В чем суть переговорной позиции России

Иными словами, мы согласны заключать мирный договор с геополитическим оппонентом, не имея непосредственного контроля ни над территорией Украины, ни над ее политическим руководством, передоверяем Западу и правовому полю гарантии соблюдения соглашения, включая обязательства ликвидировать все основания для возобновления войны. Одно это выглядит рискованной затеей в условиях низкого уровня доверия сторон друг к другу и развала мировых юридических институтов.

Другой очевидный резонанс вызывают обстоятельства поиска компромисса. Почему Россия соглашается на мирные переговоры, когда Украина находится в самом уязвимом положении с весны 2022 года? Мотивация Соединенных Штатов понятна: Дональд Трамп совершенно искренне ищет основания для мира, поскольку хочет сохранить в своих руках рабочий актив с минимальными издержками от проигранной гибридной войны. Эти обстоятельства на поверхности, безумие отдельных украинских и европейских чиновников, замазанных кровью и коррупцией, не должно сбивать с толку: разумные оппоненты понимают, что никаким оружием и никакими санкциями больше не обеспечить Украине победу, а вот буквальное военное поражение маячит перед Киевом во весь рост. Нужна передышка и перезагрузка токсичного актива. Они это понимают, мы это понимаем, но соглашаемся на переговоры.

Для усиления контекста попробуем сжато дать прогноз ситуации на Украине в короткой перспективе.

Ключевое: Россия выиграла войну на истощение, Украина больше не в состоянии прикрывать дронами дефицит военнослужащих, а Европа — поставлять вооружение без ущерба для своей обороноспособности и закупать у США оружие в условиях падения промышленности и давления социальных расходов. Настойчивые дискуссии о воровстве российских ЗВР для финансирования Украины демонстрируют, насколько европейцы не хотят тратить средства на войну из своих национальных бюджетов, а многие уже и не могут.

В 2025 году Россия смогла нарастить давление по всей линии фронта, что привело к окружению ряда важных населенных пунктов на всех боевых направлениях. Уже в начале 2026-го под контроль российской армии могут перейти Покровск, Мирноград, Северск, Волчанск, Степногорск, Гуляйполе, Константиновка и Красный Лиман. Это серьезные укрепрайоны и логистические базы, где удобно накапливать войска для дальнейших операций.

Первопричина конфликта не Майдан, не Крым, не переворот и гражданская война 2014 года и даже не переход Киева под западное влияние. А движение военной машины НАТО к российским границам

Затем ВС РФ получают выход широким фронтом вглубь украинской обороны в Запорожской, Днепропетровской и Харьковской областях, обеспечивая в том числе охват последней опоры Киева на Донбассе — Славянско-Краматорской агломерации. Отсутствие резервов и насыщенных людьми линий обороны создает предпосылки для прорыва и обрушения украинского фронта уже в ближайшие месяцы, что предполагает возможность крупной стратегической операции, например в направлении Запорожья.

Усугубляется ситуация в украинском тылу. Впервые с 2022 года российская армия так последовательно и мощно бьет по энергетической и промышленной инфраструктуре Украины. Уже несколько месяцев жители крупных городов страны проводят много часов без электричества, а сейчас и без отопления, и по ночам сидят в бомбоубежищах. Накопившуюся усталость и нервозность населения распаляет коррупционное расследование против членов команды Владимира Зеленского за воровство в энергосекторе. Сам киевский лидер держится на репутации главного контактера с Западом и консолидатора силовых усилий по защите страны, но уже очевидно, что при наличии достойных альтернатив ему не выиграть следующие выборы и не войти в историю в качестве «спасителя нации». Вопрос о разумности отказа Зеленского от мирных договоренностей в Стамбуле висит в украинском воздухе.

Со своей стороны мы можем предположить, что Россия скорее готова дальше нести бремя военного конфликта: бюджет стабилен; экономика здорова; санкции болезненны, но пути их обхода выработаны; поток контрактников не иссякает. Сохраняется сильная электоральная поддержка политического курса Владимира Путина и уверенный запрос населения на победный сценарий даже при частой горечи от необходимости вести войну.

На этом фоне согласие России на мирные переговоры выглядит парадоксальным. Однако попробуем понять логику российского руководства, опираясь не на вбросы о переговорных позициях в СМИ, а исходя из среднесрочных геополитических задач.

