«Порядка 50 процентов экспорта угля России в этих условиях операционно убыточно», — утверждает зампред Сбербанка Анатолий Попов. По оценке партнера NEFT Research Данила Токмина, уровень рентабельного экспорта с января упал с 73% всего объема угля в прошлом году до 43% сейчас, и это не предел. Наложилось 20–30-процентное снижение цен и примерно такое же по масштабу укрепление нацвалюты. В результате экспортная выручка угольщиков в рублевом выражении сократилась вполовину.

При отсутствии господдержки добыча угля в стране в 2025 году, согласно оценкам Минэнерго, по сравнению с 2024-м может снизиться на 9%, до 399,6 млн тонн, а экспорт — просесть на 15%, до 166,5 млн тонн. Кстати, в прошлом году экспорт угля из России, по данным ведомства, также оказался на 8% меньше показателя 2023-го — 195,9 млн тонн.

В общем, угольная отрасль попала в знатную передрягу. Как же выбраться из ямы?

Экспорт и только экспорт

Угольная отрасль в России уже проходила через серьезный кризис, приведший к ее временному коллапсу и последующему значительному переформатированию.

Так, по данным британской Energy Institute (EI), объем добычи в РСФСР на пике, в 1988 году, достигал 440 млн тонн. Однако распад единого народно-хозяйственного пространства СССР с сопутствующим разрывом связей и рыночные преобразования в экономике страны привели отрасль в упадок. К 1998 году добыча угля в России сократилась до 235 млн тонн.

Но затем снова начался рост. В 2005 году этот показатель превысил 300 млн тонн, в 2017-м взял планку в 411 млн, а уже в 2018-м побил советский рекорд, выдав 441 млн (см. график 1). Для сравнения: ни Казахстан, ни Украина так и не смогли вернуться к советским объемам добычи.

В 2024 году в России, по данным Минэнерго, было извлечено 443,5 млн тонн угля. Однако восстановление отрасли сопровождалось как радикальным изменением географии добычи, так и кардинальной сменой сбытовой политики. В частности, добыча стала смещаться все дальше на восток: именно там вводились в эксплуатацию новые добывающие предприятия, осваивались новые месторождения, в то время как ростовский Донбасс и Печорский бассейн так и не оправились от кризиса.

По итогам прошлого года угольная промышленность России в целом показала небольшой рост, прибавив 1%. Но при этом Кузбасс снизил свои показатели по сравнению с 2023-м на 7,3%, до 198,4 млн тонн. А ведь еще в 2018 году Олег Токарев, занимавший тогда пост начальника департамента угольной промышленности Кемеровской области, обещал стахановские рекорды: «Перспективы [добычи угля] к 2020 году — около 300 миллионов тонн, к 2025-му — до 340 миллионов, к 2035-му — 370 миллионов и больше».

На другом полюсе Якутия с 49,4 млн тонн угля. Эта цифра оказалась на 28% выше, чем в предыдущем году, в основном за счет развития Эльгинского месторождения коксующегося угля.

Кроме того, восстановление добычи угля в России не сопровождалось восстановлением его потребления. Energy Institute оценивает спрос на пике 1988 года в 8,52 эксаджоуля (ЭДж), к 1998-му внутреннее потребление угля сократилось до 4,24 ЭДж, а далее не только не стало расти, но даже перешло к снижению. По итогам прошлого года EI пишет всего про 3,75 ЭДж.

Таким образом, локомотивом роста отрасли стали экспортные поставки. По данным внешнеторговой статистики, объем продаж угля за рубежом в денежном выражении поднялся с 5,7 млрд долларов в 2005 году до 27,4 млрд в 2021-м; в 2024-м он составлял 22,8 млрд (см. график 2).

В натуральном измерении экспорт увеличился с 43,2 млн тонн в 2005 году до 210,7 млн в 2021-м, то есть почти две трети шло за границу. По итогам прошлого года объем вывоза оценивался UNCTAD в 180,3 млн тонн (см. график 3).

Так что судьба отечественной угольной промышленности теперь определяется не внутренним рынком, а конъюнктурой на рынках мировых. Отметим этот факт для дальнейшего анализа.

Поворот на Восток

География экспорта российского угля тоже претерпела ряд изменений. Так, в 2005 году поставки на западные рынки, в Европу (главным образом в Германию, Польшу и Нидерланды), составили 65,6% всего объема продаж за рубежом (в натуральном измерении). Абсолютный «европейский» показатель к последнему предвоенному 2021 году повысился в 2,3 раза. Но доля поставок в западном направлении в структуре российского угольного экспорта сократилась до 31%.

