Прослушать подкаст можно здесь

Если бы в России за тридцать лет была построена настоящая рыночная экономика, глава Некоммерческого партнерства развития финансового рынка РТС, которое является основным акционером Санкт-Петербургской биржи, Роман Горюнов был бы фигурой легендарной. В 1990-е он стоял у истоков создания питерской фондовой площадки. В 2000-е так развил РТС — конкурента ММВБ, — что в 2011 году было принято решение о поглощении РТС московской биржей, чтобы не создавать лишней конкуренции внутри страны и обеспечить ММВБ менее тернистый путь в лигу главных фондовых бирж мира. Кто помнит, тогда у властей была мечта, что Москва станет одним из мировых финансовых центров, мечта столь светлая, что любая конкуренция воспринималась как ужасная помеха. Приверженцы рынка тогда по поводу поглощения горевали, полагая что, не имея конкурента внутри страны, ММВБ не будет слишком радеть за расширение инструментария для инвестиций. 

Однако команда Горюнова вернулась. Можно сказать, триумфально вернулась в этом году, когда обороты их нового детища, Санкт-Петербургской фондовой биржи, превзошли обороты рынка акций Мосбиржи. 

Это событие, впрочем, никто, кроме специалистов, не отметил. Не было ни передовиц на главных сайтах страны, ни первополосных новостей в еженедельных аналитических программах ТВ, и даже телеграм-каналы ни словом не обмолвились о возвращении дуополии на фондовый рынок России.

В интервью «Эксперту» господин Горюнов делится своим видением тенденций развития фондового рынка России, указывая, что:

а) новый инструментарий Санкт-Петербургской биржи дает доступ к отличной ликвидности российским инвесторам;

б) частные инвесторы заметно меняют парадигму рыночной игры, делая ее более стратегически ориентированной;

в) эти обстоятельства плюс потребность в инвестициях открывают дорогу на фондовый рынок российским компаниям, и скоро мы будем свидетелями более или менее массовых российских IPO.

— Это - подкаст журнала «Эксперт». Сегодня поговорим о том, что происходит на Санкт-Петербургской бирже. У микрофона Вячеслав Суриков, редактор отдела экономики Евгения Обухова, главный редактор журнала «Эксперт» Татьяна Гурова. И сегодня у нас в гостях Роман Горюнов, президент Некоммерческого партнерства развития финансового рынка РТС, которое является основным акционером Санкт-Петербургской биржи.

Татьяна Гурова: Роман, прежде всего спасибо, что вы к нам пришли. У вас очень длинная биржевая история, поэтому я хотела начать с исторического вопроса. В вашем последнем интервью прозвучала такая фраза: «Я всегда исходил из условий конкурентности в биржевой деятельности». А то слияние, которое произошло в 2011 году, биржи РТС и ММВБ, было ли оно в плюс для биржевой деятельности России или в минус?

Роман Горюнов: История не терпит сослагательного наклонения. Поэтому оценивать, «что было бы, если бы…», сложно. Во всем можно найти плюсы и минусы. Наверное, если бы не было этой сделки, то не было бы успеха Санкт-Петербургской биржи. Поэтому я думаю, что рынок прибрел огромный опыт. Инфраструктура очень сильно продвинулась. Появление мегарегулятора во многом способствовало развитию рынка.

Но все-таки рынок — это рынок. И конкуренция — двигатель развития, в том числе финансового рынка. Поэтому очень приятно, что наша идеология конкуренции, в принципе, воспринимается и сейчас показывает, что она правильная.

Т. Г.: Я помню период, когда РТС бурно росла, появилась площадка, которая привлекала российские компании на биржу. И нам казалось, что эта конкуренция очень важна для расцвета биржевого рынка России. Сегодня фактически конкуренция восстановилась, но, с моей непрофессиональной точки зрения, несколько в другом виде. Есть ММВБ, которая оперирует большим количеством активов, и есть Санкт-Петербургская биржа, которая в основном оперирует акциями западных компаний. Это все равно создает конкуренцию? Куда будет двигать эта новая конкуренция?