Территориальный вопрос

Нетрудно заметить, что наши западные оппоненты сводят вопрос окончания войны к разделу территорий. Для американцев, практикующих иностранные интервенции, важно военное измерение: имеет ли Россия потенциал для силового решения проблемы выхода к госграницам. Не случайно Трамп порой пытается уязвить Москву клеймом «бумажный тигр», а Зеленский стирает свои войска в «котлах», силясь доказать Вашингтону контроль над фронтом.

Европейцы, в свою очередь, подчеркивают идеологический компонент нерушимости границ постъялтинского мира, хотя сами организовали немало прецедентов его развала, в том числе своими силами и на своей территории.

Москва же неизменно повторяет формулу «устранение первопричин конфликта», за которой, как правило, следует длинная историческая лекция, которую наши западные партнеры не дослушивают. И кажется, что дипломатического прогресса удастся добиться лишь после того, как вся историческая последовательность событий будет уяснена нашими оппонентами до конца.

Первопричина конфликта не Майдан, не Крым, не переворот и гражданская война 2014 года и даже не переход Киева под западное влияние. А движение военной машины НАТО к российским границам, неуважение Запада к нашим геополитическим интересам, игнорирование ядерного потенциала и экономическое давление (договор о евроассоциации и намерения заблокировать для России Азовско-Черноморский бассейн). Конфликт на Украине лишь следствие этого процесса. А значит, решать проблему необходимо со старта, а не в обратном порядке.

И все же Россия постоянно говорит о необходимости принятия «ситуации на земле», а условия возвращения территорий новых российских регионов находятся едва ли не в центре переговорных дискуссий в противовес «заморозке по линии фронта». Трамп на основе встречи в Анкоридже отмечает: «Главная уступка России заключается в том, что они прекращают боевые действия и не захватывают больше земель». Это значит, что территориальный вопрос для России не вторичен, а те самые условия, которые всегда будут хуже для Украины, чем отвергнутые нынешние, включают и угрозу отторжения новых земель. Наконец, можем вспомнить и базу от Владимира Путина: «Там, где ступает нога русского солдата, то наше».

Так какое место занимает территориальный вопрос в переговорной карте российских интересов?

Смеем предположить, что он важен не сам по себе, а в контексте тех самых «первопричин конфликта». Владимир Путин, как известно, к правовым деталям дотошен и в своей политике последователен. Достаточно вспомнить события начала СВО. 21 февраля 2022 года, спустя целых восемь лет после начала украинского военного кризиса, после провала Минских соглашений и обмана европейских партнеров, Россия признала суверенитет Луганской и Донецкой республик, апеллируя в том числе к прецеденту Косово и решениям ООН, а затем приняла на себя обязательства защитить их от нападения Украины.

Слово президенту: «Мы заключили с этими республиками, которые признали, договоры о дружбе, [сотрудничестве] и взаимной помощи. Вопрос: имели народные республики право обратиться к нам за поддержкой, если мы признали их независимость? А мы имели право признать их независимость так же, как они имели право объявить о своем суверенитете в соответствии с упомянутыми мною статьями и решениями Международного суда ООН? Они имели право объявить независимость? Имели. Но если они имели такое право и воспользовались им, тогда мы имели право заключить с ними договор — и сделали это, причем повторю: в полном соответствии с международным правом и со статьей 51 Устава ООН».

Таким образом, задача полного освобождения республик ЛДНР рассматривается Владимиром Путиным в качестве ключевой, поставленной на старте СВО, и сопряжена с обеспечением безопасности местных жителей. От нее невозможно отказаться. Контроль же над Херсонской и Запорожской областями, как объяснял президент, возник не только вследствие военной целесообразности и решений Генштаба ВС РФ, но и должен был обезопасить жителей Крыма от военных операций ВСУ (время доказало реальность таких рисков).

Москва настаивала на гарантиях «сервитута», то есть юридически оформленного права доступа России на Крымский полуостров через Херсонскую и Запорожскую области, но изначально на них не претендовала. Лишь после отказа Киева от стамбульских переговоров последовал референдум, который вновь был аргументирован необходимостью обеспечить безопасность и учесть устремления жителей этих территорий, но лишь тех, которые находились под контролем России, что добавляет некоторую правовую тонкость и может быть учтено в ходе переговорного процесса.