Причиной стал опережающий рост поставок на быстро растущие рынки Азии, где спрос на российское топливо увеличивался просто фантастическими темпами. За период с 2005 по 2021 год включительно объем угольного экспорта в натуральном измерении поднялся для Японии — в 3,8 раза (до 21,8 млн тонн), для Южной Кореи — в 9,5 раза (до 20 млн тонн), для Китая — в 85 раз (до 43,2 млн тонн), для Индии — в 93 раза (до 5,9 млн тонн). Таким образом, доля поставок в КНР повысилась с 1,1 до 20,5%, в Южную Корею — с 4,9 до 9,5%, в Индию — с 0,1 до 2,8%.

Иными словами, развитие отрасли уже к 2021 году определялось конъюнктурой на рынках Азии.

А потом началась СВО, и поставки из нашей страны на западных рынках стали блокировать по политическим причинам. В частности, так называемый пятый пакет санкций Евросоюза, принятый в апреле 2022 года, среди прочего включал запрет на импорт угля из России. А вскоре и США наложили ограничения на ряд предприятий отрасли: структуры «Евраза», СУЭК, «Кузбассразрезуголь», «СДС-Уголь», «Южкузбассуголь» и др.

Как результат, если в 2021 году UNCTAD оценивала поставки топлива из России на рынки Европы в 70 млн тонн, то в 2022-м этот показатель снизился до 33,3 млн, в 2023-м упал ниже 1 млн, а по итогам 2024-го недотянул даже до 0,5 млн. Западное направление экспорта для российских угольщиков оказалось полностью потеряно.

Это привело к сокращению углепотребления в Европе, по оценке EI, с 7,75 ЭДж в 2021 году до 5,4 по итогам 2024-го — ниже показателей коронавирусного 2020-го (см. график 4). Причем структура импорта изменилась в пользу поставок из Австралии (36% в 2024 году) и США (35%).

Зависимость угольной отрасли России от экспорта в Азию и от конъюнктуры соответствующих рынков стала просто безальтернативной. По итогам прошлого года нашими основными импортерами стали Китай (49% в натуральном измерении), Турция (13,5%), Индия (12,9%) и Южная Корея (10%) — см. график 5.

Ожидания и реальность

Между тем Южную Корею и Японию едва ли можно считать перспективными рынками сбыта. Эти страны давно прошли этап урбанизации и индустриализации, их население стареет, а экономика снижает энергоемкость, в первую очередь отказываясь от «политически токсичной» угольной генерации. Так, по данным EI, потребление угля в Японии только за 2021–2024 годы сократилось с 4,93 до 4,53 ЭДж, в Южной Корее — с 3,27 до 2,84 (см. график 6).

Индия, ставшая «спасательным кругом» для российского нефтяного экспорта, в угольной отрасли предпочла переориентироваться на внутренние ресурсы. Эта страна сегодня проходит через интенсивные процессы урбанизации и индустриализации, ее население все еще увеличивается, что способствует стремительному росту энергопотребления. Однако, как заявил индийский министр угля Пралхад Джоши, «спрос на электроэнергию к 2030 году удвоится, в связи с чем необходимо удовлетворить потребности страны в угле. Угольные электростанции обеспечивают более 70 процентов электроэнергии, поступающей в национальную сеть. Интенсивная добыча угля повышает энергетическую безопасность Индии и снижает ее потребность в импорте, что приводит к значительной экономии валютных резервов».

По состоянию на июль 2025 года в зоне риска приостановки производства оказались 53 угольные шахты и разреза

Действительно, бурный рост спроса на уголь здесь в значительной степени перекрывается увеличением собственной добычи. В 2000 году этот показатель равнялся 334,8 млн тонн, к 2010 году вырос до 572,7 млн, а в 2022-м превысил 1 млрд. К 2030 году страна планирует выйти на отметку 1,5 млрд тонн.

Технически такое вполне возможно: по оценкам EI, Индия располагает запасами угля по меньшей мере в 111 млрд тонн (по данным местного министерства угля — до 155 млрд, в том числе 12,9% коксующегося и 87,1% энергетического). В любом случае имеющихся залежей достаточно, чтобы долгое время выдерживать объемы добычи на более чем миллиардных отметках.

