Однако, несмотря на яркую и эмоциональную картинку в новостных сюжетах, пока что все происходящее укладывается в традиционную ближневосточную логику эскалации — ровно до той степени, чтобы не переводить боевые действия в полномасштабную войну. Иран продолжает лавировать между «красными линиями», внутренними и навязанными извне, а Израиль, используя представившееся окно возможностей до выборов президента США, действует дерзко и активно, но все же удерживается от крупной сухопутной кампании. Трясущиеся руки израильского премьера Биньямина Нетаньяху под комментарии об ударах Ирана по своей территории 1 октября весьма красноречиво говорили о том, что и Тель-Авиву есть чего бояться.

С эскалациями вообще как? Главное, знать где остановиться, и сделать это вовремя. По меткому выражению Федора Лукьянова, главного редактора журнала «Россия в глобальной политике», все игроки надеются пройти по лезвию, не потеряв управляемость эскалации: «В определенном мастерстве участникам не откажешь, но сорваться все легче». Слишком сильно меняется политическая картина мира, и как в деталях сложится конфигурация сил на Ближнем Востоке, предсказать пока не берется никто.

Ядерная неопределенность

Есть точка зрения, что главной причиной резкого обострения ситуации на Ближнем Востоке стали страхи Израиля по поводу ядерной программы Ирана: якобы Тегерану до получения бомб остались считаные месяцы, что и спровоцировало Тель-Авив развязать эскалацию в попытке втянуть Иран (а следом и США) в большую войну.

Действительно, с обретением Ираном ядерного оружия расклад сил может кардинально измениться — и на уровне субрегионов, и на всем Ближнем Востоке. Оставим пока вопрос непростых и зачастую напряженных взаимоотношений Тегерана с другими государствами «благодатного полумесяца» и Персидского залива. Возможное появление у Исламской Республики ядерного оружия, безусловно, беспокоит ближайших соседей: к тому же это может спровоцировать новый виток гонки вооружений с последствиями, выходящими за пределы региона. Но прежде всего именно Израиль неизбежно потеряет региональную монополию на безответный ядерный удар.

Еврейское государство формально не входит в клуб обладателей ядерного оружия, не участвует в программе по его нераспространению, а на все вопросы о наличии у него ядерных бомб многозначительно отмалчивается десятилетиями: такую политику Израиля в прессе прозвали «ядерной неопределенностью». Между тем, по данным Стокгольмского института исследования мира SIPRI, у Тель-Авива имеется по меньшей мере 90 ядерных боеголовок (у Северной Кореи «всего» 50).

Но самое интересное, именно Израиль в свое время помог Ирану сделать первые шаги к обладанию ядерными технологиями. Еще в 60‒70-е годы прошлого века отношения между ними были крепки как никогда. Страны активно сотрудничали в научно-технической и военной сфере, совместно разрабатывали ракеты и другие виды вооружения, а израильские специалисты помогали запускать исследовательский ядерный реактор, переданный Ирану американцами в 1967 году; они же прислали в Иран и топливо. Часть будущих иранских ядерщиков прошла обучение во Франции. Начало мирной ядерной программе было положено, и Иран планировал до 1990-х годов построить 23 собственных реактора.

Любимая жена

Даже после того, как власть в Тегеране перешла в результате исламской революции к фундаменталистам, а на первый план в отношениях между странами вышла идеология, обе страны — и Иран, и Израиль — умудрялись играть на тонком и сложном балансе региональных интересов, а где-то даже действовали будто заодно. Израиль открыто провозгласил Иран своим наиглавнейшим врагом позже.

В 1990-е годы в результате второй войны в Персидском заливе сложились обстоятельства для перераспределения сил в регионе. Формально и Иран, и Израиль в антииракскую коалицию не входили, но за несколько лет до операции «Буря в пустыне» Иран сам воевал с Ираком, причем Багдад напал первым, опасаясь экспорта исламской революции, и ему активно помогали США. Позже позиция невмешательства Ирана была позитивно расценена американцами и в теории могла быть поводом для того, чтобы попытаться восстановить с Тегераном отношения, утраченные после исламской революции. Ведь до прихода к власти аятолл Иран был «любимой женой» США и важным проводником американских интересов в регионе.