Захват украинских территорий никогда не стоял в перечне задач СВО. В этом вопросе ничего не изменилось и спустя четыре года. Вопросы о принадлежности тех или иных земель российское руководство рассматривает исключительно с точки зрения обеспечения безопасности населения и государственных границ — как мы вскоре убедимся, это вообще ключевое основание всей переговорной конструкции Москвы.

Сегодня в СМИ часто говорят о требовании России отвести украинские войска с территорий ЛДНР и о согласии заморозить фронт в Запорожье — никаких официальных подтверждений такой позиции нет. Логику, впрочем, тут можно обнаружить: ВС РФ серьезно сократят потери, очевидные при штурме хорошо укрепленной Славянско-Краматорской агломерации (не освобождены еще 23% области), что отчасти компенсирует усиление украинской стороны, которая в случае готовности к реальному диалогу получит передышку. Но скорее всего, это никак не «тело» переговоров, а лишь условие перехода к ним, начало разговора и демонстрация Киевом готовности говорить по существу.

Условия России

Таким образом, территориальный вопрос не «выпадает», а является органической частью оборонительной конструкции российской переговорной линии. Отсутствие агрессивного наступательного целеполагания Москвы является сознательным выбором в пику всем европейском нарративам об угрозе с востока.

Давайте посмотрим на положения российской переговорной позиции под этим углом.

Стратегическая безопасность подразумевает необходимость разработки общего договора с Западом, прежде всего с Европой. Важно вернуться к соглашениям об ограничении вооружений, в том числе ядерных, остановить всеобщую милитаризацию, разгон пропаганды. Обязать НАТО остановить продвижение на восток. Это едва ли не ключевая задача для «устранения первопричин конфликта».

Национальная безопасность напрямую зависит от демилитаризации Украины, причем вопрос о численности войск, которые еще надо содержать в условиях обезлюдевшей экономики, вторичен. Важен запрет на поставки определенных категорий оружия, включая ракеты, РСЗО, танки. Возможно обговорить и зоны размещения украинских силовиков. Здесь же необходим запрет на любое присутствие западных военных структур, включая военные базы и пункты морского базирования. А также юридически обязующий запрет Украины на вступление в НАТО.

Если переговоры зайдут в тупик, вместо взаимовыгодной сделки и постепенной реинтеграции территорий есть риск получить украинский «сектор Газа» со всеми ужасами бесконечной террористической борьбы

Безопасность зоны влияния. Важно прописать условия для перезагрузки власти в Киеве, и не только для легитимации подписантов мирного договора. Зеленский должен уйти, забрав с собой военные обязательства перед партнёрами и вину за отказ от мирных инициатив. Таким образом, обновленное правительство в Киеве получит больше свободы во внешних коммуникациях, в том числе с Москвой, и сможет проводить ответственную суверенную политику. Основаниями для нее должна стать конституционная перезагрузка: отмена репрессивных законов в отношении русского языка и культуры, религии, коммунистической символики и возвращение партийного плюрализма.

Безопасность развития. Отмена санкций, вторичных рестрикций, торговых ограничений, а также обоюдная амнистия, юридическое признание новых границ России Западом и официально зарегистрированные обязательства Украины не возвращать территории силой и не истребовать их в структурах международного права — все это обеспечит нам ресурс безопасного экономического развития как внутри страны, так и на мировых рынках, спокойствие инвесторов и свободный переток капиталов, то есть полноценно реинтегрирует Россию в глобальную экономику.

Конечно, исполнение всех этих условий обеспечения российской безопасности выглядит как полноценная капитуляция Киева (хотя не является ею по сути). Но ведь Украина проиграла эту войну еще на этапе планирования борьбы против большой ядерной державы, а по факту в 2022 году, поскольку имела возможность продолжать боевые действия лишь на заемные деньги и вооружения, не производила ни своей брони, ни снарядов, ни бронежилетов, ни тогда еще дронов, не говоря об авиации, ПВО и РСЗО. Если бы не «сделка с дьяволом», армия Украины закончилась бы на этапе сумасшедших попыток отбить Херсон.

