После президентских выборов прошлого года была уверенность, что у российской власти есть достаточный запас прочности, чтобы выбрать консервативный путь развития и спокойно подойти к транзитному периоду. Однако пенсионная реформа, экологические проблемы и все никак не прекращающаяся экономическая стагнация привели к обрушению рейтингов институтов власти и кризису в их отношениях с народом. Тем не менее президент Российской ассоциации по связям с общественностью (РАСО) Станислав Наумов главную угрозу видит не в перспективе социального взрыва, а в «замерзании» политической системы до 2030 года, когда лишь естественное отмирание ее устаревших элементов вынудит начать обновление.
— Совсем недавно была некоторая иллюзия о переменах в исполнительном и законодательном контуре. Но правительство осталось практически «при своих», хотя, впрочем, сильный удар был нанесен по ближайшему кругу Дмитрия Медведева. А вот партийную систему, похоже, решено вообще не трогать. Такая консервация модели чем-то грозит нам с учетом избирательных циклов 2021 и 2024 годов?
— Особенность верховного правления в Российской Федерации заключается во внепартийном, надпартийном, в каком-то смысле антипартийном статусе. Власть нащупывает выигрышные комбинации ситуативно. Все по-прежнему так, как удачно сложилось на рубеже «нулевых» годов. Тогда удалось остановить бегство региональных тяжеловесов из первой посткоммунистической коалиции. Это был единственный более или менее серьезный пример внутриэлитной борьбы, вызванной досрочной отставкой премьер-министра. Но к моменту уже следующих выборов связка слабой партийной системы со слабым парламентом каждый раз ослабляла желание харизматичных лидеров возиться с апгрейдом партийной системы образца декабря 1993 года.
— То есть сложившаяся ситуация все-таки тревожная?
— Тем, кто уповает на инерционность, можно привести в качестве контрпримера европейский театр. Там в течение уже двух-трех электоральных циклов подряд случались постановки иного жанра. Под повестку дня, уже структурировавшую общественное мнение, например противодействие полулегальной миграции, формируется группа активистов. Они вступают в конкуренцию со старыми партиями (стартуя во внутрифракционной борьбе), побеждают и получают рычаги для контроля как минимум над первой половиной очередного политического цикла. В таких сценариях размах маятника очень короткий. Это, скорее, качели для подготовительной группы детского сада. У нас же ход маятника очень длинный. А крылатые качели почему-то только одни. Мы каждый раз со страхом думаем о будущем, спотыкаемся и не видим иных вариантов, кроме сохранения статус-кво. И опять говорим о сроках годности цемента для повторной мобилизации большинства и о сдерживании существующих оппонентов партии власти.
— Вы имеете в виду, что у нас в рамках европейской модели могли бы сложиться партии против пенсионной реформы или партия борьбы со свалками как ответ на актуальные вызовы? У нас же эти проблемы накапливаются, а решения растворяются в нединамичной партийной системе.
— Как показывает российская история более чем столетней давности, те, кто находится глубоко внутри власти, до самого последнего момента чувствуют себя более уверенно, чем это можно предположить и допустить. Ожидание 2021 года пока неудобоваримо ровно тем, что на уровне наблюдаемой к ним подготовки ничего не раскупоривает. Прежде всего, о чьих бы то ни было намерениях на неотвратимый 2024 год. Пока это переиздание 2007 года: партия, получившая в год очередных парламентских перевыборов тем или иным образом большую часть мест в нижней палате, ответит (если ситуация к 2023 году не изменится) уходящему президенту о единодушной поддержке кандидатуры его преемника.
— А что бы вы предложили?
