Энергопереход на глазах превращается в новую идеологию, в рамках которой остается все меньше места для взвешенных суждений, учитывающих всю сложность этой новой повестки. Мы попытались привлечь внимание читателей к ряду важных нюансов климатической темы, поставить ряд неудобных для оголтелых борцов с потеплением вопросов и попытаться обрисовать контуры собственного, трезвого и взвешенного ответа на климатические вызовы.

Антропогенные выбросы и климат: размытый вклад

Ключевой активно пропагандируемой идеей, обосновывающей объективную необходимость энергоперехода, является «консенсус ученых» об антропогенной природе наблюдаемого потепления. Апологеты энергоперехода утверждают, что свежий доклад Межправительственной группы экспертов по изменению климата (МГЭИК, Climate Change 2021, The Physical Science Basis, Summary for Policymakers) ставит точку в соответствующей дискуссии.

Однако этот вывод — подтасовка фактов. Достаточно ознакомиться с публично доступным первоисточником, чтобы увидеть, что в действительности сказано в документе: «а) с вероятностью свыше 66% истинно утверждение, что вызванное человеком увеличение приповерхностной температуры оценивается в 0,8‒1,3 °C в 2010‒2019 гг. по сравнению с доиндустриальным уровнем (1850‒1900 гг.); при этом рост концентрации ПГ обусловил потепление на 1,0‒2,0 °C, а другие антропогенные факторы, в основном аэрозоли, обеспечили охлаждение, оцениваемое в диапазоне 0,0‒0,8 °C; б) с вероятностью свыше 90% истинно утверждение, что ПГ ответственны более чем за 50% потепления тропосферы с 1979 года».

Очевидно, что такие вероятностные суждения — даже если они являются консенсусом ученых — оставляют значительный элемент неопределенности, к тому же сами оценки не точечные, а интервальные. Тем не менее комментаторы доклада эти тонкости вообще не учитывают.

Обращает на себя внимание и крайне медленный прогресс в улучшении качества оценок влияния ПГ на климат. Достаточно сказать, что за 35 лет исследований проблемы (с 1979 по 2014 год) точность влияния ПГ на потепление практически не менялась, и лишь в последнем докладе (2021 года) она была уменьшена примерно в полтора раза. То есть общий срок исследований превысил 40 лет, что дало лишь полуторакратное «снижение ошибки» (скачкообразно за последние пять лет исследований). Такое явление сложно однозначно интерпретировать, но указать на него представляется важным в контексте дальнейших рассуждений.

Хотя в рамках настоящей статьи климатологические вопросы сознательно не рассматриваются, нельзя хотя бы кратко не отметить, что «консенсус ученых» далеко не полный. В качестве лишь одного примера: имеются работы, показывающие, что расположение «датчиков температуры» преимущественно в городах, являющихся местами локального нагрева (так называемые острова тепла), может давать смещение в оценках наблюдаемого потепления.

В 2021 году известный климатоскептик Рой Спенсер, используя данные датчиков аэропортов США, которые, как правило, вынесены из городов, показал, что эффект «островов тепла» может объяснять до половины наблюдаемого потепления для последних 50 лет наблюдений. Интересно, что сайт, на котором расположен материал, был исключен из программы монетизации Google Adsense как противоречащий «общепризнанному мнению» — притом что автор публикует не «голую пропаганду», а научную статью и не отрицает факт потепления, но лишь «с цифрами на руках» дискутирует о его масштабах.

Еще более серьезны вопросы к ретроспективным данным по мониторингу и моделированию естественных выбросов и поглощения ПГ экосистемами. Следует иметь в виду: в климатологии единицей измерения является не год, а минимум десятилетие, в палеоклиматологии — столетие или более. Прямых замеров тут быть попросту не может, так что ученые опираются на различные косвенные, менее точные данные (пузырьки воздуха в толщах льдов Антарктиды и Гренландии, изучение осадочных пород континентальных озер и т. п.), а дальше начинаются интерпретации, часто основанные на допущениях. Создание же всеобъемлющей климатической теории, объяснявшей бы все наблюдаемые факты, еще далеко от завершения.

Таким образом, при всем уважении к ученым-климатологам и их моделям следует понимать: их оценки имеют вероятностный и интервальный характер, а от ошибок никто не застрахован. Все это не значит, что антропогенное потепление — миф, но вот каковы точные масштабы долгосрочного антропогенного влияния — вопрос, не имеющий пока точного научно выверенного ответа.

Странности четвертого энергоперехода

Апологеты энергоперехода ведут себя так, как будто «зеленые» технологии уже достаточно эффективны либо станут таковыми в самом ближайшем будущем. В действительности же прогресс в «зеленых» технологиях в последние годы замедляется, а их нынешний уровень таков, что паритет с традиционными энерготехнологиями обеспечивается в ограниченном числе случаев, лишь при выполнении ряда дополнительных условий. Так, по данным инвестбанка Lazard, средняя нормированная стоимость (LCOE) ветровой генерации упала за пять лет (2010‒2015) втрое, с 10 до 3,2 цента за киловатт-час, а вот за следующие пять лет — уже лишь на 20%, до 2,6 цента, причем в последние три года прогресс уже практически отсутствовал.

