Сегодня, и это понятно очень многим хозяйствующим субъектам, пришло время поставить новую задачу. Россия должна стать индустриальной державой. Но сможем ли мы это сделать? И даже захотим ли? Пока такая задача «сверху» не спускается.
Ретроспективно на цифрах очень хорошо видно, как выглядит ситуация, когда стратегия принята и реализуется. В Советском Союзе было много энергии, но он не был главным энергетическим донором мира. Он отправлял на внешний рынок всего 14% производимой в стране энергии. Главным донором была Саудовская Аравия, которая отправляла на внешний рынок почти все. А вот с начала 2000-х, когда у нас была принята стратегия энергетической сверхдержавы, весь прирост производства энергоресурсов шел на экспорт, внутреннее потребление стагнировало. И к концу 2000-х Россия, прирастив объем производства в полтора раза, стала отправлять на внешний рынок уже половину производимой в стране энергии, покрывая 70% дефицита, формируемого, например, странами G7 или совокупностью таких азиатских стран, как Китай, Индия и Пакистан. При этом внутри страны мы имели постоянно растущие цены на тепло, электроэнергию и топливо (иногда существенно опережающие инфляцию). Все они формировались в привязке к мировым ценам на энергетических рынках, что, безусловно, негативно отражалось на промышленном росте. Но такова была цена выбора цели.
Зато. Зато сегодня, в условиях экономической войны, мы получили совершенно неожиданную макроэкономическую картину. У нас крепкая валюта. У нас не возникло никакого намека на раскручивание инфляции: вторая неделя мая показала инфляцию всего в 2,6% в годовом выражении, а третья даже дефляцию. У нас растет денежная масса, а это признак наличия ликвидности для развития экономики. То есть сегодня, когда весь мир тревожится по поводу роста инфляции и дефицита самых значимых товаров — энергии и продуктов питания, Россия выглядит удивительно хорошо.
Этот парадоксальный результат есть следствие двух ключевых изменений. Масштабного падения импорта при сохранении экспорта и отсутствия возможности накопления капитала в иностранной валюте в любом виде: ФНБ, валютных счетов банков и физических лиц, в России или за границей, все равно. То есть если рассматривать Россию как компанию, то она оказалась в ситуации, когда есть что продавать, нечего покупать и негде копить. Что делать?
В теории такая ситуация называется тезаврацией активов, и ведет она к инвестициям в основной капитал. Деньги накапливаются, накапливаются, их цена снижается, и в конце концов они начинают инвестироваться в промышленный капитал, так как эффективность накопления денег становится ниже эффективности их вложения в новые промышленные активы даже с учетом рисков. И тогда начинается промышленный рост. Опять же в теории этот эпизод от накопления до роста занимает примерно год. Столько времени занимает оценка новой ситуации, принятие ее как тренда и выработка инвестиционных планов. Так что если мы будем жить по теории, то следующей весной мы должны войти в цикл роста. Желательно роста российской индустрии по очень широкому кругу отраслей.
Что может этому помешать? Принятие другой стратегии. Учитывая колоссальный вес прямых государственных решений в выборе целей, которые проявляются через распределение бюджета и самые разные налоговые механизмы, выбор стратегии на уровне государства имеет первостепенное значение. Создание индустриальной экономики может быть сочтено невозможным — слишком технологически неразвиты, лучше купим у Китая, Индии или Турции. Или слишком объемным: мы никогда столько заводов не построим. Может быть отдан подавляющий приоритет инвестициям в освобожденные территории, как обычно (для таких инвестиций) мало контролируемых с точки зрения эффективности использования средств. Можем вернуться к энергетической стратегии — благо дефицит энергии в мире надолго.
Сегодня все отраслевые ассоциации обивают порог правительства, стремясь доказать свою значимость для решения задач импортозамещения. Но пока стратегия именно индустриального развития явно не в фокусе властей. Если бы это было так, то, снижая ключевую ставку, Центральный банк писал бы не про то, что «мы надеемся, что денежная масса не будет дальше расти так быстро», а про то, что «мы осознаем, что для развития нашей индустрии ставка 11% — это слишком много и мы будем стремиться к существенно более низким ставкам».
Впрочем, у нас сильна надежда на то, что рынок в России все-таки есть и он сам сделает правильный выбор.