— Можно превратить парламентские выборы в праймериз выборов президентских. Лидеров предвыборных списков сделать участниками постоянных дебатов на площадке парламента. Дать им статус вице-спикеров обновленной Госдумы. У них будет минимально необходимый административный ресурс. Он обязателен, чтобы конкурировать между собой в управленческой плоскости (в чем-то по вице-премьерской модели 2005–2007 годов, когда правительство возглавлял не имевший амбиций преемника Михаил Ефимович Фрадков). Чтобы дебаты происходили не просто в режиме еженедельного ток-шоу, а формировали предмет для выбора общества в 2024 году, цепочки решений по их итогам должны быть значимыми для исполнения следующим составом правительства, равно как и разного рода госкорпорациями, включая институты развития.
Я ставлю на то, что существующая партийная система «отдаст концы» в двадцатые годы на первых же более или менее свободных муниципальных выборах. Омолодить фракции невозможно. Плохо, что и Зюганов, и Жириновский, и даже, наверное, Миронов выплачут себе еще немножко политической жизни. Но если в 2021 году партийная система не обновится, то и ситуация выбора следующего главы государства в 2024 году автоматически произойдет в самом скучном из возможных вариантов. Радеем за стабильность — получаем повторение, условно говоря, рокировки образца 2008–2012–2018 годов. Для людей длинной воли такой самоповтор сводит на нет мотивацию действовать через существующие партии.
И мы можем потерять риск-аппетит не только в партийной среде на все двадцатые годы. Когда осознаешь, что следующий год открывает уже грядущее десятилетие (а мы весь двадцатый век мыслим на ретроспективу декадами, хотя точнее будет четвертьвековые, «квинтово-квартовые» метрики применять), не хочется думать, что оно будет потерянным. Такого не было, даже когда мы переходили из славных с точки зрения политической «движухи» девяностых в «нулевые», когда заключался и исполнялся тот самый пресловутый большой социальный контракт: мы не поддерживаем протестный активизм радикалов на флангах в любых партиях, а вы нам, пожалуйста, не забывайте раз в год повышать пенсию, зарплату, стипендию и так далее.
Но социология уже не дает поводов для игры в стабильность.
— А преемника Путин уже знает?
— Глава любого государства — постоянного члена Совбеза ООН не может время от времени не перебирать в уме имена преемников. Только в России в 2024 году до последнего дня никто не остановится менее чем на двух, а скорее всего, сразу на трех фамилиях. Но вот чего точно ни один из живущих на Земле не сможет предопределить, так это то, сумеет ли хоть один из финалистов 2024 года выиграть в 2030 году выборы повторно, чтобы получить для себя необходимый «второй тайм». Для действующего руководства именно в этой непредопределенности-2030 залог, как сейчас модно говорить в правительстве в связи с пенсионной реформой, активного жизненного долголетия в собственном «овертайме». Ровно поэтому серебряный и бронзовый призер 2024 года получат соответствующие места во властной иерархии.
«Ребята, мы потеряем власть!»
— Вы бросили мостик аж в 2030 год, ни разу не споткнувшись на тех проблемах, которые сейчас «закупориваются».
— 2030 год — это ближайшая точка отсчета для навигации, если ты не находишься внутри приглашенных на текущие еженедельные совещания членов Совета безопасности. Самостоятельным субъектам политического действия в существующей партитуре пока нечего исполнять. Хорошо, что отдельные политические подсистемы внутри себя стремятся компенсировать дефицит конкурентности. Активным гражданам на местах подсказывают: «А для вас у нас есть Общероссийский народный фронт!» В ОНФ входной барьер объяснимо низкий, и за счет такого демократизма все вместе делают программы, востребованные не только лояльной частью граждан. Из освежающе-обнадеживающего на другом полюсе — программа «Замнаркомов — на обкомы!», «школа губернаторов», хотя в следующих своих выпусках, наверное, уже не только губернаторов. Пока ее выпускникам сходу полноценно участвовать в конкурентных сражениях сложновато, поскольку в процессе переподготовки совсем немногие из них заранее знают, с кем и, еще важнее, за что им конкурировать на местности.
Вместо того чтобы дать народу возможность выразить отношение к ошибкам и проголосовать естественным образом за другого кандидата, правящая партия вынуждена бороться сама с собой и продолжать неконкурентное воспроизводство, используя внутренние репрессии для принудительного самообновления.
