Стефан Брауншвейг — руководитель театра, режиссер, сценограф и переводчик, обладатель званий Рыцаря Почетного легиона и Кавалера ордена Искусств и Литературы Франции. Его репертуар варьируется от греческой трагедии, Шекспира и Расина до классики последних двух столетий (Бюхнер, Ибсен, Чехов, Брехт) и современной драмы (Ханох Левин и Арне Люгре). Брауншвейг ставил оперы в миланском Ла Скала, парижских Опера-Комик и Театре Елисейских полей, Королевской опере в Мадриде, а также участвовал в театральных фестивалях Эдинбурга и Вены. Возглавлял Национальный театр Страсбурга, парижский La Colline, а в настоящее время руководит парижским театром «Одеон».
— Судя по тому насколько часто на пресс-конференциях Театра Наций стали говорить об экологических проблемах, вы сильно идеологически повлияли на его коллектив. Как вам это удалось?
— Работа режиссера — взять текст и подумать, о чем он нам рассказывает сегодня. Я начал ставить пьесы Чехова в 1993 году и с тех пор поставил «Вишневый сад», «Три сестры» и «Чайку». И понял, например, что в «Трех сестрах» речь идет о молодости и энергии жизни, которые не находят себе применения, у которых нет будущего. О «Дяде Ване» я размышлял давно и много: это прекрасная, сильная пьеса — и в то же время очень долго не мог найти к ней ключ. И вот, в очередной раз ее перечитывая, я думал: она рассказывает о людях, у которых не удалась жизнь, пропустивших в ней важное, но вдруг обнаружил в высказываниях Астрова сильный экологический посыл и понял: в этой пьесе столетней давности обсуждаются вещи, актуальные и по сей день. С одной стороны, у нас есть убеждения доктора Астрова, с другой — дядя Ваня, полностью утративший свои прежние убеждения. Он работал на человека, которому верил, и вдруг понимает, что это абсолютно абсурдно. Это подходит и нам: мы, так же как Астров, можем сказать, что человек, вместо того чтобы созидать, все разрушает. И поэтому пьеса созвучна нашей эпохе.