Р. Г.: Конечно, даже такой статус создавал конкуренцию. Но Московская биржа уже несколько месяцев торгует иностранными бумагами. И в части торговли иностранными бумагами есть прямая конкуренция. Мы же планируем в течение ближайших месяцев начать торговать российскими бумагами. Поэтому конкуренция по мере расширения продуктов будет увеличиваться.

Т. Г.: И что она даст простым смертным?

Р. Г.: Мы видим, что роль биржи расширяется. Она перестает быть только местом для листинга. Появляется вторая ключевая функция — создание ликвидности. И мы считаем, что появление дополнительной ликвидности точно способствует снижению издержек для клиентов и увеличению возможности торговли. Американские бумаги торгуются в 60 разных пулах ликвидности. Не только в Америке, во всем мире. Поэтому мы можем считать себя 61-м пулом ликвидности, где торгуются американские бумаги.

Причем, если посмотреть на временную зону начиная с десяти часов утра, наверное, мы сейчас в мире один из самых ликвидных пулов ликвидности. И это создает дополнительные возможности для развития российского рынка. Появилась возможность привлекать международных инвесторов в Россию, для того чтобы торговать международными активами.

Евгения Обухова: Можете немножко рассказать про пулы ликвидности? Для нашего рынка все-таки ситуация другая. Если я правильно понимаю, для российских активов у нас один пул ликвидности — это Мосбиржа, куда направляются все заявки. В США не так, там пулы ликвидности образуют крупные брокеры и торги заключаются в том числе во внутриброкерских структурах, в электронных торговых сетях. Простым языком: эти пулы ликвидности что собой представляют?

Р. Г.: Лучше к российскому опыту и к нашей бизнес-модели, которая обеспечивала успех Санкт-Петербургской биржи в части Best Execution. Мы, запустив модель торговли иностранными бумагами, достаточно быстро поняли, что создание локальной ликвидности по международным активам — это утопия. И, соответственно, нужен мостик, где биржа предоставляет клиентам модель Best Execution. Если цена на американские бумаги лучше в России, сделка осуществляется внутри Санкт-Петербургской биржа. Если цена на международном рынке лучше, то мы, как центральный контрагент, делаем сделку на международном рынке и дальше цену транслируем клиенту.

Таким образом, клиенты, которые торгуют в России на Санкт-Петербургской бирже, получают не только локальную ликвидность, но и международную ликвидность. В результате у них ликвидность даже больше, чем если бы они просто торговали в Америке. Потому что с десяти часов утра нигде в мире сейчас получить цену по Apple, Tesla и прочим лучше, чем на Санкт-Петербургской бирже, просто физически нельзя. Но даже когда Америка открыта, все равно большая часть объемов проходит внутри Санкт-Петербургской биржи. Это говорит о том, что цены Санкт-Петербургской биржи для российских клиентов не хуже, а часто даже лучше, чем на международном рынке. 

Аналогичная модель может быть внедрена — и, мы рассчитываем, будет внедрена — и по российским бумагам. Но только на уровне брокеров, когда брокеры будут обеспечивать клиентам принцип Best Execution (лучшее исполнение — прим. «Эксперта»). То есть, если на Санкт-Петербургской бирже цена будет в какой-то момент лучше, чем на Московской, брокер будет делать Execution на Санкт-Петербургской. Если цена будет лучше на Московской бирже, то Execution будет на Московской бирже. Но с точки зрения клиента у него будет общая ликвидность. И у него, при прочих равных, объемы будут больше, цены лучше.

Е. О.: Я поясню, что это в основном происходит за счет сужения спредов и улучшения условий сделки, что важно, особенно если вы торгуете спекулятивно.

Р. Г.: Это важно и для обычных инвесторов. Главные издержки — это комиссии и спред, который ты платишь в любом случае. Поэтому чем уже спред, тем для любого инвестора, не только спекулянта, конечно, лучше.

