Когда смотришь спектакль на непонятном языке, поневоле обращаешь пристальное внимание на визуальную составляющую. Сценография «Крокодила» — это почти инсталляция. Действие происходит внутри пространства, начиненного смыслами, и актерам, которые оказываются внутри него, остается их только актуализировать и запустить сюжет. Они оживляют инсталляцию, но при этом неизбежно становятся ее частью. Это особенно бросается в глаза ближе к финалу, когда персонажи начинают мутировать в крокодилов, оснащаются крокодильими масками, и, как только под ними исчезают человеческие лица, актеры на наших глазах превращаются в пиктограммы. Они могут двигаться по сцене, создавать оргиастические завихрения, но при этом зритель воспринимает происходящее на сцене как акт искусства художника, работающего с визуальными формами. Искусство перевоплощения синтезируется с искусством живописи. Театральный спектакль превращается в игру света и тени.
Главного героя, ненароком оказавшегося в чреве крокодила и необыкновенным образом сумевшего там выжить, мы видим с помощью трансляции непосредственно с места событий. Камера словно проникает в утробу крокодила и показывает нам, как там может устроиться человек. Он запутывается в переплетении крокодильих кишечных труб и омывается крокодильим желудочным соком, но сознания не теряет. Очутившись внутри рептилии, он фактически обретает новое тело. Если раньше он был ничтожным чиновником, погрязшим в долгах, то сейчас обрел могущество, которому еще не придумал применения, но интенсивно работает над этим. Первое, что ему приходит в голову, — попасть в фокус внимания обитателей светских салонов. Там и зарождается культ человека-крокодила, апофеозом которого становится оргия в крокодильих масках. Люди преклоняются перед зверем и уподобляются ему, отпуская на волю свои инстинкты.
Если Достоевский, как и подобает писателю, сочиняющему произведение в жанре абсурда, максимально серьезен и не подает виду, что рассказывает небывалые вещи, то Валерий Фокин ставит спектакль в другом культурном контексте — прорисованном Кафкой, Беккетом, Ионеско. Абсурд в начале XXI века оснащается мощными эмоциональными вспышками. Зритель, завороженный странным сюжетом и визуальными эффектами, нуждается во встряске — и культ крокодила достигает пика, после чего главный герой извлекается из утробы зверя и моментально теряет свое и без того сомнительное могущество. Мы видим перед собой жалкого человека, чей костюм изъеден желудочным соком. Расставшись с крокодилом, он уподобляется американскому супергерою — вся сила того заключена в созданном хитроумным изобретателем костюме, облачаясь в который он становится сверхчеловеком, а сняв, оказывается таким же, как все.
«Крокодил» — спектакль о стремлении человека выйти за пределы человеческого, которое иногда приобретает абсурдные формы. Человек готов на все, чтобы перестать быть тем, кто он есть. Он по-прежнему мечтает стать сверхчеловеком, способен ради этого погрузиться в утробу крокодила и пребывать там некоторое время, в надежде, что таким образом он сможет выделиться из общего ряда обывателей. Но куда более поразительна реакция массы людей: она пребывает в вечной тоске по Мессии и жаждет его возвращения. Точная дата второго пришествия неизвестна, поэтому люди легко верят как в скорый конец света, так и в тех, кто готов объявить себя новым богом. Но в итоге получают то, что им причитается. По версии Достоевского, так изысканно театрализованной Валерием Фокиным, новый бог может оказаться всего лишь человеком, сумевшим выжить в крокодильем желудочном соке. Несомненно, это достижение, но вовсе не повод для того, чтобы ждать от него до сих пор не изреченной истины.