А для экспортеров это закрывающееся окно возможностей. Только за период с 2021 года собственная добыча в Индии увеличилась на 273 млн тонн — соответственно, это объемы, которые больше общего годового объема импорта в 2024 году, но не достались никому из потенциальных иностранных поставщиков (см. график 8).

Интересно, что последние пару лет добыча угля в стране растет намного более высокими темпами, чем его потребление, а импорт даже начал сокращаться.

Китай — отраслевой «законодатель мод» — тоже подвел российских угольщиков. Во-первых, он активизировал собственные разработки недр. EI оценивает запасы угля в КНР в 143,2 млрд тонн (для сравнения: у России — 162,2 млрд, у Австралии — 150,2 млрд): страна сможет долго поддерживать объемы добычи на высоком уровне. Что китайцы и делают: с 2021 года этот показатель увеличился на 15,9% (см. график 9). В масштабах китайской угледобычи это означает абсолютный прирост в размере 654 млн тонн — величина, сравнимая с полуторагодовой добычей в России или с китайским импортом угля за два года. Соответственно, этот объем выпал из структуры местного импорта.

Во-вторых, пользуясь своей ролью привилегированного потребителя, КНР подбирает наиболее удобные варианты поставок, которые не всегда подходят отечественным экспортерам. Например, по итогам 2024 года общий объем китайского угольного импорта увеличился в натуральном измерении на 13%. Однако закупки у РФ сократились на 13% (до 88,4 млн тонн), а у Австралии выросли на 59%. Дело в том, что Китай защищает свою отрасль импортными пошлинами (от 3 до 6% в зависимости от марки угля), которые создают дополнительную нагрузку для российских компаний.

С Австралией же у КНР подписано соглашение о свободной торговле. Его действие на некоторое время приостанавливалось — Пекин образцово наказывал Канберру за попытки увязать распространение коронавируса со злонамеренной политикой Китая, — но с 2023 года документ снова вступил в силу. Экономика Австралии практически полностью завязана на простой сырьевой экспорт, она ничего не теряет от конкуренции с азиатским бизнесом. Экономика же России устроена существенно сложнее, и рисковать выживанием целых секторов обрабатывающей промышленности ради отмены пошлин на уголь в нашем случае плохая идея.

Пока «уломать» китайцев на уступки российской стороне не удалось. «Нам очень хочется, чтобы они [пошлины на уголь] были или отменены, что лучше, либо снижены. Конечно, мы эти вопросы постоянно поднимаем, в том числе стараемся вот и в наше соглашение, которое мы с Китаем заключаем, эти вопросы погрузить», — говорит Дмитрий Исламов.

В мае этого года зампред правительства Александр Новак признавался, что Пекин отказывается идти на такой шаг, но Москва надеется на продолжение обсуждений, поскольку отмена дополнительных платежей помогла бы нарастить экспорт российского угля.

При этом глава правительства Кемеровской области Андрей Панов уверен, что для спасения отечественной угольной отрасли нужны более серьезные шаги: «Учитывая масштабы кризиса, для его преодоления необходимы меры международного уровня. Например, отмена импортных пошлин на российский уголь через заключение соответствующих межправительственных соглашений. Важно также взаимодействие с правительствами Индии и Китая по счетам в банках этих стран, которые могут быть использованы российскими угольными компаниями, в том числе попавшими в санкционные списки, для финансовых операций».

В целом избыток предложения при сокращении спроса привел к корректировке мировых цен: после постковидного «угольного ренессанса» они покатились вниз. Однако, если посмотреть на картину шире, в ретроспективе 10–15 лет, мы обнаружим вовсе не обвальный крах, а всего лишь стабилизацию рынка на долгосрочном тренде, где пики 2021–2023 годов были исключением, а не правилом (см. график 10).

Козла отпущения не будет

Вот на этом моменте тоже имеет смысл заострить внимание, если мы не принимаем всерьез идеи вроде «пусть Китай и Индия сделают нам приятно за счет своей промышленности».

Здесь, собственно, три аспекта: логистика, себестоимость и технологии.

Влияние логистики на отечественный топливный экспорт очевидно. Можно привести довольно простой пример. Цены на энергетический уголь калорийностью 6000 ккал на базисе FOB Тамань составляют порядка 70 долларов за тонну, но при доставке на восток, на базисе FOB Восточный, — уже 84. Для сравнения: австралийские конкуренты за уголь подобных кондиций (FOB Ньюкасл) просят порядка 104 долларов за тонну.

