Владимир Солодов внезапно приковал к Камчатке эксклюзивное внимание Большой земли. Во-первых, очень молодой, энергичный, как бы сказали, технократ. Но камчатцам он понравился: 80,51% только что избрали его губернатором края. За Солодовым пришли большие инвестиции, прежде всего федеральные, в инфраструктуру и социальную сферу. Дороги, логистическая боль полуострова, никогда в истории не строились так быстро, говорят местные. Вливаются деньги в медицину и поддержку муниципалитетов. Высокая делегация во главе с премьером Михаилом Мишустиным оставила на Камчатке еще часть федеральных ресурсов. Впереди какие-то немыслимые проекты баснословной стоимости, которые никогда и не снились одному из самых депрессивных и дотационных регионов страны. Но Солодов обещает миллиарды частных и бюджетных рублей в ближайшие пять лет на построение новой экономики. Это все потому, что он близок к влиятельному Юрию Трутневу, полномочному представителю президента в Дальневосточном федеральном округе, говорят одни. «Просто вы недооцениваете потенциал Камчатки», — считает губернатор.
— Говорят, когда вы приехали на Камчатку в должности врио, то провели два первых крупных совещания на «вечные» темы: почему люди уезжают с Камчатки и как их здесь сохранить. Какой вывод в итоге сделали?
— Это главный вопрос. И я в своей стратегии вижу его основным. Я бы даже его сузил: как сократить отток молодежи с Камчатки? Потому что там, где молодежь активно хочет жить, перспектива развития есть. Там, где молодежь уезжает, перспектива сомнительна.
— Так почему уезжает?
— Потому что дорого на Камчатке. Потому что люди не видят развития. И не видят своего места в этом развитии. Вот три тезиса. В моем понимании ответ власти должен быть таким же, только в обратной последовательности. Мы все обычно начинаем с того, что живем дорого, плохо, бедно. А я считаю, что нужно начинать с вопроса, зачем сильному яркому молодому человеку оставаться на Камчатке. Зачем талантливому выпускнику университета в Москве, Санкт-Петербурге, Новосибирске, Хабаровске приезжать на Камчатку? Если мы ответим на вопрос, тогда поймем, какие вещи нужно менять. После этого или параллельно с этим нужно создавать приемлемые, сопоставимые условия жизни. Конечно, это нужно. Но не подменяя этим ответ на вопрос «зачем».
— И зачем?
— Затем, что Камчатка — это одна из самых перспективных точек мира. Я недавно перечитывал книгу Юваля Ноя Харари «21 урок для XXI века». И там мне бросилось в глаза такое место: «Камчатка перехватит место Сингапура как перекрестка мировых торговых маршрутов». Он это приводит в разделе об изменении климата и будущих транспортных потоках. Это не я сказал и не Юрий Петрович Трутнев, который отвечает за развитие Дальнего Востока. Это сказал футуролог, который думает о том, как мир будет развиваться дальше.
Камчатка сочетает большой потенциал для роста, который связан с новой экономикой, и факторы, которые приобретают особую ценность в будущем мире. Здесь, на Камчатке, уникальная природа. Здесь достаточно благоприятный климат. Да, он своеобразный, но с учетом глобального потепления вполне конкурентоспособный. Мне, например, такой климат гораздо больше нравится, чем в Арабских Эмиратах или Индии. Многие представители стран Юго-Восточной Азии часто говорят, что им здесь прохладно, но комфортно прохладно. Здесь чистейший воздух, чистейшая вода, чистейшая экология.
— Пока этого было мало, чтобы задержать жителей.
— Здесь есть основа для развития интенсивного, а не экстенсивного. Здесь есть возможность построить постоянно возобновляемую «зеленую» экономику. Или сейчас такой термин приобретает популярность: «регенеративная экономика» — экономика, которая способна сама себя воспроизводить.