Иран сумел с выгодой для себя воспользоваться результатами второй войны в Заливе: дождался свержения давнего соперника, Саддама Хусейна, укрепил связи с арабскими странами, начал заявлять о себе как о важной политической силе в регионе и даже — при помощи Китая — перенес извечное соперничество с Саудовской Аравией в другие, более мирные сферы, прежде всего в экономическую плоскость.

США, с одной стороны, были заинтересованы в диалоге с Ираном по целому комплексу местных проблем, однако во многом благодаря стараниям Израиля, который не мог допустить усиления своего конкурента в глазах главного сюзерена, Иран стал преподноситься как угроза миру (громче всех об опасности ядерной программы Ирана говорили именно в Тель-Авиве), а позже стал частью «шиитского полумесяца», «оси зла» и так далее.

Публичное провозглашение Ирана главным врагом случилось после прихода к власти в Иране молодого и дерзкого президента Махмуда Ахмадинежада. Он не скупился на эмоции и щедро сыпал в адрес «сионистского режима» проклятья, призывая «стереть Израиль с карты мира», «отсечь ему руки» и все в таком духе. Израильские политики ухватились за эти лозунги и превратили иранскую угрозу из популистской кампании для внутреннего потребления в главную экзистенциальную проблему для Израиля, используя такие же громкие популистские приемы. Например, в 2006 году Биньямин Нетаньяху, уже будучи лидером партии «Ликуд», в присутствии нескольких десятков дипломатов и журналистов сообщил, что подает иск на Ахмадинежада в Международный суд в Гааге.

А что же ядерная программа?

Собственно, в качестве главной «пугалки» в глазах мировой общественности Израиль преподносил ядерные исследования Ирана, которые с начала 2000-х находились под весьма пристальным вниманием МАГАТЭ и международного сообщества. В 2002 году Иран проинформировал агентство, что собирается начать работы в сфере атомной энергетики и заодно признал, что проводил исследования и раньше. Вплоть до 2015 года шли разбирательства, и в конце концов агентство вынесло вердикт: ядерная деятельность велась, но в рамках научных исследований, а достоверных признаков создания ядерного оружия МАГАТЭ не обнаружило.

При посредничестве Совета Безопасности ООН была заключена так называемая ядерная сделка: доступ к ядерным объектам в обмен на отмену ранее наложенных с подачи США санкций. Однако в мае 2018 года США в одностороннем порядке вышли из договора, восстановили все ограничения, а ЦБ Ирана отключили от SWIFT. Раздосадованный таким демаршем Иран — и то спустя год — заявил, что снимает запрет на обогащение урана выше определенного уровня.

Уже как-то забылось, что и у Ирака когда-то была своя ядерная программа. Саддам Хуссейн, до того как был назначен тираном и диктатором, вполне активно и открыто сотрудничал по ядерным делам с Францией и Италией. В этой стране могло быть два реактора: один не доплыл до места назначения, его подорвали вместе с кораблем агенты израильской разведки, второй разбомбили — сначала удар по нему нанесли истребители Ирана во время ирано-иракской войны, а окончательно его уничтожили израильские ВВС в 1981 году. Что ж: иранцы, в свою очередь, спрятали свои объекты более надежно.

Весной 2024 года исследовательская служба Конгресса США представила доклад, в котором заявлялось следующее: «Иран не принял решения о разработке ядерного оружия, согласно февральским и мартовским публичным оценкам разведки США».

В официальных кругах часто говорят, будто Тегерану — при условии возобновления работ — на создание атомной бомбы потребуется от недели до нескольких месяцев, но, как подчеркивалось в докладе, разведывательное сообщество полагает, что на это уйдет минимум год, в особенности если речь идет не об одной бомбе, а о нескольких, да и работы эти на данный момент прекращены.