В длинных циклах прежняя негативная ситуация, к сожалению, во многом просто повторяется. Не стоит забывать о реформаторских капканах поздней «перестройки». Пока Михаил Сергеевич Горбачев с внутренними либералами из Президентского совета грезили демократизацией, гораздо более трезвыми и реалистичными деятелями были Егор Кузьмич Лигачев со товарищи по консервативной части ЦК КПСС. Они говорили: «Ребята, мы потеряем власть!». Как эксперты они были абсолютно точными. Правда, как субъекты они уже ничего не смогли с этим сделать, даже затеяв напоследок бездарно-бесполезный ГКЧП.
— И все-таки о 2030 годе. Получается, самой власти ничего не угрожает? Ни «майдан», ни социальные выступления?
— Я думаю, что для сдвига у власти есть два практически готовых, но пока слабо взаимосвязанных между собой digital-инструмента. По-прежнему интересна платформа «Российской общественной инициативы» (РОИ). Она, к сожалению, в прежние годы была внутри правительственной системы принятия решений недооценена, вопреки изначальной готовности президента использовать этот, по сути, непрерывный референдум. У нас уже есть электронное голосование, которое превращается в нулевое чтение при единственном для любого другого приличного проекта соцсетей условии — наличии ста тысяч подписей (с идентификацией по СНИЛС). Оживление РОИ может произойти на региональном уровне вместе с развитием платформы gosuslugi.ru. В рамках такого изменения парадигмы гражданского представительства возникнет внятный мотив конвертировать ответственность в права именно через такие механизмы. Вовлеченность граждан подвергнется своего рода аккаунтизации их как налогоплательщиков. Произойдет легализация краудфандинга не только физических, но и юридических лиц. Как только идентификация гражданина станет безбумажной и цифровой, избиратель не сможет не быть цифровым. Мы с вами не сможем быть гражданами без этих официальных цифровых отпечатков, равно как и без тотального учета всех нечаянно оставленных нами цифровых следов в статусе потребителей. Будет мое голосование по мусорной проблеме, мое — по миграционной проблеме, по проблеме трансплантационного донорства и тому подобное. И будет масса уже сегодня считываемых маркетологами наших желаний и увлечений, вне зависимости от того, есть у нас когда-то заведенная страничка в «Одноклассниках» или нет.
Появится модель, которая позволит сделать такой процесс гражданской активности не менее постоянным, чем шопинг по гипермаркетам в предыдущие двадцать лет. Это будет постоянное накапливание больших данных об опыте принятия решений — модель компетентной демократии.
Вовлечение в компетентную демократию — это не про ежевечернее участие в уличных или телефонных опросах общественного мнения или еженедельные фокус-группы. Это больше похоже на онлайн-сегмент дополнительного дистанционного самообразования. Ты подписался на одно предложение разговорного иностранного, у тебя сразу еще восемь или восемьдесят других конкурентных предложений. Уже начинаешь выбирать. То есть у тебя нет лимитов.
— Как это решит проблему неэффективности власти? Как система сохранится, если эта власть с каждым годом все более нефункциональна и неповоротлива?
— Неэффективны администраторы разного уровня в тех или иных внутренних секторах системы, опирающейся на собранный из налогов бюджет. Они для кого власть? Только для тех, кто их проверяет, контролирует и надзирает. В этом смысле логично возвращение в 2018 году Алексея Кудрина не в правительство, а в Счетную палату.
В двадцать первом веке власть, которую надо писать с большой буквы, по-прежнему геополитична. Во главе такой системы в каждой стране стоит верховный главнокомандующий, особенно если у державы есть ядерный арсенал, здесь по-прежнему имеют право на существование какие-то еще олдскульные истории, которые характерны для индустриальной эпохи и сериала про Джеймса Бонда. Перепалка между Дональдом Трампом и Ким Чен Ыном при участии наследников аятоллы Хомейни к чему-нибудь когда-нибудь да приведет… Как только чувство юмора кого-то нечаянно подведет, шутка один раз не удастся, всем будет понятно, что на самом деле важно. Остается только молиться на ночь, что обмен любезностями никогда не обернется ядерной войной и самоуничтожением цивилизации, потому что то, как ведет себя вся мировая власть, не может закончиться хорошо. Уже через полчаса станет неважно, где находился ваш воображаемый противник: в Тегеране, в Пхеньяне, на берегах Москвы-реки или Потомака.