Е. О.: Можно, я еще спрошу по поводу механизма рутинга? Все-таки мы привыкли, что биржа в традиционном понимании — это прежде всего площадка, где происходит листинг компаний. А у вас, скорее, такой модифицированный брокер, которые перенаправляет заявки. 

Р. Г.: Мы больше, чем биржа, в этом отношении. Для российского рынка, конечно, у нас уникальная модель. А в мире есть примеры успешных площадок, которые работают по аналогичной гибридной модели.

Е. О.: На кого вы похожи в мире?

Р. Г.: Сейчас в Германии есть биржа, которая, например, ориентирована на ретейловый flow (поток. — «Эксперт») — Tradegate exchange. Мировой рынок очень конкурентен (постоянно появляются какие-то новые биржи) с точки зрения корпоративной структуры, с точки зрения тарифов, технологий, предложений.

У нас модель основана на том, что мы стараемся для конечных клиентов сделать лучшую ликвидность. Мы не устраиваем конкуренцию HFT-трейдеров (англ. high-frequency trading, HFT — высокочастотный трейдинг, при котором компьютеры покупают и продают активы в течение долей секунды. — «Эксперт») между собой в рамках Санкт-Петербургской биржи. У нас задача — дать лучшую цену ритейлу. На любой классической бирже HFT-оборот более пятидесяти процентов всегда. Мы сознательно же уходим от конкуренции HFT-шников между собой для того, чтобы алготрейдеры HFT могли давать лучшую цену клиентам.

Т. Г.: Когда вы говорите о создании большей ликвидности, имеется в виду, что условия, которые предоставляет сейчас ваша биржа, привлекают максимальное количество денег в моменте на вашу биржу?

Р. Г.: Сейчас, если говорить про те инструменты, которые мы торгуем, для российского клиента, наверное, это лучший способ получить ликвидность по этим инструментам. Наши платформы и то решение, которое есть, позволяет для конечного клиента делать значительно меньшие тарифы, чем если бы он напрямую торговал через любого иностранного посредника.

По нашему IPO еще ничего не ясно

Е. О.: Можете назвать размер инвестиций в вашу площадку? И для чего они были нужны? Это IT-система?

Р. Г.: IT-система, конечно, часть ноу-хау. Но биржа — это не технологическая платформа. Биржа — это место, где собирается ликвидность. Для того чтобы она появилась, конечно, нужна технологическая платформа. И у нас она отличная. Наши ребята, пройдя огромный путь еще со времен биржи Санкт-Петербурга, потом в РТС, написали платформу очень хорошую и обеспечивающую возможность торговать широким кругом продуктов. Более полутора тысяч ликвидных продуктов. В России аналогов, где столько ликвидных продуктов, пока нет.

А инвестиции — это несколько десятков миллионов долларов, которые вложило некоммерческое партнерство.

Е. О.: Плюс были инвестиции со стороны других акционеров?

Р. Г.: Конечно. Мы проводили в прошлом году допэмиссию. Привлекли в качестве акционеров несколько крупных участников. Наша идеология в том, что самая правильная корпоративная структура биржи, когда участники рынка являются одновременно и акционерами, и десижен-мейкерами. Поэтому мы пытаемся целенаправленно и последовательно строить корпоративную структуру с вовлечением крупнейших участников рынка Санкт-Петербургской биржи в число акционеров. 

Е. О.: Вы сказали, что конкуренция очень высокая, все время возникают новые площадки или новые решения. Но если еще десять лет назад были разговоры о том, что польская биржа набирает обороты, стамбульская биржа набирает обороты, то теперь есть китайские площадки и американские. Даже лондонская биржа теряет свою былую силу.

На взгляд неискушенного человека, осталось совсем немного площадок, и среди них очень сильно вырываются американские, где есть новые инструменты, и еще немножко в Гонконге и в Шанхае. Или это не так?

Р. Г.: Чуть упрощенный взгляд на ландшафт биржевого рынка. Во-первых, Лондон потерял обороты после брекзита, но они переместились на другие европейские биржи, в Амстердам. Поэтому не то чтобы прямо из Лондона все утекло в Китай или Америку. 