С солнечными панелями еще показательнее: падение с 22,6 до 5,8 цента, а за следующую пятилетку уже только до 3,1 цента. Схожие оценки мы находим и у министерства энергетики США в Annual Energy Outlook 2021 — около 3,1 цента для мощностей, предполагаемых к введению в 2026 году, при этом учитывается аккумулирование энергии на четыре часа снабжения (что очевидно не выдерживает критики с точки зрения параметров надежности энергоснабжения). Газовая генерация, по их же оценкам, примерно в полтора раза дороже (при европейских ценах на газ до последнего подорожания).

Но — ключевой момент — во всех сообщениях об уже достигнутой низкой стоимости «зеленой» электроэнергии акцент делается именно на стоимость генерации (цифры выше именно про нее), но не о цене у потребителя. Между тем неустранимая неустойчивость ветровой и солнечной энергетики вызывает необходимость ее хранения. Системы хранения кратно (по данным Lazard, от 4 до 8 раз) увеличивают конечную стоимость энергии — либо нужно использовать резервные генерирующие мощности на традиционном топливе. Не говоря уже о том, что эта цена не учитывает дополнительных налогов, которые в рамках энергоперехода будут перекладываться от нефтепродуктов (как следствие электрификации транспорта).

Таким образом, энергопереход в отсутствие очень быстрого прогресса в энерготехнологиях экономически нецелесообразен. Более того, он «контрреволюционен» по своей сути. Предшествующие энергопереходы, каждый из которых означал смену главного драйвера глобального энергобаланса сначала с дров на уголь (первый энергопереход, вторая половина XIX века), затем с угля на нефть и электроэнергию (второй энергопереход, первые три четверти XX века) и в дальнейшем с нефти на газ, давали мощный толчок в экономическом развитии благодаря освоению более дешевой энергии, подчас с улучшенными потребительскими свойствами (плотность энергии, доступность и т. п.).

Тотальный же переход к низкоуглеродной энергии на имеющихся технологиях — это всё с точностью до наоборот: дорогая менее доступная энергия с пониженной удельной плотностью энергоносителя. Поэтому принуждение к энергопереходу, какую бы форму оно ни принимало, чревато новым глобальным экономическим кризисом.

Климатическая ширма для реальной политики

[inc pk='358701' service='media']

В контексте сказанного на первый взгляд кажется парадоксальным, что большинство ключевых стран приняли «правила климатической игры» и к концу 2021 года успели заявить о намерениях совершить энергопереход (на уровне стран — достичь нулевых нетто-выбросов ПГ) к середине XXI века или чуть позже. Однако не следует забывать, что принятые обязательств пока имеют декларативный характер, а окончание их выполнения относится к периоду 2050‒2070 годов.

Но даже более важно, что энергопереход и в нынешнем виде создает предпосылки для решения двух других задач, важных для многих стран. Речь идет об улучшении экологической ситуации и обеспечении энергобезопасности — приемлемой независимости от импорта энергоносителей в долгосрочной перспективе.

Эти две задачи особенно актуальны для Китая, который не случайно стал одним из лидеров энергоперехода в части формирования его материально-технологической основы: «подобрав» под себя производство базовых металлов и особенно редкоземельных элементов, создав соответствующие производственные технологии и т. п. Интересно, что при этом пионер и фронтмен энергоперехода — Европейский союз — пока что успел выступить лишь в роли спонсора развития китайских компетенций и полигона-демонстратора наиболее очевидных рисков поспешности энергоперехода.

Несмотря на начало движения по траектории энергоперехода, важно понимать, что сохраняет актуальность одна из ключевых сценарных развилок будущего — перспективная полная стоимость энергоперехода, определяемая техническим прогрессом в соответствующих областях. Внимательное рассмотрение двух полярных сценариев: резкого ускорения снижения полной стоимости безуглеродной энергии («быстрый энергопрогресс») либо сохранения темпов снижения ее стоимости на примерно сложившемся уровне («буксующий энергопрогресс») — одинаково важны для России в контексте будущего развития.

Сценарий «быстрого энергопрогресса» в статье подробно не рассматривается. Отчасти потому, что автор считает его менее вероятным, отчасти потому, что он начал рассматриваться другими в рамках стресс-тестирований. Сценарий же «буксующего энергопрогресса» представляется не только вполне вероятным, но и никак не проработанным, и потому он заслуживает особого рассмотрения.

В рамках сценария «буксующего энергопрогресса» все более актуальной будет становиться проблема неприемлемо высокой цены энергоперехода и связанных с этим вопросов.