— Члены ядерного клуба ведут себя безответственно?
— Курцвейл (Рэймонд Курцвейл, известный американский изобретатель и футуролог. — «Эксперт») говорит, что точка сингулярности наступит в 2045-м. А я думаю, что вот это все однажды накроется ядерной грибницей и никакой иной сингулярности не будет. Просто интуитивно. Пока, слава богу, что-то сдерживает уважаемых больших политиков. Иногда хочется просто верить, что есть-таки масоны, которые вежливо отбирают на ночь ключи от всех чемоданчиков. Ну или как минимум стерегут их, как добрые гномы.
450 одномандатных округов
— Почему в «Единой России» ничего нового не рождается, даже хотя бы с претензией, а скорее, все умирает? Платформы мертвы, инициативы отдельные не имеют хода. В итоге кандидаты на выборах просто отказываются связывать себя этой партийной историей.
— Социологи дают, по-моему, тридцать процентов поддержки партии власти как нижний порог. Это среднее арифметическое от позиций самых разных людей из самых разных групп. Их объединяет то, что в момент опроса они лояльны в принципе существующему политическому режиму. Сентябрьские региональные выигрыши соседей «Единой России» по Госдуме — это просто перераспределение антипатий местного актива, лоялистского по своей сути, раз уж он даже на второй тур готов ходить. То есть такие люди чуть-чуть обиделись на руководство страны за повышение пенсионного возраста, не смогли удержать тематически иной фокус на местном лидере, так или иначе представляющем федеральную элиту, и на всякий случай показали свою реакцию — раздражение.
Но и явка же тридцать процентов всего! Не понимаю восклицаний типа «Победитель набрал в регионе семьдесят процентов!». Извините, семьдесят процентов при тридцатипроцентной явке — это, если не ошибаюсь, двадцать один процент от общего числа имеющих право голоса. Это абсолютно нормальный показатель, только он не говорит о такой поддержке, при которой можно проводить политику, не создавая коалиций с теми, кто не высказывался в принципе. То есть по отношению к настоящему искомому большинству — глубинному народу, о котором пишет Сурков, — это вообще ни о чем, себя-то к чему обманывать?
Таким образом, вопрос транзита — это социально-инженерный гибрид. С помощью цифровых технологий можно одними из первых изменить природу эпизодического политического одобрения, которое все труднее сопровождать митингами на Поклонной горе или же протестами в Сквере-на-драме. И то и другое надо изменять на коллективное принятие решений. Это можно сделать, не особо советуясь с партактивистами, но лучше бы, чтобы они тоже это поняли и начали играть по-новому. Это произойдет если не в текущий, то в последующий межэлекторальный сезон. Однажды для получения бюллетеня избирателя надо будет просто переключить пару тумблеров в кабинете налогоплательщика и клиента страховой компании.
— То есть правящая партия больше не нужна?
— Возьмем охват аудитории инстаграма губернаторскими заметками от руки. Я где-то читал, что в одном из регионов одно новое заведение сферы услуг за три дня набрало в инстаграме 21 тысячу подписчиков. Тогда как работающие до этого там губернаторы за два срока на двоих 20 тысяч набрали. Где сегодня находится человек, где сегодня находится личная вовлеченность? Преимущественно не в политической среде. Общим упущением становится то, что в партийных структурах пока не созданы сообщества. Из партийной структуры в такие живые комьюнити неизбежно перетекает ресурс влияния как такового. Хотя существующая аппаратная кухня может еще какое-то непродолжительное время просуществовать для внутренних потребностей, связанных с паллиативной утилизацией накопленного запретного функционала.
