Как-то раз Дональд Рамсфельд произнес: «Есть известные известные — вещи, о которых мы знаем, что знаем их. Есть также известные неизвестные — вещи, о которых мы знаем, что не знаем. Но еще есть неизвестные неизвестные — это вещи, о которых мы не знаем, что не знаем их».
Фраза бывшего министра обороны США, а было это в 2002 году, звучит тяжеловесно и забавно, над ней потом много шутили журналисты. Это хорошая новость. Плохая же состоит в том, что мы входим в мир, в котором «неизвестные неизвестные» играют все большую роль. Неизвестные неизвестные — это не что иное, как «черные лебеди», о которых Рамсфельд, произнося свой неуклюжий афоризм, ничего не знал, поскольку Нассим Талеб поведал о них миру лишь пять лет спустя.
«Привычный мир закончился» — привычная мантра, не так ли? Загвоздка, однако, не в том, что мир меняется, а в том, что меняется сам характер изменений.
И главное изменение сегодня — это конец мир-системы. Революционная для своего времени концепция Иммануила Валлерстайна отменила благостный взгляд на мир как движение всех по пути прогресса к общему будущему. Нет общего настоящего — нет и общего будущего. Есть ядро капиталистической мир-системы, есть его полупериферия, и есть периферия. Чтобы был первый мир, должны быть второй и третий, а всем народам и странам первым миром никогда не стать. Печальная картина по сравнению с историческим оптимизмом общечеловеческой смены исторических формаций. Однако сегодня мы вступаем в еще менее оптимистичный мир.
Мир-система существовала как целостный феномен постольку, поскольку имел место переходный процесс исторического масштаба. И включал в себя три составляющие: глобализация, урбанизация, индустриализация. Процесс занял пять столетий, если вести отсчет от революции цен XVI века. Этот глобальный транзит обычно называют капитализмом. А по сути это колоссальный насос, который перекачивает человечество из одного состояния в другое, где те, кто наиболее эффективно обслуживает этот процесс, получают возможность аккумулировать капитал. Однако аккумуляция капитала вне переходного процесса проблематична. Нет расширения рынков, и нет возможностей для экстернализации издержек. Без этих двух условий хорошо, если получится работать в ноль.
Оптимисты укажут на невероятный технический прогресс и общую гуманизацию, что создает-де условия для продолжения роста. Пессимисты же ответят, что невероятный взлет цивилизации сопровождается экспоненциальным ростом государственных, корпоративных и частных долгов, а значит, фундамент роста в рамках действующей модели разрушается.
Пятисотлетний глобальный транзит, который задавал такт всем мировым процессам, завершился. Завершился не до конца — мы вошли в фазу насыщения переходной S-образной кривой. Однако завершился достаточно, чтобы перестать быть альфой и омегой общественных процессов. В наш мир начинают проникать сущности грядущего мира. Происходит изменение характера изменений.
Экологизм, трансгуманизм и виртуальный мир — это концепции стабилизации. Концепции защиты «полного мира», в терминах доклада Римского клуба 2018 года. Перекачивать больше нечего, маржу брать неоткуда, надо как-то стабилизироваться. Но ведь маржа шла не только на такие вещи, как аккумуляция капитала. Маржа шла на финансирование государственного аппарата вообще и социального государства в частности. Все это ставит вопрос о выживании капитализма как системы сотрудничества капитала с властью. Где будут найдены новые точки соприкосновения в диалоге власти и капитала?
Впрочем, все это не было бы особой бедой, если бы не существовали сообщества, которые привыкли жить и управлять за счет этой самой маржи с транзита. Они разнообразны и многочисленны, и имеющуюся ситуацию часто описывают как глобальное перепроизводство элит. Рост конкуренции элитных группировок (разве не об этом брекзит и беспрецедентное давление США на европейских партнеров?) происходит на фоне нарастающих антиэлитных настроений в целом. Отсюда скепсис в отношении различных планов умеренной стабилизации системы. Гораздо более вероятно, что начнется война всех против всех. Собственно, признаки этого мы уже видим: мировой гегемон самозабвенно рушит правила игры и не демонстрирует никакого интереса к созданию новых.
Мир — это война. Всегда так было, что здесь нового? Изменение целей и характера войны. Войны в мир-системе велись за место в процессе и за долю в профиците, который обеспечивал этот процесс. Процесс завершен, мир полон. Войны становятся возможны лишь за передел — за выживание и безусловное доминирование. Мы подошли к моменту, когда войны будут вестись за место после завершения транзита.
Мир-война — это мир, в котором война гораздо глубже и разнообразнее интегрирована в общество. Расширение роли и диффузия культуры ЧВК в повседневность — лишь наиболее простой и очевидный пример.
Мир, к которому мы привыкли, глубоко экономоцентричен. Так было далеко не всегда, это явление последних пятидесяти–ста лет, и скоро это изменится. В любом случае вопрос о доминировании, имеющий столь важное значение для нашего вида, надо будет как-то решать. И успешность различных сублимаций будет также определяться тем, насколько менее комфортным и менее динамичным будет это новое существование в полном мире.
Знаменитое, хотя уже и чуть подзабытое «Столкновение цивилизаций» (1993) Сэмюэла Хантингтона — это лишь первый подход к снаряду. Столкновение цивилизаций не аналитический прогноз, с научной точки зрения культурное обоснование грядущих войн — это очень слабая работа. Столкновение цивилизаций — это политический проект и в этом качестве весьма мощный концепт, заслонивший собой не менее знаменитый «Конец истории?» (1989) Фрэнсиса Фукуямы.
Просто сравним: на что больше похож сегодняшний мир — на мир конца истории или на мир столкновения цивилизаций? И в какую сторону движется тренд.
