Концентрация расчетов, резервов, долгов в долларе и отчасти в евро снижает устойчивость финансовых рынков развивающихся стран. Так, в период коронавирусного кризиса весной 2020 года страны формирующихся рынков «теряли» свыше 100 млрд долларов США в день — мировые капиталы выводили оттуда эти деньги, продавая активы. Это серьезно уронило не только рубль, но и валюты таких стран, как Бразилия, Мексика, Индия и т. д. А серьезные колебания валют и оттоки капитала чреваты финансовыми кризисами — такими, какой мы испытали в 2008–2009 годах. Иными словами, в погоне за крепкими чужими валютами мы год за годом ослабляли свою собственную валюту и — критично — свою собственную экономику.

Между тем сегодня фундаментально и стратегически рубль ничем не хуже доллара и тем более евро, как это ни странно звучит. Доллар окреп после Второй мировой войны, так как оказался самой стабильной валютой по одной причине: на тот момент США владели самым большим в мире запасом золота. Но сегодня, когда мир переживает серьезный энергетический и вообще сырьевой кризис (а он начался не сейчас и спровоцирован объективным ростом потребности в энергии и сырье всего мирового хозяйства), владение большим запасом энергетических ресурсов можно приравнять к владению золотом после Второй мировой. И отсюда следует потенциальная сила рубля. Если немного пофилософствовать, то можно сказать, что наступает момент, когда ключевые валюты мира должны иметь не абстрактный гуманитарный фундамент — исторически сложившееся доверие или просто вовлеченность всего мира в финансовую систему одной страны, а материальный фундамент — ресурсы и/или производственный промышленный капитал, которые обеспечивают новое доверие.

И надо понимать, что последствия будут выражаться не только в укреплении курса валюты. Необходимость для других стран покупать рубли, чтобы рассчитываться с нами, укрепляет всю финансовую систему, насыщает деньгами национальную экономику, делает эти деньги наконец дешевыми для внутренних инвесторов. Именно в этом сила экономики США, долгие годы позволяющей себе беспрецедентный дефицит бюджета.

Даже странно, почему это решение не было принято гораздо раньше. Мы расплачивались за импорт валютой, получали за экспорт валюту и очень боялись выпасть из этой парадигмы — хотя нам было бы удобнее получать рубли и ими же расплачиваться. Теперь, когда санкции выкинули нас из долларовой и евровой системы, можно перейти к построению если не рублевой, то хотя бы мультивалютной расчетной системы с ключевыми торговыми партнерами. Стараясь при этом не давать крен в сторону юаня — крен, заметный в последние годы (и активно поддерживаемый Китаем, что неудивительно). И это будет означать, что мы можем сами управлять стоимостью своей валюты — а значит, нам будет доступен гораздо более широкий диапазон ее значений.

Для примера можно напомнить, что при текущих ценах на нефть и газ и нашей текущей же потребности в импорте рубль в 2022 году должен стоить 50 рублей за доллар, а если исходить из паритета покупательной способности (ППС) и расчетов Всемирного банка нашего ВВП по ППС, то курс рубля должен и вовсе составлять 26 рублей за доллар. Конечно, это крайность, которая обернется огромными проблемами для отечественных производителей, так как снизит конкурентоспособность нашего экспорта, но мы хотим показать диапазон курса рубля, который в принципе доступен нашей валюте.

Но рублевые расчеты либо построение мультивалютной системы — это еще полдела. Есть и более важная задача, для которой настал ключевой момент. Нам необходимо переформатировать весь наш углеводородный экспорт, в разы увеличив долю переработанных продуктов (от бензина до пластмасс) и снизив долю сырой нефти, газа и т. д. Это будет правильный ответ на угрозы Европы и США отказаться от наших нефти и газа. Стратегически нам важно не найти замену покупателей нашего сырья, а выйти на мировые рынки с продуктами с совершенно иным уровнем добавленной стоимости.

Раз уж настало время перемен.