Другое дело, что каждому локальному рынку тяжело конкурировать. И с точки зрения российской инфраструктуры то решение регулятора, которое дало возможность создать локальный рынок международных активов, очень серьезно продвинуло наш рынок. Оно позволило отмасштабировать российскую инфраструктуру во много раз. Мы видим, что она становится привлекательной для международных инвесторов не только за счет российских активов, но и за счет международных.

И вторая вещь, которую мы сейчас видим, — это потребность торговли круглосуточно. В мире все время что-то происходит. Закрылась Америка в два часа ночи по Москве, в десять открылась Россия. Какое-то происходит движение, и оно плавно приходит к открытию Америки в 17:30. Мне кажется, пример биткойна всем показал, что можно торговать круглые сутки, и всё прекрасно. 

Е. О.: Что касается IPO, которое, возможно, произойдет, и Санкт-Петербургская биржа привлечет капитал. Какие задачи связаны с этим IPO, зачем вам нужен еще капитал? И где вы будете его проводить? Естественно, с оговорками, что есть разные обстоятельства, которые могут повлиять на решение.

Р. Г.: Где проводить, пока решения нет. Мы глубоко в индустрии, понимаем все возможности, и нужно оценить преимущества международных и российских площадок. 

Ключевых целей несколько. Первая — увеличение капитала. По мере роста нашего бизнеса, увеличения активности участников, запуска новых продуктов нам потребуется дополнительный капитал. Вторая цель — формирование правильной корпоративной структуры. Мы видим себя как независимая рыночно ориентированная структура. И с этой точки зрения наличие широкого круга инвесторов важно. Но при этом я надеюсь, что ключевые участники рынка будут оставаться нашими акционерами, сохранять доли, помимо free-float.

Е. О.: Можете пояснить запуск новых продуктов, на что конкретно нужны деньги? Это что, зарплата айтишников?

Р. Г.: IT— важная, необходимая инфраструктура, но не единственная. Любой продукт — это маркетинг, это сама проработка продуктов. Самый простой пример. Мы сейчас как центральный контрагент получили статус QDD. Это квалифицированный директив-дилер по американскому законодательству, чтобы правильно выплачивать дивиденды в момент корпоративных событий.

Е. О.: По американским акциям?

Р. Г.: Да. Это же распространяется на сделки репо, и на сделки с деривативами. Выстраивание этой инфраструктуры требует экспертизы, людей, денег, обработки W-8 (форма отчетности для налоговой США W-8BEN. — «Эксперт») идентификации клиентов. То есть это большая часть работы не только с точки зрения самой торговой платформы, но и всего, что связано с посттрейдингом, с регистрацией клиентов, с аналитикой. 

Мы уделяем большое внимание аналитическим вещам. Запустили проект аналитической поддержки трейдинга Best tops в режиме реального времени. По всем бумагам, которые у нас торгуются, есть очень хорошая, наверное одна из лучших в мире, аналитическая поддержка, которую мы сделали с нашими партнерами, с израильской компанией TipRanks. И сейчас распространяем ее среди наших участников и среди инвесторов.

Аналогичные продукты надо сделать по всем остальным активам. 

Е. О.: Зачем вам маркетинг, если у вас и так брокеры в акционерах?

Р. Г.: Конечно, брокеры привлекают клиентов. И с этой точки зрения у нас хорошая синергия. Но про создание собственных продуктов, про то, что они дают инвесторам, должна рассказывать сама биржа. Например, запуск утренних торгов, та ликвидность, которая дается инвесторам.

Нужно также международное позиционирование, привлечение международных инвесторов. И здесь роль биржи, безусловно, важна, потому что это очень большая задача. Нам вместе с участниками рынка предстоит ее решать, чтобы существенно расширить число инвесторов не только в России, но и за пределами РФ.

Польза принудительного закрытия

Е. О.: Когда вы начинали работать в девяностые годы на Санкт-Петербургской бирже, были ли какие-то ориентиры среди западных площадок? 

