Отношения между Россией и Китаем с каждым годом становятся все более многомерными. Это заметно и по товарообороту, годовой объем которого с 2018 года постоянно превышает отметку 100 миллиардов долларов, и по развитию совместных проектов в области безопасности и бизнеса. А также по явно сближающимся оценкам текущих международных процессов.
О том, чем были обусловлены успехи в российско-китайских отношениях последних десяти лет, а где, напротив, качественных изменений пока не произошло, «Эксперт» поговорил с Алексеем Масловым, директором Института стран Азии и Африки МГУ им. М. В. Ломоносова.
— На ваш взгляд, что изменилось в российско-китайских отношениях с приходом к власти Си Цзиньпина?
— Прежде всего, отношения стали более прагматичными, а значит, менее декларативными. Стандартные заявления о дружбе и взаимодействии сохранились, но они, как говорится, начали обрастать «мясом». Во-первых, это видно по тому, как обе стороны стали подходить к обсуждению проблем безопасности. Повестка здесь стала более конкретной. Например, идет активное взаимодействие по вопросам кибербезопасности или по общей ситуации в Азии.
Во-вторых, между Москвой и Пекином началось более тесное взаимодействие в области международных организаций. То, что так сильно активизировались институты ШОС или БРИКС, это, конечно, заслуга в том числе и Си Цзиньпина, который придал им большое значение и вес.
В-третьих, между Россией и Китаем произошло заметное наращивание торговли, причем не столько в плане объемов, сколько по качеству. Если раньше весь объем торговли обеспечивался в основном за счет сырьевых ресурсов, нефти и газа, то при Си Цзиньпине Китай открылся для российских продовольственных товаров.
Кстати, росту товарооборота поспособствовал еще один любопытный момент. Китай долгое время пытался вести игры с десятком стран-поставщиков, чтобы не привязываться к какой-то одной стране в плане поставок продукции. Сейчас мы видим, что Китай явно отдает приоритет России, например в области энергоресурсов. Пекину стало ясно, что так выгоднее и безопаснее. В такие времена важен стабильный поставщик.
Ну и, наконец, в-четвертых, произошло заметное идеологическое сближение между нашими странами. И это, в общем, не столько благодаря Китаю, сколько благодаря изменению политики в России. Для Китая вопрос национальных приоритетов всегда был главным. А для России этот вопрос стал ключевым только в последние десять лет. Но на этой почве мы явно сблизились.
— А в каких направлениях, наоборот, пока не получилось совершить качественных прорывов? И почему?
— Здесь я бы выделил технологическую отрасль. Например, у нас до сих пор нет совместных крупных технопарков. Или совместных высокотехнологичных заводов. Связано это с несколькими факторами.
С одной стороны, есть чисто психологическая причина. Между Россией и Китаем все еще сохраняется некоторое недоверие в области чувствительных технологий. И это, кстати, весьма парадоксально. Ведь Россия уже несколько лет находится в противостоянии с Западом, которое сегодня приняло экстремальные формы, однако доверие к западным технологиям и компаниям все равно выше, чем к китайским.
С другой стороны, у этой проблемы есть чисто техническое измерение. Россия пока не умеет работать с Китаем по ряду вопросов, а Китай не всегда умеет работать с Россией по другим вопросам. Кроме того, когда Россия в 2014 году объявила о развороте на Восток, то дальше лозунгов этот процесс, к сожалению, так и не пошел, пока не разгорелся украинский кризис. У нас и людей, которые практически могут работать с Китаем, заметным образом не увеличилось. Так что все шишки, как говорится, приходится набивать на «поле боя», а не путем обучения.
Наконец, еще один момент связан с тем, что Китай пока не отдает приоритета России с точки зрения взаимодействия в области технологий. И здесь мы находимся в очень серьезном конкурентном поле. России противостоят и американские компании, и британские, и даже новозеландские.
— Вы упомянули активизацию работы ШОС и БРИКС, которая началась при Си Цзиньпине. Что эти площадки дали России и Китаю в плане развития двусторонних отношений?
— Самое главное, что мы видим сейчас, — эволюция этих институтов. Что, безусловно, придало дополнительную динамику отношениям России и Китая. Я напомню, что еще десять лет назад ШОС считалась мертворожденной организацией, которую не закрывают по чисто бюрократическим причинам. Но оказалось, что это была заготовка на будущее: когда изменилась геополитическая ситуация, эта площадка оказалась востребованной.
Например, если раньше ШОС долгое время пытались превратить в организацию экономического сотрудничества, а не только противостояния экстремизму и терроризму, то теперь она становится площадкой для обсуждения вопросов безопасности во всей Азии и даже Евразии.
Более того, произошло значительное расширение ШОС, которое долгое время считали невозможным, поскольку опасались, что это может парализовать работу площадки. Однако Китай согласился на то, чтобы принять в ШОС Индию, с которой у него тяжелые отношения. И Пакистан, с которым у Китая, мягко говоря, «разнонаправленные» отношения.
Если же говорить о БРИКС, то при Си Цзиньпине, собственно, был создан так называемый Новый банк БРИКС. Это была очень значимая инициатива. Речь идет о банке инфраструктурных инвестиций, который является не чисто китайским, а многосторонним.
