Режиссер «Золота Умальты» Андрей Богатырев — автор таких фильмов как «Иуда», «Красный призрак», «Легенда о самбо». Накануне выхода «Золота Умальты» в прокат «Монокль» поговорил с ним о том, как кино интерпретирует историческую реальность и что требуется от хорошего актера.

— У каждого поколения есть стереотипы относительно того или иного исторического периода, как правило навязанные кинематографом. На что вы ориентировались, создавая визуальный образ конца десятых годов прошлого века?

— Я не вспомню такого семнадцатого года, каким он показан в нашем фильме. В нашей картине есть что-то от «Рабы любви», что-то от «Свой среди чужих, чужой среди своих», что-то от картин Квентина Тарантино и Серджо Леоне. Стереотипы, конечно, есть. Мы из них сотканы. Объективного взгляда на вещи не бывает, есть только субъективное восприятие, которое формируется под воздействием огромного количества факторов. И у меня оно сформировано уникальным способом и отражается в снятых мною фильмах.

Что самое главное в кино? Правда образа. Фильм «Неуловимые мстители». Он реалистичен или нереалистичен? Какое он имеет отношение к исторической правде? Никакого! Или «Белое солнце пустыни»? Да не должны эти фильмы относиться к исторической правде. Это классика советского кинематографа. Есть очень простая формула: если фильм хороший, если он победил, то никаких претензий к нему нет. Если фильм плохой, если он проиграл, все начинают его критиковать. В том числе сопоставляя киносюжет с историческими фактами. Это чушь собачья! Если вы хотите узнать исторические факты, читайте книги профессиональных историков, которые тоже зачастую не могут между собой договориться о том, как все было на самом деле.

Меня постоянно спрашивают: «Ваш фильм снят по реальным событиям?» Даже если мой фильм по мотивам реальных событий, то можете представить, каков в нем процент этих реальных событий. Если кто-нибудь из нас начнет вспоминать, что с ним было год назад, он даже не сможет восстановить события собственной жизни во всех деталях. А как мы можем восстановить события столетней, тем более тысячелетней давности?

— Как вы создавали образ военного времени в фильме «Красный призрак»?

— «Красный призрак» основан на воспоминаниях ветеранов. Когда меня спрашивают: было это или не было? — я отвечаю: могло ли случиться так, что небольшой отряд Советской армии сталкивался с немецкими войсками и вступал с ними в боестолкновение? Конечно могло! В «Красном призраке» нет ничего, что могло бы быть неправдой. Но мы рассказали историю не какого-то конкретного исторического персонажа, а собирательного образа.

Кино — это прежде всего миф. Историческую реальность исследует документальное кино. Но и оно делают это в социально-политическом контексте: в девяностых нам рассказывали о кровавых Ленине и Сталине, сейчас те же самые исторические персонажи подаются с другим оттенком.

— В какой степени в вашем фильме «Легенда о самбо» вы пытались приблизиться к исторической реальности?

— Как к ней можно приблизиться? Был Ощепков (Василий Ощепков —один из основателей самбо. — «Монокль»)? Был. Но о нем осталось всего шесть документов. Есть Спиридонов (Виктор Спиридонов — еще один основатель самбо. — «Монокль»). С ним то же самое, даже еще хуже. С Харлампиевым (Анатолий Харлампиев — третий основатель самбо. — «Монокль») все более-менее. Название фильма — «Легенда о самбо». Сделан ли фильм по мотивам реальных событий? Да. Каков в нем процент исторической достоверности? Наверное, процентов пятнадцать.

— Как вы создаете характер персонажей, когда у них есть исторический прототип?

— Конечно же, мы проводим исследование, каким был этот человек. Например, Ощепков провел первые годы жизни на Сахалине — его мать была каторжанкой. Оттуда он попал в Японию. Он был очень предприимчивым человеком: организовал киностудию, кружок дзюдо. Спиридонов был человеком скрытным, немногословным. Что-то мы смогли почерпнуть в документах, что-то додумали исходя из стоящей перед нами художественной задачи. Скажу как профессионал кино: типов персонажей не так много. Их не стало больше с тех пор, как написали свои пьесы Еврипид, Софокл и Шекспир. Если мы препарируем фильмы «Дюна» и «Звездные войны», то поймем, что в их основе лежит один и тот же сюжет. Это история Дарта Вейдера, которого все считали хорошим, но он, как только получил власть, стал плохим. То же самое в «Дюне». Да, это разные миры, но герой и тип драматургии один и тот же.