Р. Г.: Конечно, тогда внутреннего опыта никакого не было. Но мы достаточно быстро поняли, что просто взять и скопировать модель международных деривативных бирж (тогда мы в основном деривативами занимались) — это может плохо закончиться. Потому что у них огромная история, огромный фонд, огромный капитал. У нас ничего не было.

Поэтому у нас с самого начала некоторые части в модели управления рисками были построены по собственному опыту. Например, у нас было преддепонирование гарантийного обеспечения. Тогда это был нонсенс, я помню, мы ездили на всякие международные конференции, и когда про это рассказывали, нам крутили у виска и говорили: «Слушайте, как вы вообще работаете?». А мы понимали, что мы не можем на посттрейдинге брать обеспечение. Если что-то случится, ни у кого денег расплатиться не хватит.

Е. О.: Я поясню, что это просто внесение предоплаты по сделкам.

Р. Г.: Другой интересный опыт. Мы же торгуем и контрактами, в конце девяностых это были фьючерсы на акции. В мире они не торговались на тот момент времени практически нигде. Мы в какой-то момент входили в топ чуть ли не пяти мировых бирж по торговле сингл-стоп-фьючерсами. 

Мы очень долго потом в РТС работали, чтобы в 2005 году запустить фьючерс на индекс РТС, который сейчас самый ликвидный. А до 2005 года у нас было несколько попыток запуска разных индексных фьючерсов, ничего не летело. А сингл-стоп-фьючерсы торговались. 

Поэтому, конечно же, мы ориентировались на мир. Но было понимание, что есть особенности, которые мы должны учитывать. Некоторые из них, как потом выяснилось, даже нас спасли. Фактически питерская биржа единственная из деривативных бирж пережила 1998 год.

Т. Г.: Что же вас спасло?

Р. Г.: Спасло то, что у нас была очень жесткая система принудительного закрытия и ограничения рыночных движений. Мы понимали, что любого обеспечения, которое нам вносят участники, может не хватить. И если движение будет больше, чем обеспечение, которое нам внесли, что-то получить будет невозможно. Поэтому, как только достигались планки на уровне движения, мы закрывали позиции. Когда случился 1998 год, доллар улетел в пять раз. И очевидно, что те, кто стоял в шортах, просто не расплатились бы, если бы их жестко не закрыли обе стороны.

Т. Г.: А это не принято на биржах было?

Р. Г.: Нет. Сейчас даже в законе о клиринге написано, что центральный контрагент обязан иметь лимит ответственности, который он принимает на себя. А тогда, конечно, никакого регулирования не было.

Е. О.: История не то что повторилась, но зашла на следующий круг. Я имею в виду то, что произошло с GameStop и с Robinhood, который не закрывал позиции принудительно. Там сейчас идет дискуссия, а что делать дальше. Как это отражается на Санкт-Петербургской бирже? Как регулируются сильные скачки с американскими бумагами?

Р. Г.: Конечно, история с GameStop — это очень интересная демонстрация того, что мир поменялся. И то огромное количество частных инвесторов, которое пришло на рынок — не только в России, во всем мире — меняет рынок. То, что в России сейчас происходит, — это не какое-то уникальное событие. Во всем мире примерно то же самое. На фоне того, что везде ставки низкие и везде, особенно в развитых странах, центральные банки с вертолета разбрасывают деньги, огромное количество частных инвесторов пришло на фондовый рынок. 

И если раньше была поговорка (то ли Рокфеллер, то ли Ротшильд говорил): «Если я иду на Уолл-стрит и чистильщик ботинок меня спрашивает, что делать с такими-то акциями, я их продаю», — то произошедшее с GameStop меняет отношение. Частные инвесторы начинают формировать поведение рынка. 

Рост, который сейчас происходит на российском рынке, обусловлен приходом частных инвесторов. И в мире то же самое. И тут выяснилось, что они не просто большая аморфная пассивная масса, которая покупает и держит акции, они, оказывается, могут скоординироваться и выступать как один большой игрок. Причем их поведение, может быть, мягко говоря, иррациональным. Поэтому это сейчас вызов для всей индустрии, для регуляторов. Мы видим достаточно активные действия со стороны регуляторов, нашего ЦБ. Мне кажется, это правильно. Чтобы подобного рода практики не распространялись, нужно оперативно реагировать.