Есть три основные отрасли, на которые мы можем сделать ставку. Первое. Добыча, переработка водных биоресурсов: минтая, путины океанической, есть лососевая путина знаменитая, которая при правильной организации может быть неисчерпаемым источником ресурса. Ценность дикой рыбы будет только расти. Ценность рыбы в целом растет в мире, но в основном за счет марикультуры и искусственного выращивания. А искушенные люди с высоким уровнем потребления, японцы или в западных странах, больше ценят именно дикую рыбу. А мы здесь добываем одну треть всего ее общероссийского улова.
— А проблема с исчерпаемостью?
— Она решаема. Мы еще не прошли точку невозврата. По некоторым рекам, правда, прошли — некоторые реки у нас «выбиты». Можно думать об их возобновлении, но у нас есть реки, которые еще живые, и мы обязаны их сохранить.
— Рыба — это первая сфера новой камчатской экономики. А вторая
— Вторая — логистика. Северный морской путь (СМП) принципиально меняет океаническую логистику. И мы на Камчатке, со второй по величине бухтой в мире после бухты в Сан-Франциско, являемся уникальным местом для развития хаба для всего Северного морского пути.
Мы также предрасположены стать центром мировой воздушной логистики. Прямо сейчас в небе над нами десятки самолетов, они летят из Северной Америки в Юго-Восточную Азию — и ни один из них здесь не садится. Это неприехавшие туристы, не остановившиеся на отдых пассажиры. Здесь наше место на том же перекрестке воздушных маршрутов.
И третья ставка — это туризм. Туризм будет развиваться, он будет меняться. Я уверен, что после коронавируса уединенный отдых на Камчатке с чистым воздухом, чистой водой, хорошим здравоохранением, которое мы должны построить, будет вполне конкурентоспособен по сравнению с переполненными пляжами Таиланда или Турции, или с музеями Флоренции, или Парижем, где скученность и эпидемиологические факторы.
И еще — уникальность. Все больше ценится возможность не просто отдохнуть, а еще и что-то узнать. Приезжая на Камчатку, можно узнать себя. Вот это наша ставка: мы будем развивать такой туризм, который позволяет человеку поменяться.
— Внутри?
— Внутри. Что-то узнать про себя, что-то узнать про землю, уехать с изменившимся сознанием. Человек, когда сейчас приезжает в Долину гейзеров или на Курильское озеро, он, видя отношение к природе, общаясь с медведем, наблюдая за гейзером, видя людей, которые там работают, меняется. Это было мое первое впечатление, когда я приехал на Камчатку в 2016 году в отпуск с женой. Мы тогда с ребятами из Кроноцкого заповедника начинали работать над экологическим туризмом, и я сформулировал тезис, что заповедники — это университеты будущего. Это то место, где человек будет меняться.
Механизм, чтобы вернуться
— То есть рыба, логистика и туризм — основы новой экономики Камчатки.
— И смежные отрасли. Это дает возможность современному молодому человеку найти себя на Камчатке. Потому что, и это следующий мой тезис, в чем преимущество Камчатки по сравнению, например, с Москвой? Москва — уникальный город, но это муравейник. Да, он комфортабельный, он дает возможности для развития, он классный, но чувствуешь, что ты маленький винтик в большом механизме. А здесь каждый житель на вес золота. И у меня сейчас много сильных профессионалов готовы приехать, чтобы развивать Камчатку вместе с нами. Это вселяет оптимизм. Я проводил три открытых отбора на должности руководителя природного парка, руководителя агентства по туризму и главного архитектора края. На каждую должность заявились более семидесяти человек со всей страны. Я не могу сказать, что у нас суперзарплаты, у нас средние зарплаты. Людей, как Цой пел, манит сладкое слово «Камчатка». Он, конечно, под Камчаткой другое имел в виду, как мы знаем, кочегарку свою, но звучит правильно.
— Есть ментальный аспект: кажется, что камчатцы только открыли для себя большой мир через интернет и поездки по региону и стране. Захотят ли они оставаться на Камчатке, даже если увидят перемены к лучшему?
— В целом вы правы. И это в сочетании со свежестью новых ощущений, вы абсолютно точно уловили, формирует в том числе неоправданные ожидания. Потому что люди едут в Краснодар или Белгород, смотрят на цены в магазине и думают: ага, пожалуй, здесь неплохо, климат тоже хороший, поеду-ка сюда — не очень понимая, что и зарплата там примерно в два раза меньше.
