Именно эта логика мышления о населяемом нами пространстве вынуждает нас покрывать пространство Земли сетью однообразного уродства и некрасоты.

А неужели люди не всегда так мыслили место для жизни? Ведь у людей всегда были экономические, потребительские и социальные запросы. Почему же мы тогда так ценим красоту старой части городов, вписанных в ландшафт сел и деревень — гармонию пространства, созданного не нами? Возможно, основная причина именно в отличии наших представлений об отвлеченном мыслимом пространстве, о пространстве «вообще» и его закономерностях.

Для современного, так сказать, европейски образованного человека пространство в чистом виде — пустое, однородное, не имеющее свойств. Поэтому, когда мы планируем его наполнять и обживать, то можем поместить в него что угодно, куда угодно, лишь бы оно там поместилось и друг другу не мешало. Само чистое пространство нам ничего не диктует — оно же пустое!

Когда появилась пустота пространства

Представления о пустом, однородном, не имеющем свойств пространстве не всегда были свойственны цивилизованным людям. Они возникли вместе с эпохой Нового времени и отражены в работах Декарта — пространство как «протяженность вещи» и Ньютона — пространство как «чувствилище Бога». В широком смысле это возникновение мышления модерна, да, собственно, и постмодерна.

Представления о пространстве, существовавшие до Нового времени, сформулированы в трудах Аристотеля: пространство неоднородно, оно состоит из уникальных «мест», которые должна занять каждая вещь, помещаемая в это пространство, чтобы она стала уместна и воцарились гармония и красота. Если судить по реконструкциям этнографов, такое представление свойственно и людям, сознание которых не было затронуто «европейской цивилизацией».

Полноценное планирование искусственно создаваемых населенных пространств появляется именно в Новое время: утопические трактаты об идеальных городах, проекты централизованно осуществляемой застройки.

С историей предполагаемой регулярной застройки в античности — «гипподамова система», римские города и т. п. — дело обстоит не так просто. Во-первых, эта цивилизация исчезла под наплывом нового варварского населения, и зародившееся в эпоху эллинизма представление об абстрактном выпрямленном евклидовом пространстве явно еще долго не было свойственно варварской европейской цивилизации.

Во-вторых, есть мнение, что античное поселение, которое мы называем городом, не равно тому социально-пространственному организму, которое именуется городом в современном мире и возникло именно в эпоху модерна.

Григорий Ревзин высказывал интересную мысль: античный город — это, скорее, большая деревня, состоящая из огороженных глухой оградой поместий, проходов между ними, мест сбора селян, рыночных торжищ. Но в античном городе нет, как и в деревне, полноценных улиц, которые выполняют общественные и торговые функции. А улицы — это каркас пространственной организации и общественной жизни города Нового времени.

Как функциональность заменила свойства пространства

В пустом пространстве никакие присущие ему изначально свойства не ограничивают рост — их просто нет, поэтому бесконечный рост поселения ничто не сдерживает. Если такое пространство уже наполнено чем-то (природным ландшафтом, старыми зданиями), то его можно перенаполнить — сровнять, разрушить и наполнить заново. Такое поселение растекается, как нефтяное пятно, постепенно заполняя собой все, превращаясь в мегаполис и далее в агломерацию.

«Наиболее тревожное и одновременно восхитительное открытие состоит в том, что планирование ровным счетом ничего не меняет… Поверхность города взрывается… экономика коллапсирует»

Хорошо сказал об этом Рем Колхас в своем эссе «Город-дженерик»: «… это город, освобожденный от гравитации центра, от смирительной рубашки идентичности… если он становится недостаточно вместительным, он просто расширяется, если становится слишком старым, он самоуничтожается и выстраивает себя заново…

Города-дженерики вырастают на tabula rasa; если раньше в каком-то месте ничего не было, они просто заполняют это место; если же там что-то было, то они просто заменяют это собой». Что такое город-дженерик? Это, как и одноименный класс лекарств, город без идентичности, безродный «вообще» город.