Т. Г.: Почему надо, чтобы эти практики не распространялись? Это же игра. 

Р. Г.: Это, в принципе, очень мало отличается от манипулирования. Если бы такую стратегию выбрал какой-нибудь один большой игрок, его бы точно обвинили в манипулировании. Если бы какой-то один игрок целенаправленно вносил на стопы какую-то низколиквидную бумагу, то это, в принципе, было бы обычным манипулированием.

Е. О.: С другой стороны, мелкие частные игроки защищают свои позиции против как раз эти самых Рокфеллеров. Если раньше игру вели крупные игроки, они доминировали, могли принимать своевременные решения, а массы были глупы, то теперь акценты смещаются в другую сторону. В то же время регулятор сразу останавливает этот процесс.

Р. Г.: На самом деле история с GameStop и Robinhood более сложная. Robinhood поступил неоднозначно, запретив вообще покупать эти бумаги, что выглядит странно с точки зрения брокера.

То, как сейчас реагирует регулятор, абсолютно оправданно. Регулятор должен следить за манипуляциями на рынке. Посмотрим, чем там закончатся эти разбирательства. 

Хвала частникам

Т. Г.: Вы сказали, что по всему миру идет приход частных инвесторов на рынок. С одной стороны, это разгоняет рынок, увеличивает ликвидность, а с другой — увеличивает риски. Чего больше, куда в принципе двинется рынок в связи с приходом частных инвесторов и когда это закончится?

Р. Г.: Не хотел бы комментировать глобальные истории. Я могу по Питерской бирже посмотреть, по структуре клиентов и того, что они делают. У меня очень позитивное ощущение от прихода большого количества инвесторов.

Долгие годы мы все ждали миллионов инвесторов, а они не случались. У нас было 50–70 тысяч активных клиентов. В какой-то момент все уже перестали ждать, и тут они пришли. Когда их было 50–70 тысяч, они все были спекулянтами. Всегда торговали в тренде. Рынок рос — они все стояли с плечом в лонгах, рынок падал — они все стояли с плечом в шортах.

Сейчас мы увидели, особенно в течение прошлого года, что нет панических продаж клиентов на падении. Рынок падает, но нет такого, чтобы все эти сотни тысяч, миллионы инвесторов побежали продавать. Сглаженное поведение. На самом деле эти инвесторы более рационально поступают. 

Второе. Отличный опыт прошлого года, мне кажется, заключается в том, что те инвесторы, которые пришли в прошлом году, приобрели неоценимый опыт. Такой волатильности, такого количества всяких разных событий (рынок рос, падал) представить себе очень сложно. Это все произошло за короткий период времени. При этом в целом они все заработали. И получили опыт того, что рынок может быть совершенно разнонаправлен, что есть разные бумаги, одни могут расти, другие — падать, всё происходит исходя из каких-то событий на рынке мировых — ковид, всё подряд. 

Поэтому с точки зрения приобретения опыта людьми прошлый год был абсолютно положительным и беспрецедентным. Было бы хуже, если бы все просто росло, росло… Когда ты купил Tesla и она выросла в десять раз, ты можешь себя считать финансовым гением. Но это не говорит о том, что надо просто теперь идти и покупать одну бумагу Tesla, которая растет. 

Еще мы видим, что люди не торгуют одной бумагой. Диверсифицированные портфели, много-много бумаг. Даже для нас самих это стало откровением. Мы листингуем сто бумаг за квартал, и ими всеми начинают торговать. Если бы мы поняли, что спроса нет, мы бы остановились в листинге. В принципе, потенциал спроса, который мы видим, исчисляется точно удвоением.

Я не говорю уже про ETF (exchange traded funds — торгуемые на бирже инвестиционные фонды. — «Эксперт»). Потому что очевидно, что, если мы говорим про диверсификацию инвестиций частных инвесторов, надо дать возможность торговать ETF международными. Надеемся, что регуляторная проблема будет решена, и в этом году у нас будет возможность залистинговать ETF.