На самом деле я вообще сторонник активной трудовой миграции. Известно, что это фактор развития Соединенных Штатов Америки как страны, как экономики. И наша оседлость, наша привязанность к одному месту, для экономики России вредна. Поэтому чем больше людей будет ездить туда-сюда, тем лучше. И в этом смысле я категорически не согласен с тезисом, что на Камчатке нужно удержать молодого жителя, создав ему место учебы, например университет. Это категорически вредно. Самое полезное для человека с Камчатки — поехать учиться куда-нибудь «на материк» и после этого вернуться на Камчатку.
— Но зачем ему возвращаться?
— Нам нужно создать механизм, чтобы он вернулся. Например, найти те сферы, в которых мы самые сильные в мире. Понятная сфера — это вулканология и сейсмология, это рыбная сфера, изучение лосося, изучение водных биоресурсов — как минимум эти две. Ну еще дальше можно этнику смотреть, можно туризм смотреть. На них и нужно сосредоточиваться.
Мы понимаем, что Камчатка развивалась, в частности, за счет тех людей, которые приезжали сюда. Я сам не местный. Витус Беринг вообще был датчанином, а он открыл Камчатку и основал Петропавловск-Камчатский.
— Какой временной горизонт у ваших идей? И еще кажется, что для того, чтобы реализовать все ваши задумки, нужны гигантские ресурсы.
— Нет, все понятно по ресурсам.
— То есть все это реализуемо вполне в обозримом будущем?
— По каждой из этих тем есть понятный набор якорных проектов.
Рыба. Сейчас в общей сложности будет инвестировано сорок миллиардов рублей в развитие заводов и флота. У нас уже построено семь перерабатывающих заводов, восемь судов. Это наши рыбные компании, просто они были замотивированы инвестировать в переработку для получения квот на вылов рыбы.
— Международный аэропорт — гигантские инвестиции, расширение морского порта — гигантские инвестиции, СМП — гигантские инвестиции…
— Логистика, да, требует крупных инвестиций, но они уже просматриваются. СМП, пункт перевалки сжиженного природного газа. «НоваТЭК» видит такой проект как продолжение «Ямал СПГ» (Сабетта). Здесь будет перевалка с судов ледового класса на обычные суда. Это выгодно, это окупается, уже подтверждены инвестиции, в основном частные инвестиции группы «НоваТЭК».
Аэропорт — то же самое. «Ренова» готова реализовывать проект, уже подписано соглашение. Сейчас определяется исполнитель. То есть проекты масштабные, но это не завиральные идеи и фантазии и не какой-то отдаленный космос, они все просчитаны уже.
Туризм. Есть конкретный проект «Три вулкана», в который будет вложено несколько десятков миллиардов рублей частных инвестиций. Будет создан некий аналог Сочи, горной долины с нашими камчатскими особенностями — тоже вполне понятная модель. Да, она трудноокупаемая, там будет государственная поддержка по инфраструктуре. Конечно, строительство дорог все равно требуется. Но, образно говоря, это не строительство железной дороги с Камчатки в Америку через Берингов пролив. Это план на пятилетку конкретный.
— На пятилетку?
— Да, через пять лет все эти проекты будут реализованы.
Не стоит самоцель все производить здесь
— Вернемся к людям, а конкретно — на камчатский рынок труда. Одни говорят: мигранты отбирают рабочие места. Другие жалуются, что невозможно найти хорошего специалиста, приходится привозить со всего СНГ гастарбайтеров. Двести-триста тысяч рублей может заработать мигрант за два-три месяца работы. А местный может запить или бросить работу и уйти на рыбалку.
— На путине можно миллион заработать.
— Странно звучит, но, похоже, камчатцев придется мотивировать для некоторых работ? Что-то с этим можно сделать?
— Можно, конечно. Хотя и чуть медленнее, чем реализовать инвестиционный проект. Я считаю очень важным сконцентрироваться на работе со школьниками. Сделать курсы предпринимательства, где будет объясняться, откуда вообще деньги берутся у людей. Потому что, к сожалению, есть некоторые иждивенческие настроения.