Важнейшим принципом развития поселения в «пустом» пространстве является его функциональное наполнение. Мантра современных градостроителей — zoning, или, по-русски, функциональное зонирование. Это такой аналог пирамиды псевдо-Маслоу в экономике: здесь будем жить — жилая зона, здесь работать — промышленная или административно-деловая, здесь отдыхать — рекреационная, здесь будем перемещать материальные массы — зона транспорта и коммуникаций. В целом современное поселение — это пространство, наполненное нашими функциональными «хотелками»: спать, работать, отдыхать, перемещаться.

Одно из современных осмыслений такого поселения — город-сервис. Это предельно механистическая концепция человеческого поселения, главная идея которой — удобство и комфорт через функциональность. Спим в квартирах-капсулах на -дцатом этаже башни-небоскреба, едим в разного рода общественных едальнях или доставляем в капсулу готовую еду, детей воспитывают специалисты в специальных пространствах, работаем на непыльной офисно-творческой работе, все это опутано многоуровневыми коммуникационными трассами, по которым носятся электробеспилотники и роботы-доставщики, отдыхаем на вылизанных до блеска островках природы, то есть в парках, — «в нем (городе-дженерике. — О. С.) нет ничего, кроме отражения актуальных потребностей и актуальных возможностей. Это город без истории… он находится на пути от горизонтали к вертикали. Небоскреб, вполне возможно, станет его последней, окончательной типологией. Небоскреб уже поглотил все остальное. Он может существовать где угодно — на рисовом поле или в историческом центре…» (Рем Колхас «Город-дженерик»).

Логика урбанизированного расселения тотальна: с одной стороны, это пространство, бесконечно засасывающее ресурсы и энергию, с другой — безгранично растекающееся, как система, находящаяся в странном состоянии нарушения основного физического принципа наименьшего действия или наименьшего количества свободной энергии.

Значит, получаемая энергия не используется на образование прочных связей внутри системы, поэтому не образуется стабильной границы, устойчивого состояния, а полученная энергия уходит в бесконечное и бессмысленное расширение.

«Город-дженерик знаменует собой окончательную смерть планирования. Почему? Не потому, что его никто не планирует. На самом деле огромные дополняющие друг друга вселенные бюрократов и девелоперов вливают в его планирование невообразимые потоки энергии и денег: за эти деньги можно было бы все пустыри города-дженерика удобрить бриллиантами, а все топи замостить золотым кирпичом… Однако наиболее тревожное и одновременно восхитительное открытие состоит в том, что планирование ровным счетом ничего не меняет… Поверхность города взрывается… экономика коллапсирует» (Рем Колхас «Город-дженерик).

Прекрасная иллюстрация цитаты Колхаса — современная Москва, да и любой мегаполис мира, особенно в Китае. Несмотря на дорогостоящую косметику урбанистов, называемую созданием комфортной городской среды, несмотря на бесконечный спор градостроителей: какой документ является правильным документом планирования — генплан или мастер-план, несмотря на десятки миллиардов, вкладываемые в планирование и обустройство, мы видим абсолютно неструктурированную, не подчиненную законам соразмерности, красоты и органичности застройку местности высотными человейниками разной степени фантастического, невиданного в истории человечества уродства.

Расселение людей по Земле и классическая физика

Лучшие градостроительные умы человечества, наблюдая процесс урбанистического расселения людей, неуправляемый, неустойчивый процесс поглощения ресурсов, их перемалывания и разрушения любого вида устойчивых связей — природных, социальных, экономических, пространственных, — наблюдая процесс «замусоривания» населяемого пространства, пытались найти уравнение устойчивости системы расселения.

Пожалуй, одна из интереснейших и математизированных попыток написать в буквальном смысле систему уравнений была предпринята знаменитым советским архитектором Алексеем Гутновым, одним из лидеров проекта, как сейчас принято говорить, «взорвавшего мировое медиапространство» — «Новый элемент расселения» (НЭР), который получил много международных архитектурных премий.