Согласие с условиями России позволяет украинскому государству в принципе сохраниться и развиваться, а население получает еще один шанс на самостоятельное определение суверенного идеологического вектора. В некотором смысле мы видим не только новую версию Стамбульских соглашений, но и следующую итерацию Минских соглашений, которые, напомним, заключались в 2015 году в момент тяжелого военного кризиса ВСУ в Дебальцево и казались серьезной уступкой со стороны Москвы в пользу мирной и многонациональной Украины. Как известно, нас обманули не только сами соседи, но и европейские гаранты этой сделки.

Сейчас риски ровно те же, но есть и отличия. Партнером и гарантом по переговорам выступает главный оператор войны, США, а предметом диалога должны быть обязательства Запада. Это важнейшая часть разрешения кризиса, без которой гарантировать безопасность и мир в Евразии невозможно. К сожалению, в этой части мы находимся дальше всего от результата: желания Европы говорить без истерик и по существу, в духе Realpolitik, как это может себе позволить Трамп, не наблюдается. Именно по этой причине Россия публично говорит о нежелании видеть представителей ЕС за столом переговоров — слишком много неадекватности и истерик, почти как у их украинского компаньона.

Можно лишь надеяться, что сам факт поражения Украины и необходимость давать Киеву некие гарантии безопасности, о чем говорят давно и много, вынудят европейский истеблишмент обеспокоиться реальным риском столкновения с Россией, а значит, поискать способы его нивелирования.

Интересы России

Отталкиваясь от оборонительной в целом российской концепции разрешения украинского кризиса, в то же время никак нельзя не увидеть ее созидательный, реформаторский потенциал. Выполнение всех обозначенных выше пунктов, даже само дипломатическое движение к их реализации не только способно перезагрузить наши отношения с Западом, но и дает шанс на переучреждение украинского государства, которое в своем культурном и ментальном основании имеет безусловно русские корни.

Так, Владимир Путин еще раз жестко подчеркнул, что «подписывать документы с украинским руководством бессмысленно, они допустили стратегическую ошибку, когда побоялись пойти на выборы»: «Россия хочет договориться с Украиной, но юридически это сейчас невозможно». Таким образом, Москва фиксирует нелегитимность нынешнего киевского режима, вынуждая запустить электоральные процессы (включая выборы в Раду) с сильно неочевидным результатом на фоне развала военного вектора Киева и наличия множества внешних интересантов. Предполагаем и традиционное для Украины «рождение под выборы» политических сил, ориентированных на русскоговорящих жителей страны, с соответствующими программными лозунгами. Неправильно делать серьезную ставку на эти конъюнктурные процессы, однако они наконец запустят публичный диалог, невозможный в условиях войны. С политической перезагрузкой можно увязать и процесс денацификации, своевременно обозначив в сделке допустимый партийный спектр.

Любые решения об изменениях границ Украины требуют проведения всенародного референдума. А отказ от стремления в НАТО повлечет за собой изменение конституции страны, для чего необходимы две трети голосов депутатов Верховной рады. В нынешней ситуации это практически невозможно, но в условиях сильного давления партнеров, военных неудач и обстоятельств такое голосование народных избранников само по себе приведет к совершенно иной политической реальности, в которой стране еще предстоит заново обрести себя. В позитивном прогнозе может быть перезаключен общественный договор и избрана достойная для всех граждан власть. В негативном — Украина просто развалится на части из-за невозможности отыскать консенсус в искусственно сшитом государстве. Думается, что и такой сценарий мог иметь в виду экс-премьер России Сергей Степашин, говоря о перспективе «воссоединения Одессы и Николаева с Россией на добровольной основе».

Тем не менее Россия намерена сохранить за собой правовые возможности для культурного влияния на украинское государство, закрепляя его в своей ценностной и мировоззренческой матрице благодаря русскому языку, православной церкви, а также в процессе неизбежных торговых отношений, гуманитарных проектов, восстановительных работ, демилитаризации и разминирования территорий, программ примирения, воссоединения семей. Все эти возможности неизбежно появятся, причем тут же после подписания мирного договора. Двигателем таких процессов будут не чиновники и политики, а сами люди, вопреки всем межстрановым разломам.