Успех и превосходство? Нет. Потому что возможности отправки через забитые пути Восточного полигона РЖД сильно ограничены. Особенно сейчас, в свете разрыва с «коллективным Западом» и громко анонсированного «разворота на Восток».

Можно везти уголь в порты Северо-Запада или на Черное море. Но за фрахт из Восточного в Китай придется заплатить 7–8 долларов за тонну, а из Тамани все 30. Для сравнения: фрахт из Австралии в КНР обойдется примерно в 10 долларов за тонну.

То есть итоговая цена российского угля в китайском порту составит порядка 92 долларов за тонну при восточном (сильно ограниченном по объемам) маршруте поставок и свыше 100 — при западном. Австралийский уголь будет стоить в среднем 114 долларов за тонну. Добавляем пошлины — и наше ценовое преимущество исчезает.

При этом не следует забывать, что льготные тарифы на перевозку топлива по восточному маршруту ложатся тяжким бременем на плечи железнодорожников. Можно говорить об «обнулении» тарифов, но издержки на транспортировку все равно никуда не денутся, просто будут переложены на иных (не угольных) грузоотправителей или вовсе на посторонних налогоплательщиков, если лоббисты сумеют убедить правительство субсидировать экспорт угля за счет бюджетных средств.

В 2024 году экономическая эффективность отправки угля за рубеж с учетом возврата порожних вагонов оценивалась в минус 21%, а по Восточному полигону убытки достигали 38%.

Будут ли РЖД в таких условиях помогать развитию мощностей Восточного полигона под вывоз топлива — вопрос, конечно, интересный. «Нужно ли развивать Восточный полигон? Точно ответить я не могу. Если говорить о перспективах после 2030 года, то для других грузов расширять Восточный, возможно, стоит. Но вот для угля? Это неочевидно, тут есть риски», — отмечает руководитель Центра анализа и инноваций в энергетике Института энергетических исследований РАН Юрий Плакиткин.

Полная себестоимость добычи угля в России в 2024 году перевалила за 3600 рублей за тонну, и темпы подъема этого показателя заметно опережают инфляцию. Так, если накопленная инфляция в стране за 2015–2023 годы составила 58,7%, то полная себестоимость в угольной отрасли за тот же период прибавила 197%, показав почти трехкратный рост. Причем в ее структуре неуклонно увеличивается доля внепроизводственных расходов — почти в 4,5 раза (в пересчете на тонну) с 2015 года.

Полная себестоимость добычи угля в России в 2024 году перевалила за 3600 рублей за тонну, и темпы повышения этого показателя заметно опережают инфляцию

По словам Юрия Плакиткина, существенного повышения производительности труда в России не наблюдается. Техническое перевооружение отрасли нужно было начинать еще в 2017 году, но владельцы предприятий долго раскачивались, а кратковременный «угольный ренессанс» дал им ложную надежду.

Тем временем китайская продукция по себестоимости начинает конкурировать с самой дешевой австралийской. Предполагается, что к 2030 году мировая производительность труда в угледобыче вырастет в полтора-два раза. А значит, российским угольщикам, чтобы устоять в глобальном масштабе, в ближайшие пять лет придется поднять этот показатель минимум в 1,7 раза, а к середине XXI века — в 4–5 раз. Таким образом удастся снизить себестоимость продукции на 25% к 2030 году и еще на 35% — к 2050-му.

Итак, угольная промышленность нашей страны сама по себе работает не слишком эффективно. Отрасли требуется кардинальная технологическая модернизация и освоение новых перспективных месторождений в восточных регионах — ближе к экспортным портам.

Отметим, что, по оценке NEFT Research, в ближайшие два-три года можно ожидать умеренного роста цен на топливо. Как раз на этом горизонте ожидается уход с рынка наименее эффективных поставщиков, прежде всего экспортеров из США, Австралии и ЮАР, у которых себестоимость продукции выше цены ее продажи. В таком случае предложение и спрос на мировом рынке снова будут сбалансированы и при благоприятном развитии событий уголь подорожает на 5–7% уже к 2027 году.

В Центре ценовых индексов оценивают перспективу восстановления цен на высококачественный энергетический и коксующийся уголь как «высоковероятную», объясняя свой прогноз рисками опережающего снижения добычи в Австралии и отсутствием достаточной собственной ресурсной базы в ряде стран-потребителей.