В своей книге «Эволюция градостроительства», вышедшей в 1984 году, он, в частности, пишет о неудовлетворительности принципа планирования, основанного на примитивном представлении о грубой функциональности жизни человека: «Монотонность, однообразие, угнетающий стандарт новой архитектуры связан… с механическим, функционалистским отношением к человеку как усредненному абстрактному потребителю архитектуры».

Гутнов пытался найти системы уравнений, которые описывали бы органичную систему расселения. Он создал в буквальном смысле систему математических уравнений, которые связывали функциональную емкость градостроительной системы (количество рабочих мест, емкость различных видов инфраструктуры: жилой, обслуживания, отдыха) и доступность для населения, измеренную во времени, то есть связанность.

Произведение функциональной емкости на связанность давало значение «потенциала» территории. В созданной им модели выделялся «каркас» градостроительной системы и «ткань». Каркас накапливал мощность потенциала во время захвата новых территорий, то есть разуплотнения, а затем отдавал энергию, уплотняясь путем обрастания тканью в период реорганизации системы. Таким образом он пытался описать органичное дыхание или колебательные движения системы расселения.

Математическую модель Гутнова можно объяснить совсем просто: циклическое развитие города — это создание доступных рабочих, торговых, рекреационных, транспортных мест или емкостей, которые создают каркас, накапливают потенциал. Этот потенциал создает гравитацию, притягивает людей с неурбанизированных территорий, затем начинается обрастание тканью — жилой застройкой и сопутствующей инфраструктурой, происходит уплотнение урбанистической застройки, затем новый цикл — город выбрасывает щупальца каркаса вновь на неурбанизированные территории и разуплотняется…

Это модель «урбанистического пылесоса», который, захватывая энергию и ресурсы извне, оказывается не в состоянии связать в себе полученную энергию, энергия распирает «пылесос», и он расползается по высосанной и вычищенной территории и начинает высасывать ресурсы со следующих территорий. И так до бесконечности.

Формула Гутнова описывает два вектора: уплотнение расселения людей путем расползания пятен плотности — мегаполисов — и вектор ресурсного запустения остальных пространств, то есть развитие энтропии расселения людей

Уравнение похоже на принцип равновесия в классической физике: минимизация свободной энергии или максимизация энтропии. Однако и в физике, и в градостроении эти формулы описывают устойчивость «на кладбище» — устойчивость омертвевшей материи, температура которой равна температуре окружающей среды. Формула Гутнова описывает два вектора: уплотнение расселения людей путем расползания пятен плотности — мегаполисов, и вектор ресурсного запустения остальных пространств, то есть развитие энтропии расселения людей.

Вот так фиксируют эту ужасную картину французские экономгеографы: «Современные города… занимают 3% мирового пространства, потребляют 75% его природных ресурсов, и производят 60‒80% отходов. Города по существу представляют собой скопление людей, которые не производят свои собственные средства к существованию». (Андре Торр, Фредерик Валле. Regional Development in Rural Areas. 2016 — работа лидеров французской школы пространственной экономики.)

Пытаясь вывести уравнение развития города, Гутнов описал развитие пространственно сжимающейся системы расселения, а вот бесконечно растущий город ему описать не удалось. Почему? Потому что уравнение не объясняет, почему и откуда засасываются энергия и ресурсы, накапливаемые в «каркасе» города и затем дающие рост. Если бы город прекратил засасывать ресурсы извне, он застыл бы в своих границах, а при потерях энергии (например, износ инфраструктуры) — умер, схлопнулся.

Гениальное уравнение Гутнова — это полная аналогия с уравнением равновесия классической механики и термодинамики в физике: принцип минимизации энергии и максимизации энтропии. Это принцип застывания, остывания и смерти, а не принцип развития!