Пора на биржу за деньгами

Е. О.: Почему российские компании не спешат становиться публичными? До сих пор у нас каждое IPO на вес золота.

Р. Г.: Я думаю, что мы находимся на пороге бума размещения. Это одна из причин, почему мы хотим идти в русский рынок. Есть примеры успешных размещений, пусть это квазироссийские компании, которые размещались в иностранных юрисдикциях. Тем не менее мы видим, какой спрос со стороны локальных инвесторов на эти компании. 

И я думаю, что благодаря тому опыту, который инвесторы приобретают на Санкт-Петербургской бирже, торгуя широким кругом продуктов, широким кругом отраслей, они более охотно и менее боязливо будут покупать российские бумаги.

Т. Г.: Вы видите перспективу достаточно массового выхода русских компаний на биржу?

Р. Г.: Я верю в то, что в течение ближайших нескольких лет мы получим существенный приток российских компаний на рынок.

Е. О.: Почему?

Р. Г.: Потому что теперь все увидели, что с помощью российского рынка можно привлекать деньги. Другое дело, что нам надо сделать правильный опыт проведения IPO. И компании, выходя на рынок, должны давать зарабатывать инвесторам. Потому что у нас, в отличие от международного рынка, нет практики, что бумаги после размещения растут. Все эти бумы, успехи международных IPO в многом определяются тем, что люди покупают, потому что очень часто бумаги очень сильно вырастают после IPO.

Там есть другая проблема, когда бумага после IPO вырастает на сто с лишним процентов, у эмитента появляется вопрос, по правильной ли цене я разместился. Но все равно, на мой взгляд, правильное размещение — на котором инвесторы зарабатывают. Если такая практика сложится, я думаю, что у нас есть все шансы.

Т. Г.: Есть же и другая сторона. Должны быть компании, которые активно растут, имеют хорошую перспективу, инвестируют, поэтому им надо выходить на биржу. 

Р. Г.: В России настолько мало компаний на бирже, что даже на фоне всеобщего снижения количества предприятий потенциал выхода на публичный рынок российских эмитентов исчисляется если не сотнями, то десятками.

Т. Г.: Вы же пытались создать биржу «Восход», ориентированную на азиатский рынок, и она не пошла.

Р. Г.: Мы хотели выводить на рынок наши маленькие и средние компании, но в то время, во-первых, не было подушки из российских инвесторов. А во-вторых, регулятор должен озадачиться вопросом, что и российские институциональные инвесторы должны покупать российские акции и участвовать в IPO.

Т. Г.: Что должен сказать регулятор? Покупай такой-то процент портфеля?

Р. Г.: Есть регуляция, которая определяет достаточно жестко структуру активов, в том числе пенсионных фондов. Естественно, это не должно быть какой-то огромной долей. Если уж не российские пенсионные фонды, то кто должен покупать компании российской экономики?

Т. Г.: Просто об этом же мы тоже лет пятнадцать мечтаем.

Р. Г.: У меня лично есть ощущение, что, когда ты пятнадцать лет долбишь в одну точку, в какой-то момент времени это случается. 

Есть еще дискуссия относительно того, чтобы сделать ИИС-3, который в некоторой степени будет индивидуальными пенсионными накоплениями людей. И здесь тоже, может быть, какие-то возможности есть развития индустрии или паевых инвестиционных фондов. Я думаю, что они тоже должны довольно серьезно вырасти в ближайшее время. Я вижу потенциал того, что в России можно сформировать первичный рынок.

И третье, что должно случиться: должны быть те, кто примет на себя ответственность за эмитента перед инвесторами.

Т. Г.: А кто это?

Р. Г.: Это самый дискуссионный вопрос. Традиционно в мире, естественно, отвечают инвестбанки и институциональные инвесторы. Как построена структура размещения в мире, в Америке? Первоначально есть инвестбанки и ключевые инвесторы, входящие в компанию, которые в некоторой степени определяют стоимость. И дальше на этом основании подключаются частные инвесторы. У них есть уже релевантный индикатив, и, кроме того, они понимают, что в компанию вошли крупные институциональные инвесторы, в совет директоров. И они во многом определяют стоимость компании. Для частных инвесторов это страховка, буфер.