Но вот уже тот же конкурс «Лидеры России» — пример новой, внепартийной структуры. В нем на каком-то этапе поучаствовало самым активным и открытым образом, по-моему, 23 тысячи человек. Это уже больше, чем один инстаграм губернатора (исключение с инстаграмом Кадырова только подтверждает правило). Но для модели, где всем и всегда правит большинство, обидное заключено не в малых значениях самих по себе. Наоборот, активное меньшинство — это движущая сила всей теории и практики «цветных революций». Не страшно начинать в меньшинстве. Главное — не останавливаться! Как показывает пример наших закавказских друзей по некоторым совместным проектам, можно даже в тюрьме между выборами посидеть и стать премьер-министром в момент, когда это планировала сделать правящая партия. В социологии это называется астероидные группы, которые вдруг неожиданно образуют какие-то роевые скопления, облака, и возникшая между ними гравитация становится угрожающей для больших образований, которые на глазах становятся чем-то неприятно рыхлым.
— Ну с точки зрения элиты все понятно, она, по крайней мере, какая-никакая, но есть. Готова ли она родить нового Путина — вопрос. Способна ли она на какие-то проактивные реформы — еще вопрос.
— Для начала в рамках антикризисной работы с рейтингом «Единой России» надо договориться организовать в 2020 году только одномандатные выборы в законодательные собрания регионов. Это единственное, что можно сделать в рамках этого конструктора. Безболезненно вынуть один кирпичик, как уже в случае с врио губернаторов — самовыдвиженцами. Ничего не рухнет. Убрать затем в 2021 году существующее ожидаемое партийное распределение кресел в зале на Охотном ряду. Что будет происходить в существующем руководстве существующих партий парламентской оппозиции — вообще неважно. Если неудачно выберут нового лидера списка, в следующем цикле переизберут. Им нужно тоже дать по-честному прожить эту историю.
В 2021 году нужно сделать 450 дискуссионных площадок — одномандатных округов. И провести выборы, как это происходило в Верховный Совет СССР в 1989-м. В 2021 году нужны просто прямые выборы, организованные без подтасовок на фазе регистрации. Кто пройдет, тот и подойдет. Будет 19 фамилий в каждом бюллетене — хорошо. Не надо опасаться криминалитета, который, и как может быть и обоснованно боялись в девяностых, может получить власть. Судя по тем делам, которые ведет Следственный комитет и Генеральная прокуратура, у нас другая ситуация. Те, кто обладает экономической властью и отчасти воспринимается как персонажи, близкие к власти политической, начинают все чаще становиться объектом уголовного преследования. Поэтому не надо на низовом уровне бояться, что появится какое-то количество несогласованных с современным ОБХСС кандидатов.
— Но что там осталось на земле? Ни денег, ни полномочий. В итоге мы получим 450 человек, которые ничего собой не представляют.
— Зато они будут представлять самих себя. Они сами по себе будут носителями реальных живых идеологем. Соответственно, типологизировать затем 450 вариантов выбора можно. Составить из них десять фракций по 45 человек — решаемая задача. Это нормально для переходного периода. Это не значит, что это навсегда. Просто сейчас другого внятного способа для мирной эволюции нет.
Вторая линия развития — Совет федерации. Почему бы не использовать это для проведения двухмандатных выборов по регионам? С помощью такой модели можно варьировать, корректировать, уравновешивать любое вызывающее тревогу сочетание из 450 поначалу непредсказуемых слуг народа в так называемой нижней палате. Для этого уравновешивания верхние палаты во всех двухпалатных демократиях существуют. Через год-два после прямых выборов 2021 года надо делать прямые выборы в Совете федерации. Как это было в России в 1993 году. По два человека от субъекта федерации. Это было бы реально хорошим сценарием, потому что, на мой взгляд, тогда есть большая вероятность складывания к 2030 году новой двухпартийной системы, с разными комбинациями малых партий вокруг.