Выгодный минимум

Для реализации всех своих интересов России, как ни крути, нужен второй партнер «по танго», и не колониальная элита, а консолидированная нация, способная осознавать риски своей безопасности и определять суверенный путь развития. Приходится слышать, что такая общность и появилась на Украине после начала СВО. Однако это ошибка: сохранение разных языковых групп в тех же пропорциях, что и до войны, нежелание украинцев воевать, сотни тысяч беглецов из армии и страны, говорят об обратном. Украинская нация не могла родиться из страха потери своей территории, поскольку не вполне ощущает историческую с ней общность. Но она имеет шанс появиться, если сможет выработать единые для всех общественных групп цели государственного развития.

Именно этот путь Украине может предложить Россия, во многом повторяя чеченский сценарий разрешения гражданского конфликта, выбирая не силовой, а социокультурный путь реинтеграции территории в историческое пространство России. В этом смысле потенциал Украины сегодня, к несчастью, ниже, чем у Чечни: у украинцев нет своего Ахмада Кадырова, а чеченский народ к моменту завершения войны был куда более сплоченным и убежденным в выборе мирного пути развития. Не было у Чечни и такого количества эмигрантов, которые выступают главными адептами военного сценария «до последнего украинца».

Не случайно в мирном дискурсе Москвы мы постоянно слышим заявления о том, что СВО проводится не против Украины как страны и не против ее населения. Изначально противником были обозначены условные «нацисты», позже — «прозападные агрессоры», сейчас — коррупционные нелегитимные элиты. Зеленский же мог не опасаться за свою безопасность ни на рабочем месте, ни в поездках к линии фронта. России важно сохранить конституционные основания украинского государства и подчеркнуть ответственность украинского народа за решения избранной им власти, как в отношении военной эскалации, так и в перспективе заключения мира.

В логике переговорной линии Кремля лежит именно мирный договор, а не капитуляция Украины — признание своего поражения в войне на условиях победителя, что обернется для России рядом очевидных издержек. Капитуляция всегда воспринимается как унизительная, позорная страница в истории, в ней нет свободной воли. Она часто ведет к росту реваншистских настроений и национализма. Образцовый пример — фашизация Германии в 1930-х годах на популярности лозунгов о пересмотре итогов Первой мировой войны.

Впрочем, капитуляция Киева ведет к негативным сценариям для Москвы и в краткосрочной перспективе. Возможен армейский бунт и выход из подчинения неонацистских батальонов, расцвет преступности, махновщины, партизанщины, что особенно чревато в условиях дефицита российских силовиков для гигантской украинской территории.

Не поспособствует украинская капитуляция и восстановлению каналов коммуникаций с Западом, который не примет результатов своего поражения и надолго заморозит отношения с Россией. Усилятся санкции, в том числе вторичные. США и Европа совместно разгонят процесс своей милитаризации за «железным занавесом», сняв ограничения со всех договоров об обычных и ядерных вооружениях, что усилит и глобальную нестабильность. Правовой статус новых территорий будет постоянно оспариваться.

В логике переговорной линии Кремля лежит именно мирный договор, а не капитуляция Украины — признание своего поражения в войне на условиях победителя, что обернется для России рядом очевидных издержек

Эти риски Москвы прекрасно осознают наши западные оппоненты. Для них нет никакой разницы, сколько территорий потеряет в итоге Киев: даже если не устоит украинская столица, границы антироссийского форпоста будут проходить не по Днепру, а по Висле. Главное — остановить коммуникацию евразийских прагматиков, не допустить мирной сделки и разжечь большой пожар в Европе. «Партия войны» ставит на затягивание боевых действий в расчете на истощение России, пока европейский ВПК перезагружается, а общество обрабатывается нарративами о вечной угрозе с востока.

Москве же нужна сохранившая государственность Украина и как предмет для переговоров с Западом, и как демилитаризованный буфер от НАТО, и как страна, способная обеспечивать порядок на своей территории, и как общность людей, избравших мирный суверенный путь развития без рисков реваншизма и радикализма. А вот если переговоры зайдут в тупик, вместо взаимовыгодной сделки и постепенной реинтеграции территорий есть риск получить украинский «сектор Газа» со всеми ужасами бесконечной террористической борьбы.

Следуя этим обстоятельствам, Россия не меняет ключевые смыслы стамбульской сделки даже в условиях приближения военной и политической победы. Парадоксально, но этот «минимум» по-прежнему позволяет вести сражение за всю Украину, а не только за часть русскоязычного востока.