Пространство красоты и квантовая физика

Поиск моделей мироустройства, дающих нам лучшее понимание протекающих процессов развития мира, привел в XX и XXI веке к развитию квантовой физики и неравновесной термодинамики. Сегодня физика совершенно иначе представляет себе пространство, чем мы усваиваем из школьного курса, который фактически навязывает нам представление о пространстве в лучшем случае XIX века. Во-первых, физика рассталась с представлениями о пустоте и однородности пространства. Пространство гетерогенно, имеет свойства и чем-то заполнено. Оно напоминает не пустоту в банке, куда можно что-то засыпать и высыпать, а толщу океана, на поверхности которого мы видим флуктуации формообразования материи, но не понимаем причины флуктуаций.

Во-вторых, пришлось расстаться с представлениями о том, что пространство — это инертный объект воздействия. Скорее это субъект, имеющий, как и мы, люди, свободу взаимодействия, которая дает неопределенность. Это выражено в принципах суперпозиции и неопределенности квантовых объектов.

В-третьих, время перестало быть условным параметром, отражающим частоту смены состояний материи. Как минимум время — это направленная и необратимая четвертая размерность пространства, а возможно, время имеет субстанцию — например, реликтовое излучение, возможно даже, что время меняет свои свойства.

В-четвертых, принцип равновесия в квантовом мире не имеет такой простой формулировки, как в классической физике. Поэтому при переходе из одного состояния системы в другое не работает принцип одной оптимальной траектории.

И наконец, в-пятых, все это привело к тому, что возможно описание происходящих и регистрируемых нами процессов смены состояний материи требует введения как минимум пятого измерения ,дополнительного к четырехмерному пространству-времени.

Можно констатировать, что в XX и XXI веке физика в своих представлениях значительно продвинулась к описанию сложности, гармонии и красоты пространства, активной частью которого мы являемся.

Может быть, и градостроение, усвоив более реалистичные и современные представления о пространстве, тоже начнет создавать более органичную, гармоничную, красивую и соразмерную человеку среду? А кто создатели этой среды?

Напомню, что это не только архитекторы, девелоперы, чиновники — это все мы! Попробуем экстраполировать принципы новых физических представлений о пространстве в градостроение будущего.

Принципы расселения в непустом пространстве

Пространство изначально не пусто, не инертно по отношению к нашим функциональным «хотелкам». У пространства есть потенциал, который диктует нам, как в него надо вписаться. Это значит, что функциональное зонирование не может лежать в основе планирования нашего расселения.

Среда не инертна, она имеет, как и мы, свободу взаимодействия с нами. Очевидно, что существующая застройка, какой бы нефункциональной она нам ни казалась, или природа, какой бы неудобный ландшафт она нам ни являла, — это не объект охраны или уничтожения, это субъект взаимодействия.

Можно сказать, что пространство — и не сплошная, и не дискретная среда. Мы не можем создавать поселения в виде сплошной искусственной перманентно обновляемой среды, которая является эксклавом экосистемы, выгороженным для потребления и переработки ресурсов.

Не нужно отгораживать человека от природы или охранять природу от человека. Основная деятельность человека не может быть в переработке и потреблении ресурсов. Бесконечное потребление на искусственно созданном пятачке городской среды, не имеющем в своих границах ресурсов для производства благ, и вынужденное выпихивание за свои границы отходов потребления — это цивилизационный тупик. Это создание мертвых урбанистических пятен переработки и потребления. Голая функциональность потребительского пространства ведет к примитивизации урбанистических структур, а это и есть причина «некрасоты».

Основная деятельность человека не в потреблении и производстве, а в гармонизации всей среды, всей экосистемы Земли, а для этого система расселения должна быть не плотной, не компактной, не создающей сплошную искусственную среду. Пространство, населяемое человеком, должно напоминать квантовую среду — толщу природного океана, на поверхности которого возникают формы человеческих поселений, не разрушающих естественную среду.

Еще раз подчеркну, что это невозможно в экономике, единственный смысл которой состоит исключительно в производстве товаров и услуг для потребления. Смысл хозяйственной деятельности человека никогда не замыкался в этих рамках.

Эйнштейн и широта пространства России

Одна из основных проблем пространственного развития — отношение расстояние-время. Вопрос связанности среды, доступности ее объектов присутствует во всех моделях расселения. Теоретически его любят решать (особенно в будущем времени) путем фантазий о техническом прогрессе коммуникаций.