В пределе человек сам должен занимать лидерскую позицию, инициировать развитие вокруг. Я недавно был в одном небольшом поселке, меня жители спрашивают: «А как мы будем развивать наш поселок? Ну-ка расскажите, как вы сейчас нам создадите рабочие места». Я сказал, что факторы есть фундаментальные, а дальше это вам нужно придумать как. Мы поможем, но никто за вас не создаст рабочие места. Да, мы будем стараться больших инвесторов привлечь, но большие инвесторы предъявят высокие требования, которым вы не будете соответствовать, и вы будете жаловаться, что вас никто не берет на работу. Поэтому этот вопрос сложный, и понятно, что он не может решаться в таком чисто рыночном либеральном ключе, что «не хотите и не работайте».
Понятно, что это ценность — создание рабочих мест для жителей. Понятно, что мы будем работать в том числе вместе с работодателями и у них тоже менять позицию, чтобы не завозить людей из других регионов. Вы, пожалуйста, понимайте, что не на год пришли, давайте создавать программы обучения. Давайте как-то воспитывать трудовые династии. Да, это может быть дороже и сложнее, но это элемент социальной ответственности.
— Стоит ли задача выстроить самообеспечение экономики полуострова? Здесь все завозное, и это провоцирует неадекватный рост цен.
— Конечно, не стоит задача все производить здесь. Я банальный пример приведу: персики не растут на Камчатке. Здесь нужно производить то, что: а) создает основу благополучия и, так скажем, продовольственную безопасность полуострова; б) то, что экономически выгодно.
Конечно, по продуктам нужно расширять самообеспеченность. В первую очередь это молоко, животноводство, овощная продукция — то, что здесь мы можем разумно производить. Но еще раз: не стоит самоцель производить все, потому что у нас маленький рынок, всего триста тысяч человек. Это небольшой район в Москве.
— На цены также давит дорогое электричество. Почему нельзя построить вторую геотермальную электростанцию или новую ГРЭС?
— Да, энергетический баланс и система энергетики полуострова — ключевая проблема… Есть замечательное высказывание у кибернетиков, что у любой сложной, комплексной, запутанной, за много лет наболевшей проблемы есть очень простое, красивое, элегантное неверное решение. Мне очень нравится эта фраза. Я больше сторонник таких, может быть, более последовательных и сложных, но дающих устойчивый эффект решений.
— И с энергетикой?
— То же самое. У нас основные энергопотребители сосредоточены на юге, в Петропавловске-Камчатском, Вилючиниске, Елизове. Здесь прямо не сделаешь гидроэлектростанцию или геотермальную станцию. Можно привезти плавучую атомную электростанцию, как в Певеке (Чукотка) — теоретически это, кстати, возможно. Тем более что изначально ее и планировалось здесь поставить.
Гидроэнергетика. Я ее категорический противник, потому что она загубит природу, тот первый фактор нашей экономики — рыбу. У нас есть проект Жупановской ГЭС, я его противник. Лучше мы другие способы выработки энергии найдем. Геотермальная — прорывная на сто процентов история, но она с советского времени не развивалась. Сейчас станции строятся по технологиям шестидесятых-семидесятых годов. Они просто неэффективны.
— То есть затраты больше, чем отдача?
— Ну да, дешевле построить другую генерацию. Основное энергопотребление здесь, но стоимость его часто формируется за счет небольших потребителей на севере, и цена становится запредельной. Ключ к развитию — возобновляемые источники энергии или комбинирование.
Кроме того, есть и просто неэффективный комплекс ТЭЦ в Петропавловске-Камчатском, который тоже по устаревшей технологии работает, ветхие сети, где огромные потери, перетоп помещений банальный. Это же просто решается — на батареи поставить вертушку и счетчик, который будет считать количество тепла потребленное, и по нему выставлять счет. Элементарные решения, которыми просто никогда не занимались.
Поэтому опять вопрос в точку. Тот уровень тарифов, который у нас есть, в сочетании с тем уровнем субсидий, которые мы еще тратим, чтобы эти тарифы сдерживать, — это катастрофа.