«У нас нет решения о создании ядерной бомбы», — заявил в одном из своих недавних интервью Камаль Харази, советник аятоллы Али Хаменеи, ссылаясь на действующую еще с начала 2000-х годов фетву о запрете на производство ядерного оружия. «Но если существование Ирана окажется под угрозой, то у нас не будет иного выбора, кроме как изменить нашу военную доктрину».

Безусловно, американцы очень обеспокоены иранской ядерной программой, однако времена давно не те: фокус с очередной «пробиркой Пауэлла» уже не прокатит, а обоснование в духе «нам кажется, они там делают ядерную бомбу» будет в глазах мирового сообщества очень слабым. Тем более что на носу крайне чувствительные для американского истеблишмента выборы. А поэтому команда Джо Байдена изо всех сил пытается удержать Израиль от нанесения ударов по ядерным объектам Ирана, обосновывая это заявлениями своей разведки.

Конечно, совершенно не исключено, что у этой же разведки сразу после выборов внезапно найдутся совсем другие сведения. Через бывших чиновников от МАГАТЭ уже появилась информация, будто Иран может создать десять ядерных боеголовок уже к апрелю 2025 года.

Так что пока Израиль активно пользуется образовавшимся окном возможностей. Учитывая информацию о том, что убитый Израилем лидер «Хезболлы» Хасан Насралла был согласен на деэскалацию и прекращение огня (как был готов к этому и относительно умеренный лидер политического крыла ХАМАС Исмаил Хания), складывается ощущение, будто дело и правда не в угрозе Израилю с севера, а в чем-то более важном, чем обретение вожделенной стратегической «ширины»: в самом существовании еврейского государства.

В борьбе за лучшее место

Кажется, будто обстановка на Ближнем Востоке накаляется и нет никаких признаков или сигналов, которые могли бы свидетельствовать о том, что напряжение начало спадать. По оценке чрезвычайного и полномочного посла России в Ливане Александра Рудакова, есть лишь один позитивный сценарий — безоговорочное прекращение огня, стол переговоров и дипломатическая развязка, какой бы она ни была. Все остальные сценарии, которых огромное множество, один другого хуже.

Если смотреть шире, то Ближний Восток сейчас находится в процессе трансформации архитектуры безопасности, которая, в свою очередь, является отражением более глобальных процессов мировой политики, поясняет «Моноклю» Руслан Мамедов, научный руководитель Центра внешнеполитического сотрудничества им. Е. М. Примакова, старший научный сотрудник Института востоковедения РАН. В этом смысле ряд региональных держав стремится пройти через трансформационный период и зафиксировать свое положение в будущем региональном порядке.

Когда-то, рассказывает Мамедов, проводниками безопасности в регионе были Советский Союз и США, а остальные страны можно было назвать потребителями безопасности. «В какой-то момент из этой архитектуры безопасности выпал СССР. Россия вернулась, но уже не стремилась восстанавливать влияние в прежних параметрах, то есть брать на себя ответственность абсолютно за все, а придерживалась более прагматичного подхода. США, в свою очередь, стремятся сохранить статус-кво как минимум, но у них сейчас сложились очевидные приоритеты на других направлениях — в Европе и в Китае. Ближнему Востоку они уделяют меньше внимания, хотя контроль над всем, что связано с нефтью в Персидском заливе, и поддержка их главного партнера, Израиля, для них по-прежнему важны. Кроме того, в регионе усиливается влияние Китая: они не заходят в конфликты непосредственно с проецированием силы, но присутствуют в экономическом и политико-дипломатическом контексте, и это важный момент, потому что еще лет двадцать назад такого никто не мог и предположить».

Ближний Восток как регион характеризуется тем, что здесь никогда не было одного крупного большого игрока, вокруг которого выстраивается все остальное, но есть ряд средних держав, которые постоянно между собой конкурируют. Нынешняя архитектура закладывалась в период, когда Израиль встал на путь поэтапного, постепенного выстраивания отношений с арабскими странами, что в идеале должно было подтянуть их одну за другой к миру с Тель-Авивом. В какой-то момент что-то пошло не так: игнорирование палестинского вопроса в итоге разрушило все результаты этого довольно-таки длительного процесса, воплотившегося в 2020 году в виде так называемых Соглашений Авраама между арабскими государствами и Израилем о нормализации отношений.