И действительно, мы видим, что именно технический прогресс привел в XX веке к невероятному росту скорости коммуникации. Это требует большого количества ресурсов, которые, как уже сказано, не берутся из ниоткуда и в никуда не исчезают, будучи переработанными. Но для нас здесь этот прогресс не главный предмет рассмотрения, так как он работает с преодолением классического пустого, однородного пространства. Такое пространство является вечной проблемой России: низкая плотность расселения, большая протяженность и дороговизна коммуникаций.

Пространство России может стать огромной ценностью и возможностью, если его осознать так, как оно должно осознаваться после открытий Эйнштейна — как единое пространство-время. Давайте приведем пространство, которое мы создаем вокруг себя, в соответствие с принципами устройства реального пространства — квантового. Это просто понять, но с этим сложно смириться: мы можем формировать не только протяженность расстояний пространства, но протяженность времени-пространства. Нам всем известен принцип самодостаточности: «все под рукой», а то чего нет, то и не нужно.

Промышленная революция XIX века постепенно увела нас в совершенно противоположное состояние: раньше системы жизнеобеспечения были местными — вода, сток, еда, отходы, материалы для строительства жилья, теперь мы тянем центральные коммуникации на огромные расстояния (газ, электросети, канализация, например), еду завозим за сотни и тысячи километров, материалы для строительства тоже. И преодоление этих расстояний, строительство связывающих коммуникаций требует огромных ресурсов. Если же тратить ресурсы на обустройство и обеспечение жизни в локальном пространстве-времени, то получится менее ресурсо- и энергозатратно.

Мы сами создали пространство, где свобода и необходимость тесно связаны с преодолением пространства, а не с его формированием. Например, ценимая нами свобода экономического выбора, широкие возможности общения, то есть образование социальных связей, всегда требуют «убегания» и преодоления расстояния. Лучшая работа всегда найдется в «нездесь». Желательные социальные связи мы тоже мыслим как можно потенциально более широкими и удаленными, но одновременно и необязательными — семьи можно не иметь, соседей можно не знать.

Зато теоретическая возможность переместиться за тысячи километров и вступить в коммуникацию с заведомо неблизкими, слабо знакомыми людьми, территориями, которые ты покинешь и будешь им ничего не должен — вот это нам представляется очень и очень ценным состоянием свободы.

Мы с готовностью осуществляем свободный выбор путем «избегания». Собственной волей преодолеваем огромные расстояния, потратив кучу времени, но мы оказываемся совершенно безвольны, чтобы остаться на месте и организовать пространство-время вокруг себя так, как нам удобно.

«Здесь нет работы, нет инфраструктуры, я — винтик в механизме, поэтому необходимость заставляет меня уехать в другое место» — вот занудный писк человека модерна, человека в пустом, но странным образом детерминированном пространстве Нового времени.

Созидание пространства вместо его преодоления

А что заставило в свое время русских людей населить пустое пространство Сибири, Дальнего Востока, Севера? Что заставило создать на пустом месте работу и инфраструктуру? Другое ощущение пространства, другое понимание свободы и необходимости. Реальное пространство — пространство квантовой физики наполнено, имеет свойства, оно ждет творческого взаимодействия. В нем осуществляется свобода творческого сознательного выбора «ради», а не «от».

Философия «удаленных коммуникаций», устремленность в «нездесь», и в плане материальных ресурсов, и в плане социальных связей, да и в плане ценностей («в нашем городе ничего интересного, а вот в Париже!») — такая философия, ставшая нам привычной, привела к созданию пространства великих расстояний и дальних перемещений. С большим юмором это описывает Рем Колхас: «Состояние “в дороге” становится всеобщим. Взятые вместе, аэропорты вмещают население, исчисляемое миллионами… Однако дополнительное преимущество аэропорта состоит в том, что он представляет собой герметичную систему, из которой невозможно выбраться, разве что в другой аэропорт».