— Сельское хозяйство. Это вопрос не только самообеспечения, но и поддержки жизни на селе. Куча региональных дотаций — и все равно неразвитые, убыточные местные фермерские хозяйства. Выясняется, что проблема со сбытом, монопольными ценами, высокой себестоимостью, которую перебивают полуфабрикаты из Китая. Можно ли здесь что-то сделать?
— У меня сейчас, честно скажу, нет окончательного ответа. Если просто посчитать экономику, то выгоднее ничего не делать, но это недопустимо, потому что это и продовольственная безопасность, и занятость, и в целом качество жизни. Мы сейчас вырабатываем стратегию развития сельского хозяйства. Скорее всего, оно будет сосредоточено в двух основных районах — Елизовском и Мильковском, где условия и образ жизни предрасполагают к этому. Будем делать внятную стратегию поддержки, будут дотации, но они будут привязаны к достижению окончательного результата.
— Например?
— Объем молока, себестоимость молока, прирост надоев на одну корову. Себестоимость комбикорма, который производится для животноводства
— В конечной точке проблема со сбытом, зачем же фермеру наращивать производство?
— Проблемы не в конечной точке, проблема в выстраивании цепочки между конечной точкой и производством. Потому что это и очень высокая себестоимость на разных этапах, и сбыт. Но сбыт не так сложно посчитать. А дальше вопрос в том, как выстроена эта цепочка и на что мы делаем ставку, чтобы субсидии и дотации носили прозрачный характер, во-первых. А во-вторых, предполагаем отчетность и достижение того результата, на который направлены. Может быть, в некоторых случаях это и сохранение численности жителей на селе, возможно и такое. Но тогда KPI должен быть, сколько жителей сохранилось.
— Как вы видите стратегию выстраивания отношений с рыбопромышленниками? С одной стороны, они крупнейшие инвесторы, особенно в Петропавловске. С другой — раньше они больше поддерживали отдаленные поселки в социальном плане.
— Здесь есть набор крупных рыбопромышленников, с которыми мы находимся в диалоге вокруг нескольких линий: налоги, рабочие места, экология. И социальная ответственность — это важная штука. То, в каком состоянии сейчас находятся прибрежные поселки, в которых и формируется эта пресловутая добавленная стоимость, — это страшно, это стыдно, так точно не должно быть. Мы будем формировать комплексные планы развития прибрежных поселков, где будет часть, связанная с ответственностью местной власти, часть, связанная с краевой властью, часть — с федеральной, а часть — со вкладом рыбопромышленников. Мы это все должны увязать в некоторое общее видение поселка для жителей: скажем, в 2025 году сельское поселение Устьевое Соболевского района должно выглядеть вот так, вот такой уровень благоустройства будет достигнут. И дальше пирог этот мы делим по ответственности.
— Добывающая отрасль. Такое чувство, что она не в приоритете, хотя здесь и золото, и платина. Какие с этим бизнесом отношения?
— Если говорить про стратегию, наша ставка все-таки не на недропользование. И в этом отличие от наших соседей, например от Магадана или Чукотки. У нас рыбодобыча будет приоритетом по сравнению с добычей золота. У нас был целый ряд резонансных случаев, когда по берегам нерестовых рек выдавались участки под добычу мизерного объема золота, и там все переколбашено, эффекта почти никакого нет, а река загублена.
Есть примеры качественные. У нас есть ГОК «Аметистовое», он находится на северах, там, где природа уже близка к Чукотке по своим характеристикам, где прекрасно добывается рудным образом золото и создаются рабочие места, выплачиваются налоги серьезные в бюджеты, социально ответственно ведет компания добычу и успешно работает, и мы им всячески помогаем и будем помогать дальше.
— Вы говорите о важности создания добавленной стоимости. Есть ли задача перехода на более высокие переделы в экономике Камчатки?
— По рыбе большая работа уже проведена и проводится. Серьезные объемы инвестиций пошли в рыбоперерабатывающие заводы и в современные суда, построенные на российских верфях. И, безусловно, мы дальше тоже будем пытаться увеличивать глубину переработки. Это я в первую очередь связываю с развитием судоремонта и восстановлением той отрасли, которая в постсоветское время была утрачена.