— В какой степени реальность, в которой мы живем, подчиняется драматургическим законам?

— Человек проживает свою жизнь, а когда сценарист берет ее за основу фильма, она превращается в притчу. Он будет структурировать ее в соответствии с законами драматургии. Мы не будем брать ее всю целиком: что-то будем отсекать, что-то оставлять.

— Как вы помещаете актеров в свои истории? Вы их заранее имеете в виду или подбираете под созданные в сценарии образы?

— В процессе работы на сценарием фильма «Золото Умальты» мы имели в виду несколько актеров и адаптировали роли именно под них: Алексей Шевченков, Артем Ткаченко, Софья Эрнст. Когда я даю актерам читать сценарий, я с ними обсуждаю роль и слушаю их рекомендации. У меня есть концепция: роль и артист должны идти навстречу друг другу и встречаться или в комфортном месте, или в дискомфортном — иногда это тоже бывает хорошо. Артист должен адаптировать роль под себя. Он должен ее себе присвоить.

— Как вы встретились с Алексеем Шевченковым, сыгравшем в ваших фильмах свои самые яркие роли?

— Мы познакомились перед съемками фильма «Иуда». Я взял его на главную роль без проб. Мы пообщались, и я понял, что этот тот самый человек, который нам нужен. Он очень хотел сыграть Иуду. На площадке я убедился, что он готов к этой роли на сто процентов. Он абсолютно заслуженно получил за нее приз на Московском кинофестивале (Алексей Шевченков был награжден призом «Серебряный святой Георгий» за лучшую мужскую роль на 35-м Московском международном кинофестивале. — «Монокль»). На этих съемках я открыл для себя Алексея как человека. Мы дружим. Я считаю его великим русским артистом — артистом, который может жить в кадре, а это бывает очень редко. Я старюсь звать его во все свои фильмы. Я считаю, что у него есть дар киноартиста. Камера как детектор лжи. Она считывает эмоциональное состояние человека. Почему Олег Янковский был прекрасным киноартистом? У него была киноманкость — его камера любила. На нем задерживаешь взгляд. Это есть и у Алексея Шевченкова.

— В «Легенде о самбо» он играет отрицательного персонажа. У вас есть какой-то метод, позволяющий артистам перевоплощаться в них и проявлять таким образом свою темную сторону?

— Никакого. С артистами, которые играют положительных персонажей, и артистами, играющими отрицательных персонажей, я работаю одинаково. В жизни мы же не знаем про самих себя: злые мы или добрые. Мы же все добрые. Мы все себя оправдываем, и каждую роль артист должен оправдать.

— Когда вы выбираете актера на главную роль, насколько для вас важна его харизматичность?

— Я верю в судьбу. Когда я общаюсь с артистом, то прислуживаюсь к своему внутреннему голосу. Это как приходишь в картинную галерею и какая-то картина тебя завораживает. Ты можешь попытаться себе объяснить почему, но не факт, что тебе удастся это сделать. Жизнь часто бывает необъяснима.

Последнее время мы часто применяем по отношению к фильмам термин «продукт». Что такое продукт? Это ты пошел и купил билет в кино, чтобы посмеяться или испугаться, — как кока-колу, которую ты покупаешь, чтобы утолить жажду. Хотя на самом деле чем больше ты ее пьешь, тем больше тебе хочется пить. При этом мы все любим советское кино. А оно не было продуктом. Любое произведение искусства, в том числе кино, — это попытка диалога со зрителем. Режиссер далеко не всегда может предсказать, что он выразит своим фильмом на чувственном уровне. По этому поводу Андрей Тарковский в финале «Андрея Рублева» рассказывает такую притчу. Она начинается с того, что два всадника приезжают в разрушенную деревню, видят мальчика возле сгоревшего дома и спрашивают: «Здесь живет мастер, который колокол делает? Он им отвечает: «Его убили». Они уезжают. А мальчик бежит вслед за ними: «Возьмите меня. Я знаю секрет, как отлить колокол». Они едут во Владимир, и мальчик отливает колокол. А когда работа заканчивается, он плачет. Андрей Рублев спрашивает его: «Что же ты плачешь?» Мальчик отвечает: «Не знал я никакого секрета. Ничего мне старик не передал».