Если изменить философию с глобальной на локальную, то начнет выстраиваться органичное пространство-время: самое важное должно находиться близко, не требуя много времени для преодоления расстояний. И технический прогресс XXI века нам в этом только способствует: распределенные системы жизнеобеспечения, удаленный доступ ко всему, что только возможно, вторая квантовая революция, которая вскроет огромный энергетический потенциал.

Объем статьи не позволяет говорить отдельно об экономике, здравоохранении, образовании и прочей инфраструктуре, но очевидно, что возвращению локальной логики организации жизни (но на новом витке развития человечества) принципиально мешает только вышеописанная глобалистская философия пространства, а не технические ограничения.

Ценность деятельности человека не в бесконечном росте потребления, а в гармонизации окружающей среды — социальной и природной. Не выбросы CO2 должны заботить нас в первую очередь, а умирающий лес, который мы видим из окна, и мелеющая река, которую мы обязаны чистить, чтобы ловить рыбу и купаться. Не бедные в Африке должны заботить нас, не пенсионеры и инвалиды вообще, а наши соседи — бедные, богатые, больные и здоровые, люди разных возрастов. Предметом нашего труда должна стать гармония социальной и природной среды на местном уровне, в пространстве, не требующем ресурсов для преодоления.

«Новый элемент расселения» и русский ландшафтный живописный город

В целом поселение трансформируется на новом витке развития в подобие греческого полиса, состоящего из поместий, где функциональное зонирование невозможно произвести в пространстве в силу «квантового» принципа неопределенности (свет есть и частица, и волна одновременно, как и конкретное одно и то же пространство может служить и для отдыха, и для приложения труда, и для общения). Однако это не греческий полис-государство, так как никакой автономности частей от целого новое пространство не предполагает. Новое поселение точнее будет сравнить с таким явлением, как русский ландшафтный живописный город!

В XVI и XVII веках в Московском царстве было построено более 300 новых городов, которые ученые называют русскими ландшафтными и живописными городами. Построено не стихийно, а по подробному плану, состоящему из четырех частей: объемно-пространственные чертежи-рисунки (пространственная модель), плоские планы (зонирование), роспись (обоснование) и смета (сейчас — укрупненный расчет).

Их главное отличие от модернистского города — отсутствие кристаллической решетки кварталов. Вся структура русского города расположена по месту, вписана в ландшафт.

Русский город не довлел себе (в правильном значении слова «довлеть» — удовлетворять), он организовывал пространство вокруг. Русский город — это не только крепость, это и посады, и слободы, и всякие «ухожеи» (пашни, выгоны, леса, поля и т. д.). Протяженность городов, указанная в документах того времени, — десятки, а площадь — сотни верст! То есть русский город в то время мыслился как пространственный организм, включающий большие хозяйственные и природные территории. Причем природные территории — нетронутые, с охраняемым ландшафтом (о чем свидетельствуют росписи).

Русский город «прыгал», флуктуировал в естественном ландшафте, подчеркивая его доминанты-острова, имел низкую плотность застройки, обеспечивающую прозоры на эти ландшафтные и архитектурные доминанты. Не производилась нивелировка территории: не засыпались рвы и овраги, не сглаживались холмы и скальные выходы. Первична — объемно-пространственная система, а план — вторичен, ей подчинен. Город легко ложился на рельеф местности и плавно входил в природу за счет изогнутых улиц, неправильных форм площадей и разбросанности застройки. Доминанты — башни крепости, храмы, колокольни — расставлялись свободно и царили над местностью.

В современном городе приходится постоянно решать проблему отсутствия органичной связанности: окраины противостоят центру, а сам город — селу и природе. А допетровский город был скорее фракталом или монадой, воспроизводившей структуру целого — всей организации территории как части единого государства. Население города включало практически все сословия, представленные в государстве: и служилых, и военных, и ремесленников, и торговцев, и казаков, и крестьян. Всем (всем!) горожанам полагались наделы вне крепости, посадов и слобод для ведения сельского хозяйства.