Мы думаем о том, как должна выглядеть структура, чтобы она, с одной стороны, позволяла эмитенту привлекать частных инвесторов, но с другой — не превращалась в лохотрон по сбору денег.

Т. Г.: Почему у нас инвестбанки не могут выполнять эту роль, как в мире?

Р. Г.: Одно дело, когда у вас размещение на 500 миллионов долларов и инвестбанк получает несколько процентов с этого. Другое дело, когда у вас размещение на 500 миллионов рублей.

Т. Г.: Инвестбанк говорит «я не хочу этим заниматься»?

Р. Г.: Не то чтобы он не хочет. Просто квалификация людей, которые должны этим заниматься, в принципе, не сильно отличается от тех людей, которые занимаются оценкой компаний стоимостью 500 миллионов долларов. Конечно, сейчас появляется возможность продажи не только крупным международным институционалам, но и российскому ретейлу. Однако это не избавляет от необходимости делать правильную оценку и в некоторой степени давать знак качества эмитенту. Я думаю, что это вызов для российского рынка ближайших двух-трех лет.

Советы для начинающих

Вячеслав Суриков: У меня много знакомых, которые открывают для себя феномен биржевой торговли. Скажите, а какими качествами должен обладать частный инвестор в тех условиях, которые сейчас существуют на рынке биржевой торговли?

Р. Г.: Во-первых, это решение должно быть осознанным. Все-таки финансовый рынок — это точно не место, где с неба падают деньги. И никакой гарантии, что ты что-то заработаешь, не существует. Даже если ты смотришь какие-то трекеры в прошлом, это совершенно не значит, что в будущем будет то же самое. Поэтому, приходя на рынок, надо четко понимать, что тут можно проиграть. Просто финансовый рынок — это про скорость принятия правильных решений. Даже иногда недостаточно решить, что надо покупать эту акцию, ее надо вовремя покупать. 

С этой точки зрения любой инвестор, который приходит на рынок, должен приходить без страха. Должно быть осознанное понимание рисков, но не должно быть страхов. Это значит, что надо инвестировать суммы, с которыми не страшно расстаться. Если это пять тысяч рублей, надо прийти с пятью тысячами, если десять — с десятью. 

Понятно, что неплохо было бы, конечно, что-то почитать, посмотреть. Мы сейчас живем в век мобильных устройств с огромными гайдами, которые никто не читает. И все всё проходят на собственном опыте.

Во-вторых, конечно, российские профучастники, российские брокеры являются основой рынка и взаимодействия с клиентами. Поэтому точно не надо ходить ни к каким нелицензированным посредникам, кто чего-то предлагает, но не легализован в России. 

Т. Г.: А что, суждения брокеров абсолютно независимы от тех связей, которые они имеют? Я имею в виду, когда приходят к тебе, что-то предлагают, как правило, начинаешь думать: ага, этот брокер представляет такой-то инвестиционный банк, а этот банк — инвестиционный андеррайтер чего-то. И будучи непрофессионалом, ты не можешь во всем этом разобраться.

Р. Г.: Мне чуть проще рассуждать, потому что я точно знаю, что никто из российских брокеров не аффилирован ни с Zoom, ни с Tesla, ни с Apple, ни с тысячами других инструментов, которыми торгуют на российской бирже. Поэтому я уверен, что в этой части у них точно есть независимые суждения.

Это же касается и ликвидных российских акций. Чуть сложнее, наверное, с разными структурными продуктами. Но это отдельная история, она сейчас на самом высоком уровне живо обсуждается относительно того, какие продукты сложные и как продавать инвесторам. Со сложными продуктами есть проблема с пониманием, и надо каким-то образом ее решать, в том числе за счет ограничений каких-то сложных продуктов, которые даже мне иногда не до конца понятны.