Когда ты пытаешься что-то сделать в кино или в живописи, ты делаешь то, что ты чувствуешь, но считать, что ты знаешь какой-то секрет, очень самонадеянно.

— Вы всегда предпочитаете работать со знакомыми актерами или иногда проводите кастинг? Еще один пример артиста, который часто появляется в ваших фильмах: Вольфганг Черни.

— Я не люблю проводить кастинги. Как правильно говорит Алексей Шевченков и другие известные артисты: «Что меня кастинговать? Я уже сыграл сто пятьдесят ролей. Вы же знаете, кто я и что умею делать». Я в эти игры играть не люблю. Вокруг кино создано очень много игр. Я знаю, каких артистов хочу взять, если мы с ними сходимся человечески и, главное, творчески. С Вольфгангом мы сошлись, и теперь я всегда имею его виду в своих будущих фильмах, если такой образ мне нужен. У меня есть свой пул артистов. Я сам люблю режиссеров, у которых он есть: Михалков, Тарантино, Соловьев, Захаров. У меня тоже есть своя команда, в которую входят Алексей Шевченков, Вольфганг Черни, а также Денис Кузнецов, Вячеслав Шихалеев, Дмитрий Харис, Иван Куприенко, Георгий Перадзе, Констанин Симонов, Михаил Горевой.

— Актер — одна из ипостасей Никиты Михалкова, Квентин Тарантино появляется в своих фильмах, и вы тоже выходите на съемочную площадку в качестве актера. Что для вас актерская игра? Как вы с собой работаете как с актером?

— Прекрасно работаю. Быть артистом так легко, так безответственно. Пользуясь случаем, хочу сказать всем режиссерам: берите меня в кино, снимайте, я буду самым послушным актером из всех, что у вас были. Искусство артиста заключается в том, чтобы быть собой в кадре. Насколько это у него получается, настолько это артист хорош.

— Все так просто? Не нужно никакого перевоплощения?

— Мы живем сами с собой. Мы часто говорим что-то, а смысла того, что говорим, не понимаем. Мы все любим советское кино, а суть советского кино в том, что оно никогда не было продуктом, а мы хотим продукта. Это как говорить о здоровом питании и при этом есть гамбургеры. Мы говорим про великую актерскую школу, которая возникла благодаря Станиславскому. А что говорил Станиславский? Какая главная его мысль? «Ты, конкретно ты, в предлагаемых обстоятельствах». Не надо никакого перевоплощения, ты хотя бы себя покажи — себя в предлагаемых обстоятельствах. Кого ты еще можешь показать? Ты разве еще кого-то знаешь? Ты хотя бы себя узнай! Тот же Никита Михалков, смотришь на него в кино, а он гениальный артист, конечно, он работает в определенном «коридоре» своей личности. Он может быть хватким мужиком в «Вокзале для двоих», или олигархом из фильма Алексея Балабанова «Мне не больно», или бандитом из фильма «Жмурки», но все равно это Никита Михалков в предлагаемых обстоятельствах и в определенном контексте. Или Роберт де Ниро. Он во всех фильмах Роберт Де Ниро. А мы привыкли говорить: «Мне не нравится этот артист, он во всех фильмах одинаковый». Классно, что он везде одинаковый! Джим Керри везде одинаковый, Аль Пачино везде одинаковый. Это то, что нужно. Это Станиславский. Значит, человек умеет играть себя!

— У вас совпадают имена персонажей и актеров, их играющих, — это неслучайно?

— Я считаю, что, когда артист что-то делает, это должно быть как исповедь. Он не должен брать ответственность за своего персонажа, это всего лишь образ, но он должен вложить в него что-то свое. Поэтому я целенаправленно сыграл режиссера по имени Андрей Андреевич и вложил в этот образ те мысли, которые я чувствую и переживаю сейчас.

— Жанр исттерна, в котором сделан фильм «Золото Умальты», — почему вы решили к нему обратиться?

— Я люблю противостояния характеров. Мне нравится противоборство равных соперников. В вестернах это есть. Возьмем, к примеру, самый известный фильм в этом жанре: «Хороший, плохой, злой». В нем представлены три разных мировоззрения, три сильных характера, которые стремятся к одной цели, и за раскрытием этих героев очень интересно наблюдать. Поэтому мне этот жанр близок, в том числе красных вестернов. Я считаю, что это жанр должен жить и развиваться.