Есть некоторые очень интересные проекты по глубокой переработке рыбы. Например, производство омега-3.
Во-первых, это эксклюзивное производство, туда заходишь — суперсовременное оборудование, автоматизированные конвейеры катают капсулы, потом упаковывают, потом тестирование на всех этапах.
Во-вторых, я очень люблю одну метафору приводить. Мы все знаем, что хорошее вино производится с одного виноградника. Хорошее оливковое масло тоже не смешивается, в идеале оно с одного дерева. Вот и у нас с одной рыбозаготовительной зоны одно предприятие берет сырье. Только один вид лосося в одном месте, только дикий, только качественный, только экологически чистый. Только голова берется, как самая жироемкая часть рыбы. Она опрессовывается, собирается, перевозится сюда, в Петропавловск. И здесь, на этом суперсовременном оборудовании, в стерильных условиях происходит обработка, формируются эти капсулы. Да, они чуть дороже, чем в среднем по рынку, но мы понимаем, что их качество существенно выше.
Также я вижу усложнение в судоремонте и сопутствующих отраслях. Возможно, производство тары, возможно, банки жестяные, которые еще в советское время делались. То есть то, что требуется под основную экономику.
— Под логистику?
— Дубай, например, поднялся во многом за счет логистики. Портовая деятельность требует высококвалифицированных рабочих мест — это закупка, обработка рефрижераторных контейнеров, всякие хитрости, связанные с операциями. Порт — это очень сложная инженерная конструкция. А если это СПГ-перевалка, там, соответственно, свои особенности. Это очень мультипликативная отрасль. Но рыба, еще раз, тянет за собой ту же инженерку, те же расходные материалы. А заниматься здесь лесопереработкой мы не будем, потому что леса нет, в советское время почти весь свели, и бессмысленно его возрождать.
Одна команда с федералами
— Как вы оцениваете эффективность территорий опережающего развития и свободной экономической зоны «Владивосток»?
— Они дали очень серьезный эффект по привлечению инвестиций благодаря тому, что заточили работу, всех административных структур по вертикали, позволили срезать целый ряд административных барьеров, создали реальные преференции по налогам и позволили создать инфраструктуру.
— Но сейчас объемы привлечения инвестиций затормозились?
— Я противник идеализации какого-то одного показателя. Нужно же довести до ума, у нас больше ста резидентов ТОР в разной степени реализации. Полностью завершили свои проекты чуть больше десятка. Нужно разобраться с тем, что мы напривлекали, а не продолжать дальше привлекать то, что мы не успеваем реализовать.
— О каких инвестициях идет речь? Складывается впечатление, что это в основном крупные федеральные компании. И с ними приходится работать «вручную».
— Инвестиции разные. Есть крупняк, который всегда штучный, и проекты такого уровня всегда проводятся «вручную», курируются на уровне губернатора. Есть проекты массовые. Свободный порт Владивосток — в основном для малого и среднего бизнеса. Там много небольших производств, элементов сервиса, обслуживания туристов.
- Другой источник инвестиций — федеральный бюджет. Помимо прямых дотаций появляются разные условия для привлечения дополнительных федеральных инвестиций.
— Мне слово «привлечение» не очень нравится. Это работа с федеральными органами власти, которые ведут свои нацпроекты, программы. Надо встроиться и в соответствии с правилами получить определенное финансирование на развитие инфраструктуры и развитие в социальной сфере.
— Есть ли тут личностная история? Фактор личных знакомств и влияния главы региона?
— Нет. Скорее, это настроенность региональной системы на качественное взаимодействие с федеральными органами власти. Я негативный пример приведу: есть программа расселения ветхого аварийного жилья, она реализуется в рамках национального проекта. По ней сейчас расселяется за счет федеральных средств жилье, которое было признано аварийным до первого января 2017 года. Но когда я приехал, оказалось, что часть жилья не была признана аварийным вовсе. У нас в программу расселения попало примерно тридцать тысяч квадратных метров жилья, а нужно расселить примерно миллион. Точно никто не знает, но оценки — около миллиона квадратных метров. Это пример того, как не надо работать.