Во-первых, это обсуждаемый, но пока остающийся без ответа вопрос повышенной цены энергоперехода для развивающихся стран. И дело не просто в том, что существующие «чистые» технологии для таких стран запредельно дороги, а скорее в том, что развитые страны провели свою индустриализацию в углеродном смысле бесплатно, а развивающимся странам, получается, теперь надо платить. Справедливым решением могли бы стать масштабные субсидии со стороны развитых стран в пользу развивающихся, но пока прогресс в этой части ожидаемо отсутствует. В рамках Парижского соглашения предполагалось — и, по сути, осталось на уровне обещаний — выделять развивающимся странам 100 млрд долларов ежегодно на борьбу с изменением климата.

Во-вторых, это связанная с первой проблемой нерешенная дилемма о том, кто платит за выбросы: производитель или потребитель? Пока победило выгодное для развитых стран решение, что платить должен производитель. Но, очевидно, такое решение будет у многих стран вызывать возражения. Дело в том, что тренды мирового разделения труда до последнего времени поддерживали или даже усиливали специализацию развивающихся и среднеразвитых стран на высокоуглеродных энергоемких производствах. А теперь внезапно выясняется, что платить в первую очередь должен не тот, кто потребляет произведенный «грязный» продукт, а тот, кто его произвел. Очевидно, что здесь возникает значительное пространство для дискуссии.

В-третьих, это также «заметенная под ковер» проблема крайней поляризации как стоимости энергоперехода, так и индивидуальных страновых балансов выгод и потерь от грядущего потепления. Упрощая: при потеплении для заметной высоконаселенной части Европы возникает угроза затопления, но в других частях света пустыни могут превратиться в плодородные пашни, вырастут доходы, снизится детская смертность. Кратно отличаются и издержки энергоперехода для разных стран. Каким должен быть механизм, обеспечивающий достижение договоренностей и их соблюдение при столь масштабном несовпадении интересов?

В-четвертых, достижение компромисса осложнено низкой точностью климатических прогнозов — и особенно оценок последствий. Для доверчивого обывателя, может быть, и достаточно того, что «ученые посчитали», но политикам придется договариваться о вполне конкретных и более чем осязаемых суммах. А между тем многие оценки, которые должны определять параметры таких договоренностей, пока имеют ошибку, составляющую десятки, если не сотни процентов. Это уже не говоря об асимметрии информации и аналитических компетенций у разных акторов.

Вышесказанное с очень высокой вероятностью означает, что достичь глобального компромисса в рамках сценария «буксующего энергопрогресса» окажется практически невозможно, а заданный приоритет — декарбонизируемся в едином порыве — начнет все больше осознаваться как пропагандируемое, но маловероятное будущее, экономически неприемлемое для многих акторов. Как следствие, декарбонизационные обязательства будут выполняться лишь в той степени, в какой это соответствует другим — не декларируемым, а реальным — приоритетам отдельных стран. В иных случаях она будет максимально саботироваться при максимально возможном сохранении лица, со всей необходимой «зеленой» риторикой. В какой степени в этих условиях будет реализовано принуждение к реальной декарбонизации — отдельный вопрос. Но масштабные климатические конфликты практически гарантированы.

Научный вызов

В случае высоковероятного отсутствия успехов в части принуждения к декарбонизации человечество ждет дальнейшее повышение температуры со спектром негативных последствий. Глобальное потепление со второй половины XXI века реализуется по пессимистическому сценарию: +3 °С можно рассматривать как наиболее оптимистичный прогноз, +4 °С — как достаточно реалистичный.

Это означает, что нынешняя декарбонизационная повестка и приоритеты политики нуждаются в серьезных изменениях.

Следует честно признать, что человечество еще крайне далеко от полного понимания оптимальной траектории развития, учитывающей последствия антропогенного воздействия на экосистемы и климат в целом. Отсюда (и с учетом высокой инерционности климатических процессов) крайне важно еще минимум 10‒15 лет потратить на углубленные исследования по определению такой траектории, не пытаясь быстро получить пресловутый консенсус, а сосредоточившись на получении максимально полной картины всех выгод и издержек самых разных траекторий будущего развития. С соответствующим увеличением исследовательских бюджетов.

Во-вторых, необходимо кратно нарастить интенсивность НИОКР, связанных с удешевлением «зеленых» технологий. Заодно станут более ясны и пределы такого удешевления, что очень поможет в решении первой задачи. При этом в ряде стран должны быть сняты идеологические запреты на ускоренное развитие ряда технологий, прежде всего связанных с ядерной энергией.

В-третьих, необходимо резко нарастить интенсивность исследований по поиску разнообразных «альтернативных решений» в борьбе с потеплением, включая технологии стимулирования ускоренного поглощения ПГ экосистемами или, например, удешевление способов массовой передачи энергии, учитывая то обстоятельство, что существенная часть дешевой «зеленой» энергии доступна на незаселенных территориях.

Наконец, так как умеренное потепление более чем вероятно, необходимо резко усилить развитие технологий, связанных с адаптацией к изменению климата и соответствующему вееру неблагоприятных последствий.