Этим русский город был похож и на греческий полис — он был всесословный и экономически связан с заботой о земле, о непосредственно его окружающей среде. Он был самодостаточен, имел крепкие внутренние связи, поэтому не стремился подчинить и урбанизировать все вокруг. Он сам был маленькой копией государства.

Принцип устойчивости в пространстве расселения

И в заключение. На чем может быть основана система уравнений стабильности системы расселения и самих поселений? Пока мы связываем стабильность с емкостью функциональных подсистем (рабочими местами, количеством квартир, торговых точек и проч.) с их доступностью для населения, мы не включаем в систему источники ресурсов, а именно человека, общество, природную систему.

Мы пытаемся к чему-то приравнять количество жилья, рабочих мест, емкость инфраструктуры и доступность всего этого. Но приравнивать не к чему, потому что внутри этого пространства нет ни времени, ни ресурсов в качестве размерностей этого пространства. Откуда ресурсы для строительства жилья, инфраструктуры, из какой системы их взять, каков их потенциал? Каков ресурс времени есть в системе?

Ответы на этот вопрос могут дать уравнения в семимерном пространстве: три измерения протяженности плюс размерность времени, плюс три непространственных измерения — человеческого, социального и экосистемного капиталов. Пространственный размер и емкость функциональных подсистем должны быть зависимы от размеров непространственных потенциалов, необратимо изменяющихся во времени! Иначе говоря, размеры и форма поселения, количество рабочих мест, емкость инфраструктуры будут определяться силой устойчивых связей внутри среды: социальной, хозяйственной, экологической.

Отдельный непростой вопрос: как измерить силу взаимодействия? Непростой, поскольку глобалистская логика измерений трех непространственных видов потенциала исказила сами понятия. Измерения в этой логике на дадут никаких корреляций.

Но вот простой пример: искажение понятия «социальный капитал». Есть сильные социальные связи, которые возникают исключительно в условиях «чувства локтя», то есть общего, исторически обусловленного пространства, — эти связи мы стремительно утрачиваем. Они требуют скорейшего восстановления, поскольку склеивают пространство нашей жизни, их можно сравнить с глюонами, которые намертво склеивают кварки в Стандартной модели квантовой физики. А связи слабые — профессиональные, по интересам и прочие — вполне легко осуществляются и распадаются.

Щедро оплачиваемые ныне и совершенно несостоятельные попытки урбанистов создавать городские сообщества основаны на измерении социального капитала при помощи социологических опросов. Абсолютно отчужденные, одинокие жители мегаполисов, собравшись в коворкинге или арт-пространстве, бодро и позитивно отвечают на вопросы социологов о «доверии членам общества» и «социальным институтам». Но отсутствующие связи не образуются в результате колебания воздуха языком, поэтому количество самоубийств в «прошаренных» развитых странах мира выше, чем в якобы «темных и отстающих».

Не образуется внутренних стабильных, сильных связей и поэтому города-дженерики бесконечно растекаются вовне, потребляя ресурсы и выкидывая отходы. С присущим остроумием это отметил Рем Колхас: «Очевидно, что быстрое формирование в городе-дженерике новых сообществ — своего рода социологическая “ускоренная перемотка” — делает невозможной какую-нибудь единую связывающую его интерпретацию. Город-дженерик распускает все структуры, которые в прошлом отвечали за его связанность».

Для создания устойчивой системы расселения необходимо наконец-то артикулировать современные представления о пространстве в сознании людей и построить комплексные математически описывающие его модели, а затем будет возникать и само органичное устойчивое пространство расселения.

Семьдесят лет назад эту необходимость уже видел русский градостроитель и мыслитель Алексей Гутнов: «Постепенное усложнение уравнений роста, направленное на комплексный учет социальных, экономических, экологических факторов, открывает путь для формирования развернутой модели городского развития».

Вряд ли это развитие можно будет назвать городским, но дело не в терминах, нам пора уже наконец продолжить работу в направлении, давно указанном русской мыслью, а заодно отказаться от «переводной» урбанистики, от глупой потребительской, косметической логики создания «комфортной городской среды».