— В чем была проблема признать жилье аварийным?
— Признает местный орган власти, и тогда у него возникает обязательство его расселить. Если он не расселяет, то к главе муниципального образования приходит прокуратура и говорит: дорогой глава, у тебя аварийное жилье, ты не выполняешь свои обязательства.
Это не про то, что там кто-то знакомый, кто-то любит, кто-то не любит, просто нужно регионам в текущих условиях играть вместе с федералами, это одна команда. Нужно быть встроенным в повестку федеральную, быть ее активными участниками. В какой-то степени даже генерировать эту повестку. На самом деле это возможно через механизм Госсовета, через другие механизмы. Сейчас формируется нацпроект новый, еще один, — по внутреннему развитию туризма. Вот мы, в том числе, активно участвуем в выработке формулировок до того, как он будет утвержден, — какие направления, какие критерии будут обозначены.
— Хорошо, но у некоторых регионов получается войти в программы и привлечь миллиарды, у некоторых — нет.
— Тут чемпион в стране — Татарстан. Почему? Потому что они давно умеют играть в эту игру. Есть регионы, у которых неэффективно в этом смысле построен административный аппарат, они плохо готовят документы. И это важный фактор развития региона — качество аппарата, качество органов власти, которые способны, в том числе, играть на одном поле с федералами. Это один фактор. А второй фактор — слышать жителей и не закрываться от них. И на этих двух фронтах выстраивается эффективная работа госаппарата.
О вреде стереотипов
— Вопрос вам как специалисту в области теории и практики управления. Год назад я проводил исследование, посвященное образу молодого российского бюрократа. Получился чиновник, который неамбициозен, не способен принимать самостоятельные решения, не сильно хочет что-то менять вокруг, но исполнителен. Это может быть, с одной стороны, очень плохо с точки зрения задач модернизации страны, зато полезно с позиции вертикали. Есть ли с такими чиновниками у нас будущее? И должен ли губернатор быть «другим» чиновником?
— Должны отличаться и остальные тоже. В моем понимании этот образ сильно диссонирует с желаемым образом той компетентностной модели, которая складывается для меня из трех основных качеств, которыми должен обладать руководитель — не исполнитель, не аналитик, а руководитель. Он должен уметь три вещи делать.
Первое: стратегически мыслить и мыслить наперед, уметь ставить цель перед собой и видеть алгоритмы ее достижения. Второе: он должен уметь меняться сам и менять вокруг себя процессы, то есть мне в этом смысле не нужны руководители, которые нацелены на консервацию существующего. И третье: он должен уметь принимать решения и нести за них ответственность. В таком, знаете, штабном, если хотите, немножко даже в военном ключе.
— Но тот бюрократ, который у меня получился, он реальный?
— Я убежден, что образ бюрократа в общественном восприятии существенно хуже реальности, и это вообще наша беда — плохой имидж госслужащего. В нем сами госслужащие виноваты в том числе, но виноваты и мы как общество, потому что если госслужащий не имеет уважения, если эта профессия не имеет престижа, то мы никогда не получим качественного госуправления. Тут недавно Герман Греф в очередной раз говорил, что главная беда России — некачественное управление. А я продолжу эту мысль. Какая тут главная причина? Низкий престиж и уважение к государственному служащему.
Я тоже проводил исследование по этой теме в 2013 году на Красноярском экономическом форуме, когда работал в Агентстве стратегических инициатив. Мы искали самые сильные и востребованные качества госуправления в России. Самым сильным качеством, то есть там, где мы чемпионы, было названо умение имитировать результаты, сказали тогда участники исследования. А самым востребованным качеством, которым, кстати, и обладают российские чиновники, вышло умение говорить правду даже себе во вред и нести за нее ответственность.
— Как-то это странно сочетается одно с другим.