Сейчас, с одной стороны, Иран стремится удержать свой статус-кво, с другой — Израиль, для которого вопрос отсутствия стратегической глубины (попросту говоря, слишком маленькая и узкая территория вдоль моря) признается в качестве проблемы в доктрине национальной безопасности.

По сути, сам по себе Израиль не способен вести затяжные конфликты против превосходящих его по численности противников и не сможет уничтожить своих врагов полностью либо вывести их из войны: держать форму ему помогали стоящие за его спиной США и многозначительное молчание по поводу наличия у Тель-Авива ядерного оружия.

Грянет или нет?

Часто можно слышать утверждение, будто война на Ближнем Востоке не нужна никому. Об этом свидетельствовал, в частности, тот факт, что конфликты здесь тлеют десятилетиями, вспыхивают и затухают на время, и так по кругу. Достаточно вспомнить ритуальный многолетний обмен угрозами и ударами между Израилем и той же «Хезболлой» или события весны этого года, когда после удара Израиля по посольству Ирана в сирийском Дамаске Иран запустил в сторону еврейского государства свыше 170 беспилотников, три десятка крылатых и более сотни баллистических ракет, но заранее уведомил об этом и тем самым дал возможность как следует подготовиться к атаке.

Биньямин Нетаньяху с момента прихода к власти взял курс на отказ от идеи создания палестинского государства и стремился подтягивать страны региона по одной, и эта тактика в итоге провалилась, добавляет Руслан Мамедов. «Но посмотрите: Иордания верна своему мирному договору, то же делает Египет. У Ливана или Сирии также нет никакого желания воевать с Израилем, и даже Иран к этому не расположен, потому что все эти страны больше думают о собственном развитии. С другой же стороны мы видим игрока, который особенно за себя переживает из-за отсутствия стратегической глубины, что отчасти и определяет его поведение».

При этом нельзя не отметить, что и Израиль, несмотря на громкие акции, все же воздерживается от полномасштабных боевых действий в том же Ливане, пояснил «Моноклю» вице-президент Российского совета по международным делам Михаил Маргелов. «Израиль силами спецназа при поддержке бронетехники осуществляет так называемую активную оборону. Они в первую очередь уничтожают бункеры в приграничных районах Ливана, бьют по складам и базам хранения ракет, вооружения, взрывчатки. Судя по всему, правительство Нетаньяху не заинтересовано в масштабной армейской операции, в противном случае они бы начали ее уже давно. На масштабную войну ни у кого на данный момент нет политических сил и возможностей, у США и Израиля в первую очередь».

Несмотря на нагнетание истерии в мировых медиа, ближневосточной войны по образцу 1967-го (Шестидневной) или 1973 года (Войны Судного дня) все же не случится, полагает эксперт.

Если не война, то что?

Так почему же о большой войне говорят все громче? Повод опасаться и правда есть: кажется, даже влияния Белого дома уже не хватает для того, чтобы удержать Тель-Авив от эскалации (один демонстративный сигнал к атаке на «Хезболлу», сделанный Нетаньяху прямо из нью-йоркского отеля чего стоит). Кажется, будто и дипломатических усилий влиятельных арабских стран недостаточно, чтобы осадить Израиль (либо повлиять на него через тех же американцев), а неарабские государства, такие как Турция, не обладают возможностью влиять на конфликт иначе, чем громкими заявлениями для прессы. Или не хотят этого.