— Если сенаторов будут выбирать, как депутатов, что придаст им особый статус?
— Право вето на решения Госдумы, уже существующие кадровые полномочия по послам и силовикам, парламентские расследования, оценка результативности работы госкорпораций и институтов развития через прямое участие в составах советов директоров.
— Но мы говорим о том, что система должна им доверять, для того чтобы они как бы следили за «младшей» палатой.
— Для того чтобы политической элите стало в двадцатые годы интересно участвовать в партийной системе, все равно нужно перераспределять существующий функционал. Все равно пока партийная система завязана в первую очередь на парламент. Надо усиливать полномочия обеих палат парламента. Никакого другого варианта не существует.
— Можно усиливать влияние парламента на правительство.
— Да, увеличивать полномочия парламента в этой части. Что угодно можно делать в этой части, и уже давно пора хотя бы перестать делать два шага назад и в сторону после очередной робкой попытки обрести субъектность. По-другому партийную систему не возродить для того, ради чего она нужна, наверное, в нынешней ситуации. А нужна она для селекции, для постоянного повышения квалификации тех, кого отобрали. И, конечно же, для смягчения накапливающихся социальных протестов.
Сценарий — бездействие
— В вашем проекте перезагрузки, когда в Думе будут делегаты от 450 одномандатных округов, разве можно им доверить влияние на правительство?
— Если можно, приведу пример из собственного лоббистского опыта. Мы вместе с коллегами по Ассоциации компаний розничной торговли последние четыре года вели вполне себе конструктивный диалог с достаточно консервативным большинством Госдумы по вопросам продовольственной безопасности. Разбирали накопившиеся острые противоречия, связанные с развитием современных глобальных сетей и эффективностью отечественного пищепрома. Торговля — это третья по величине отрасль ВВП после добычи углеводородов и металлов. Правительство в данной дискуссии спокойно относилось к поправкам от депутатов, внимательно сравнивало аргументы сторон. А с настойчивостью межфракционного актива, работающего в интересах отечественного сельского хозяйства, даже руководство палаты ничего не могло бы по просьбе отраслевых министерств сделать, поскольку так уже сейчас сложились регламенты — в пользу депутатов. То же самое касается, например, законодательства в области телекоммуникаций, где профильное министерство ничего не смогло объяснить на тему того, насколько не проработаны к первому чтению проекты, предлагаемые отдельными ведомствами через депутатов и сенаторов. Это тоже своего рода проявление механизмов модели «даркстейт», о котором пишет Владислав Сурков.
— Но раз все функционирует в рамках внутрисистемной борьбы, зачем это ломать?
— Судя по данным даже официальных соцопросов, после пенсионной реформы никакого большинства не будет, это во-первых. Это данность, с которой надо смириться. Сейчас же ничего, кроме как отпускать гайки, раскручивать гайки, наблюдать за этим процессом и пытаться хотя бы что-то для себя получить на транзит 2023–2024 года, не остается. Иначе у них будет непредсказуемая ситуация. Это все никакой Росгвардией не защитить. Это тоже очевидно, просто не хочется попадать в эту ситуацию, поскольку есть тот же самый пример Украины, которой пока, к сожалению, лучше-то не становится от майданов.
— Все так безрадостно?
— Все очень консервативны. Но Путин умеет удивлять. Собственно, столько лет на мировой политической арене более или менее все удачно для него складывалось. Он может какое-то решение принять, объяснимое, правильное. Увидеть то, чего не увидит никто, кроме него. Это нельзя недооценивать, поэтому охранители проиграют. И все же пока самый вероятный сценарий — инерционный. Его изъяны станут видны ровно в момент самореализации этих изъянов, когда они становятся неподконтрольными вообще, когда вы просто сидите и наблюдаете. Все другие сценарии, чуть более активные, они хороши и для оппозиции или еретиков типа меня, и для действующей власти. По крайней мере, можно помоделировать, можно попредполагать. Это уже с точки зрения антимайданного такого запала, который нужен для всех. Потому что, если в России случился бы майдан, это была бы коричневая чума. Без иллюзий. Все черносотенские вирусы просто встали бы в полный рост. Я думаю, что для наших элит до определенного момента было важно понимание, что (а не просто кто) придет на смену Трампу в случае президентства одного срока. Потом стало понятно, что все равно ни Трамп, ни его окружение, очень малочисленное, не влияет ни на позицию республиканцев, ни на позицию демократов. И республиканцы, и демократы настроены антироссийски. И самое простое для них — сохранять высокий уровень трений Украины с Россией.
