Смерть Олега Табакова, случившаяся буквально в дни фестиваля, накрыла его своей тенью. Всего год назад он стоял на сцене Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко и говорил речь по случаю присуждения ему «Золотой маски» за выдающийся вклад в развитие театрального искусства. Он говорил дольше, чем полагается, но кто же знал, что это его прощальная речь и следующая церемония раздачи наград «Золотой маски» будет проходить в «мире без Табакова»? В этом году у него тоже был повод прийти на церемонию награждения: спектакль по «Дракону» Евгения Шварца, в котором он сыграл свою последнюю роль — роль бургомистра, номинирован в категории «Драматический спектакль большой формы». Финальная церемония не просто символизирует единство русского театрального пространства (оно является таковым в физическом смысле) — подобных концентрации и разнообразия театральных актеров и режиссеров ни в какой другой день и ни в каком другом месте просто не может быть. В прошлом году Олег Табаков эту концентрацию многократно усилил — в последний раз.
Вторая тень, накрывшая не только фестиваль, но и театральное сообщество в целом, — дело «Седьмой студии», созданной Кириллом Серебренниковым, одним из немногих русских театральных режиссеров с мировым именем. «Седьмая студия» была не просто проектом, который получал от государства деньги и поставлял публике некую сумму зрелищ. Этот проект был призван произвести структурную революцию в русском театральном пространстве. Он должен был принести в русский театр невиданную доселе идеологическую и организационную свободу, в театр, который в его прежнем и нынешнем виде плоть от плоти социалистического государства — та его часть, которая сумела выжить в принципиально новой общественно-политической ситуации. Энергия, с которой Серебренников взялся за решение такой задачи, сокрушила казавшуюся непробиваемой стену. «Седьмая студия» и кристаллизовавший ее опыт «Гоголь-центр» изменили русский театральный мир: как способ существования на сцене, так и способ восприятия всего происходящего на ней и вокруг нее. Атака Следственного комитета РФ на создателей «Седьмой студии» и последовавший за ней арест самого Серебренникова (в этом деле он, безусловно, центральная фигура с точки зрения драматургии) вписываются в архетипический сюжет о Прометее, который вопреки воле высших сил принес людям огонь и вне зависимости от последствий содеянного должен понести за это наказание. И тем не менее в нынешнем сезоне Серебренников номинирован в номинации «Лучшая работа режиссера» сразу в двух жанровых категориях: «Драматический спектакль большой формы» («Ахматова. Поэма без героя», «Гоголь-центр») и «Опера» («Чаадский», «Геликон-опера») — редчайший, возможно единственный в истории фестиваля случай.
Никогда прежде в России и нигде в мире не работало одновременно так много по-настоящему выдающихся режиссеров. Со всеми ее огрехами, неповоротливостью, консерватизмом, система русских государственных репертуарных театров продолжает оставаться для них полем для наиболее эффективной творческой деятельности. Государственных — одно из ключевых слов в этом определении. Только бюджетные деньги могут позволить театральным деятелям создать поле для эксперимента, позволяющего искать и вырабатывать новый сценический язык. Это та самая необходимая вещь, которую не может себе позволить коммерческий театр и отсутствие которой в конечном счете обрекает его на тихое, неприметное существование. Но одновременно бюджетные деньги как основа финансовой жизни театра провоцируют избыточный и болезненный консерватизм протекающих в нем творческих процессов. И единственное лекарство — творческая конкуренция. Создавать ситуацию конкуренции —одна из важнейших функций фестиваля «Золотая маска», который всегда был и по-прежнему остается конкурсом. В нем побеждают те, кто оказался способен противостоять консервации театра, превращению его в музей — легкий, спокойный, не грозящий ни сумой, ни тюрьмой, но бесславный путь.
В этом сезоне тщательным образом отобранные фестивальные спектакли театров России представляют две яркие тенденции: обращение к текстам, которые изначально не предполагали драматургической интерпретации (самый яркий пример — спектакль Максима Диденко по текстам Льва Рубинштейна) и то, что мы могли видеть и раньше: насыщение классических текстов актуальной тематикой. В этом направлении безусловный лидер — Юрий Бутусов. Он делает так, как не может никто. Его «Дядя Ваня» в Театре имени Ленсовета продолжает эстетику поставленной им же в «Сатириконе» «Чайки». Во втором спектакле чеховской дилогии Бутусов все так же непредсказуем и проявляет способность перейти любые границы. В «Дяде Ване» актеры, как и в «Чайке», существуют на почти пустой сцене, которая если и прикрыта каким-то подобием декораций, то персонажи очень быстро и очень легко превращают их в мусор. Они не могут разговаривать, не сопровождая свою речь лихорадочными движениями. Смысл монологов и манера их произнесения ни в какой степени не соответствуют друг другу, так же как и облик персонажей — нашим привычным представлениям о том, как те могут выглядеть. Бутусов доводит чеховский текст до края сценического существования, высекая из него, как при ударе камня о камень, искры нового смысла, который можно осознать только в тот момент, когда ты смотришь на происходящее на сцене.
Еще одно выдающееся событие нынешнего фестиваля — спектакль «Преступление и наказание», поставленный венгерским режиссером Аттилой Виднянским в Александринском театре. Это образец баланса между старыми и новыми формами. В пятичасовой постановке ему удалось сохранить и структуру романа, и всех его основных героев, но при этом удивить всех, кто хорошо знаком с ним. Режиссер тоже умело играет с ожиданиями искушенного в зрелищах зрителя. Тот видит одновременно и то, чего ожидает, и то, чего не ожидает совсем. Но Виднянский идет не по пути слома формы и поиска какого-то нового содержания — он его углубляет. И свидетельство истинности этого пути — азарт, с каким играют в его спектакле актеры Александринки. Что ни образ, то шедевр режиссерского и актерского мастерства. Можно перечислить всех, включая исполнителей главных ролей, и это не было бы восторженным преувеличением, но если ограничить себя тремя артистами, то нужно выделить великолепного Дмитрия Лысенкова, феноменально сыгравшего Свидригайлова, Виталия Коваленко в роли Порфирия Петровича и невероятную Викторию Воробьеву в роли Катерины Ивановны — жены Мармеладова. Они вместе с другими актерами заставляют зрителя почувствовать, что он посмотрел лучшую сценическую версию «Преступления и наказания» всех времен и народов: трудно представить, что ее можно превзойти. Для таких спектаклей есть определенное место и время. Какое счастье, что мы в нем живем.