Общее видение, но разные подходы
— По итогам встречи Владимира Путина и Си Цзиньпина накануне открытия Пекинской олимпиады было опубликовано совместное заявление по международной повестке. При чтении этого документа возникло ощущение, что у России и Китая взгляды по этой повестке как будто полностью совпадают. Это ложное ощущение?
— Здесь есть некоторые тонкости. Во время той встречи Путина и Си Цзиньпина обе стороны продемонстрировали, что разделяют две главные позиции. Первая: есть национальные особенности стран, которые нельзя пытаться «исправлять» под какие-то единые стандарты. В частности, в соглашении отмечалось, что не может быть универсального подхода к демократии.
Вторая позиция: обе страны признали, что они играют недостаточно значимую роль в мировой политике. Страны высказали озабоченность тем, что не они контролируют основные потоки — финансовые, технологические и многие другие.
Но нельзя забывать, что в видении Пекина и Москвы есть различия. Самое главное заключаются в том, что Китай хочет двигаться к признанию за счет постепенного и долгосрочного наращивания экономической мощи во всех областях. России же хочет всего добиться очень быстро.
Кроме того, для Китая, в отличие от России, главная задача — внутренний, а не внешний рынок. Си Цзиньпин все время говорит: главное — это забота о китайском человеке. На это нацелена вся его политика. Для России, напротив, внешняя политика является основной площадкой игры. Экономические эшелоны у нас отстают, а во всем основном мы идем вовне. Таким образом, мы разделяем с Китаем общие чаяния и устремления, но механизмы достижения этих целей видим по-разному.
— Что изменилось в российско-китайских отношениях в области военного сотрудничества за последние десять лет?
— Совместные военные учения начались еще при Ху Цзиньтао. При Си Цзиньпине мы просто расширили их спектр. Например, перешли к совместному воздушному и морскому патрулированию, к взаимодействию на уровне экипажей кораблей. Это действительно произошло при новом генсеке.
Кроме того, мы постоянно подходим к вопросу о военно-политическом сотрудничестве. Это очень тонкий вопрос, и, скорее всего, теоретически он мог бы вылиться в создание каких-то совместных образцов вооружения и совместной концепции безопасности Восточной Азии. В качестве примера можно привести совместную систему ПВО. Но пока этого не произошло.
— Потому что Россия и Китай на уровне вооруженных сил стремятся сохранять непрозрачность?
— Частично это так. Но есть еще один очень важный момент, который нужно понимать. Основная проблема на Дальнем Востоке не у России, а у Китая. В данном случае я имею в виду Тайвань. Москва на самом деле меньше всего заинтересована в реальном вооруженном конфликте в этой акватории.
Китаю невыгодно, чтобы Россия проиграла
— Можно ли говорить, что события 24 февраля сильно повлияли на отношения Пекина и Москвы?
— Безусловно, это влияние было. Можно сказать, что после 24 февраля для Китая изменился весь мир, а не только взаимоотношения с Россией. Он оказался в совершенно новой для себя ситуации.
На мой взгляд, Китай хотел бы пойти на размежевание с США, но не сегодня, а через десять-пятнадцать лет, когда китайская экономика, технологии, банковская система будут готовы к этому. Но теперь Китай, по сути, был поставлен перед выбором, чего он очень не любит. Китай сам любит создавать тренды, а не подстраиваться под них.
Поэтому, конечно, мы увидели уменьшение политической активности на российско-китайском направлении. Но вместе с тем ясно, что Китаю невыгодно, чтобы Россия хоть в чем-то проиграла, в противном случае он остается с США один на один. А это не укладывается в китайское представление о развитии мира. Помимо этого Китаю неинтересно и экономическое ослабление России, потому что Россия, в том числе, является и рынком для Китая, пускай и не приоритетным.
Наконец, Россия — это, конечно, важный компонент очень большой глобальной системы, которая только-только начинает строиться. Основная идея этой системы в том, что мир должен быть устроен полицентрично. Это для Китая очень выгодно. Он прямо признает, что в одиночку не сможет одолеть США. Ни в экономическом, ни в технологическом плане. Поэтому выпадение российского элемента из общей концепции нанесет удар по китайскому развитию.
— То, что Си Цзиньпин останется главой Китая еще как минимум на пять лет, — это хороший знак для российско-китайских отношений?
— Конечно. Для Москвы очень важна стабильная китайская политика, а Си Цзиньпин — это ее воплощение. Кроме того, Москве выгодна жесткая и последовательная китайская политика в отношении всех мировых конфликтов, а Си Цзиньпин — это опять-таки ее воплощение. Тем более что антисанкционные и антиизоляционистские идеи Си Цзиньпина вполне укладываются в российскую концепцию.
Еще я бы отметил, что за все годы правления Си Цзиньпина между Россией и Китаем не было каких-то негативных тенденций. Это очень важно. Были сложности, но, несмотря на массу потенциальных точек трения между Москвой и Пекином, например в Центральной Азии или в Африке, мы эти трения в реальности не почувствовали. Поэтому третий срок Си Цзиньпина — это хорошая новость для наших отношений.
Тем более что, на мой взгляд, между Путиным и Си Цзиньпином сложились очень хорошие личные отношения. Это то, что называется «химией». По своим устремлениям они лидеры, на мой взгляд, очень близкие друг другу.
Статья представляет только мнение автора