Конфликт должен пройти через две критические точки: непосредственно выборы в США, которые состоятся меньше чем через месяц, 5 ноября, а далее надо как-то дожить до января, пока новый президент не будет приведен к присяге

Конфликт должен пройти через две критические точки: непосредственно выборы в США, которые состоятся меньше чем через месяц, 5 ноября, а далее всем придется как-то дотянуть до января, пока новый президент не будет приведен к присяге. По мнению Маргелова, к концу февраля, когда все ключевые фигуры рассядутся в Вашингтоне по кабинетам, они начнут активно заниматься политическим урегулированием всех мировых конфликтов, начав с ближневосточного.

К настоящему моменту сложились обстоятельства для обсуждения идеи коллективной безопасности в регионе, добавляет Руслан Мамедов. «И иранцы, и саудиты готовы разговаривать, хотя раньше это было проблемой и они активно враждовали в разных точках Ближнего Востока. К слову, в российской концепции прописаны конкретные шаги осуществления этой идеи, какие фазы нужно пройти. Если этим обсуждениям будет дан ход, думаю, реально будет выйти на договоренности сперва в зоне Персидского залива, а потом распространить эти принципы и на другие территории. Помешать этому может, опять-таки, палестинский вопрос как самый застарелый и ценностный конфликт в регионе».

Возвращаясь к вопросу ядерного оружия. По мнению Мамедова, можно ожидать не апокалипсиса, а совсем иного результата: после того как Иран получит ядерное оружие, оно появится и у Саудовской Аравии, а значит, всем в регионе придется как-то договариваться. «Вполне можно допустить, что выстроится некая стратегическая стабильность на региональном уровне. Однако гарантий нет: мало ли, кто как себя поведет и в чем увидит для себя экзистенциальную угрозу».

Складывается ощущение, будто Израиль, выбрав тактику звонких и точечных ударов, делает ставку не на полноценную большую войну, а стремится максимально спровоцировать политическое возмущение внутри Ирана. По мнению Михаила Маргелова, используя в том числе «дворовую логику» обязательного ответа на любое действие противника, Израиль, как охотник, очень последовательно «обкладывает» жертву и ведет Иран за флажки в надежде, что там произойдет политический взрыв.

«Я уверен, что в ответ на эту тактику Иран сам будет создавать условия для того, чтобы конфигурация власти внутри страны изменилась. А внутри иранского общества действительно идут какие-то непростые процессы, ускользающие от взгляда сторонних наблюдателей: достаточно упомянуть, что удар силами КСИР по территории Израиля санкционировал именно духовный лидер, а иранский президент узнал о нем постфактум».

Иран без аятолл вовсе не обязательно станет антироссийским, добавляет Маргелов. «Шахский режим активно сотрудничал и с Израилем, и с США, но он, в отличие от той же Турции, не был членом НАТО и поддерживал тесные отношения с Советским Союзом, например покупал технику двойного назначения». Если допустить кардинальное изменение политической конфигурации Ирана, то главным выгодоприобретателем от смены режима в этой стране станут не Израиль и даже не США, а в первую очередь арабские страны.

Сейчас руководство Исламской Республики вынуждено заново оценить картину региональных угроз, высказал свое мнение в рамках дискуссии клуба «Валдай» Адлан Маргоев, научный сотрудник Института международных исследований МГИМО. По его словам, Иран находился перед выбором: продолжать ядерные исследования или попытаться договориться о взаимоприемлемых условиях сосуществования в регионе.

Ранее Иран выбирал дипломатические методы урегулирования, но с усугублением ситуации в области безопасности ему придется пересматривать свою военную доктрину. «Обезглавливающими ударами по своим противникам Израиль обесценивает сдерживающий потенциал ракетной программы Ирана и программы разработки беспилотников и впервые показывает Исламской Республике, что, даже если у вас есть достаточный ракетный арсенал, это вам не поможет. В свою очередь, медийное заигрывание Израиля с иранской публикой через видеообращение Нетаньяху как игра в Иране не воспринимается. В Израиле это воспринимают иначе, и им краткосрочные успехи по обеспечению национальной безопасности кажутся сегодня главным фактором. Мы видим, что ситуация может выйти на следующий раунд эскалации с гораздо более долгоиграющими последствиями для безопасности в регионе».