В интересах самой правящей группы начать транзит в 2022 году. Логика разговоров про партии — это один из тестовых полигонов, чтобы понять не то, как сложатся персональные карьеры, а как сложатся коалиции. Партийную систему нужно реформировать только для того, чтобы примерно понять, какими могут быть версии сдержек и противовесов. Следующий цикл будет коллегиальным, с коллективным руководством, чем-то напоминающим связку Хрущев—Булганин—Маленков до Двадцать второго съезда партии. На это есть запрос в элитах.
— Откуда такое желание расщепить высшую власть?
— Сейчас проблема: у нас нет коалиций. У нас история с доминированием в Госдуме конституционного большинства, которое уже не нужно никому. Все равно по значимым вопросам необходимо получить отзывы от региональных заксобраний, чтобы очередную инициативу одобрить быстрее. Это и так можно сделать. То, ради чего нужно это самое большинство, уже давно сочетается с отсутствием противодействия законопроектам со стороны региональных заксобраний. Потому что по значимым запросам нужно одобрение всех представительных органов субъектов федерации. Конституционного большинства в Думе мало. Но из-за этого у нас нет культуры коалиций, которые формировались бы, распадались, внутри которых происходили бы какие-то переходы.
— Так зачем нужны эти коалиции и их решения, если политика максимально оторвана от экономики? От хозяйства. От решения социальных вопросов.
— В условиях цифровой трансформации не только экономики, но и власти, нужно дерегулирование. Отмените 95 процентов существующих нормативно-правовых актов. Ничего не произойдет. У вас высвободится колоссальный ресурс времени для того, чтобы заняться новыми формами реакции на реальные угрозы, которые действительно возникают. Поэтому нужно сформировать коалиции, которые будут четко гарантировать то, что дерегулирование произошло, что мы отменили все это администрирование.
Мы больше не создаем у населения патриархального ожидания. Нужно начать реформу, которая будет больше заработанных средств оставлять в руках самих людей. Экономически правильная политика у нас происходит только в ситуации кризиса и выхода из кризиса. Однажды у нас левое по кадровому составу правительство под руководством Евгения Максимовича Примакова очень удачно реализовывало правую политику. Как только мы выходим из кризиса — всё, сразу начали всем всё обещать. Но не всегда давать ожидаемое. И это самое печальное.
Что меняет цифровая трансформация в гражданском отношении? Сейчас зарегистрировать то, что ты не получил госуслугу, очень просто. Это уже не встреча твоя с депутатом на приеме. У тебя всё вот здесь, на gosuslugi.ru. Как штраф, который ты хочешь не хочешь, но оплачивай. Соответственно, вопрос, а что втянет людей в активную гражданскую позицию? Да вот еще десять штрафов, не согласованных с тем, кому штраф выдают, перерастающие в персональное банкротство в силу неспособности выполнить административную ответственность, и у вас начнутся совершенно по-другому референдумы проходить. Появляется новое расслоение даже в привычных электоральных полях. Люди старше пятидесяти не позиционируются как пенсионеры. То есть у них не пенсионерское мышление, у них сложнее структура жизненных приоритетов. Появляются восемнадцатилетние, для которых нормально проявить себя в чем-то. Это поколение Z. И оно дебютирует уже в 2024 году. Это будет сочетание самых разных построений: левые, правые, слоеное, резаное. С ними надо прямую линию 20 июня проводить.