— Сочетается странно. Но похоже очень на правду, потому что мы находимся в настолько сложной системе запросов, когда нельзя существовать, не имитируя результат. Тоже парадоксально звучит, но, к сожалению, на бюрократа на среднем уровне столько запросов все время валится, что если он каждый из них будет обрабатывать на совесть, с результатом, то погибнет на вторую неделю. Ему нужно учиться, как отсортировывать формальные запросы, чтобы не тратить на них много сил и времени.
Я, кстати, в этом смысле почти без шуток считаю, что будущее развитие госслужбы связано с искусственным интеллектом, который будет брать на себя рутинные задачи, которые сейчас имитируются, они будут не имитироваться, а автоматизироваться. Не буду примеры приводить, но такие задачи есть. Развитие команды госслужащих, формирование команды развития Камчатского края — для меня это, конечно, задача номер один. Как раз таких людей нового типа, которые замотивированы на изменения.
— Их приходится «хантить»?
— По-разному. Очень много внутри самого нашего региона скрыто ценных сотрудников. И внутри искать, и из других сфер привлекать, и, конечно, из других регионов.
— Они идут за чем?
— В первую очередь за интересной, амбициозной задачей, в реализацию которой они верят.
— Вы же знаете, что самое главное, что уничтожает чиновника и вообще госслужбу, — это то, что результата нет, а есть процесс.
— Да.
— Это можно изменить?
— Можно. Я вообще считаю, но это на грани философского рассуждения, что в любой, даже самой бессмысленной рутинной деятельности можно найти очень хороший смысл, который позволит тебе самосовершенствоваться и развиваться. Я, скорее, сторонник того, что внутреннее ощущение определяет характер работы, то есть можно любую самую интересную задачу сделать рутинной, неинтересной и процесс-ориентированной, а можно в любом процессе сделать интересный проект. Мы недавно обсуждали это с одной моей коллегой, она говорила, что ставит для своих подчиненных KPI: раз в неделю что-нибудь менять.
— В своей работе?
— Да. Раз в неделю каждый человек должен что-то поменять в своей работе и потом отчитываться. Причем это пример (в другом регионе) министерства имущественных земельных отношений — самая рутинная, самая процессная, самая неинтересная работа. Можно найти, как меняться, как развиваться, как все время идти вперед, если есть такая интенция.
— Вы знаете, что вы выглядите как типичный «молодой технократ»?
— Это штамп.
— Вы злитесь на это, это раздражает?
— Нет, спокойно отношусь. Любой стереотип, любой штамп, конечно, частично отражает образ, в том смысле, что я сторонник прагматичных решений, в первую очередь аналитик. Во вторую — эмоциональный, импульсивный. Если это называть технократом, то называйте. Да, я вырос в другом регионе, приехал на Камчатку. Технократ ли я от этого? Может, и технократ.
Просто это штамп, который собрали из нескольких очень разных людей. Я почти всех, кого называют губернаторами-технократами, знаю лично, и они все очень разные. И не очень укладываются в одно прокрустово ложе.
— Но собирательно образ технократа противоположен образу пресловутого хозяйственника. Согласны?
— То есть профессионального управленца? Просто есть поколенческие сдвиги. Все эти люди, и я тоже, относятся к определенному поколению. Одни, условно, шестидесятники. Другие родились в восьмидесятые годы. И у них разный бэкграунд. Понятно, что раньше в основном люди в губернаторы назначались из самих регионов. А сейчас есть история, когда с федерального уровня, замминистра или из института развития, на должность губернатора переходит человек, и это называется технократизм. Ну, не знаю.
— Просто это же еще политтехнологическая история. Политтехнологи любят собирать образы, которые должны уложиться в восприятие граждан. И я пытаюсь понять, укладывается ли ваш образ в восприятие камчатцев. Судя по результатам выборов, прекрасно укладывается. Хотя здесь, во главе суровой Камчатки, привычнее было бы увидеть какого-нибудь генерала или рыбопромышленника — морского волка. Но понравились вы. Почему?
— Нестандартные решения часто более верные, чем те, которые лежат на поверхности. Стереотипы вредны, это точно.
— Попробуйте избирателям это объяснить.
— Вот я и стараюсь.
Камчатский край
