— Глядя на твою шубу, я, может, и начну верить в то, что не каждая женщина хочет, чтобы ее домогались, — сказал мне один интеллектуально развитый мужчина.

Моя шуба — эко. Серая. Из овечьего начеса. Из такого же делают тапки.

— Потому что такую страшную шубу может надеть только женщина, которая не хочет, чтобы ее домогались, — добавил он.

До сих пор мужчины не могут разобраться, хотят женщины, чтобы их домогались, или нет. Нет солидарности среди женщин. Одни, как я, считают, что домогательство наказуемо. Другие говорят, как, например, российская актриса Любовь Толкалина: «домогательство — ну это же прекрасно, честное слово. А если ты имеешь роль, то какая разница, как ты ее получила?»

Вице-спикер Госдумы Яровая пошла еще дальше: на днях сообщила всей стране, что она против гендерного равноправия, она — за «женские привилегии» и не хочет от них отказываться ради прав. А отказываться от них не надо. Нужно просто разок спуститься в московский метрополитен, поймать тяжелую стеклянную дверь, которую не придержали перед тобой, несмотря на то что ты женщина, а потом еще получить толчок в плечо в вагоне — от мужчины, который обгоняет тебя, чтобы занять себе место. Женские привилегии — нечто довольно зыбкое. Ведь они основываются на желании мужчины быть любезным. На его капризе. На его настроении. И они точно никогда не заменят прав, которые следует соблюдать всегда и везде.

Я сочувствую мужчинам. Кому им верить — вице-спикеру Госдумы Яровой, актрисе Толкалиной или женщине в «шубе из тапка», которая оделась так потому, что процесс выбора одежды определялся не желанием обратить на себя мужское внимание, снискать домогательство и вызвать желание оказать ей привилегию, а простым пунктом — было ли убито животное ради создания этой вещи или нет. Тут — столкновение двух категорий женщин, двух пород, двух способов восприятия мира. И, похоже, одна категория полагает, что всего добьется сама, не прибегая за помощью к своим «женским привилегиям», но для этого ей нужны незыблемые равные права. Вторая, что привилегий ей будет достаточно, а там — какая разница, главное, чтоб роль была.

— О, я могла бы рассказать о случаях домогательства! — эти слова произнесла я на редколлегии, когда мы обсуждали, кто будет писать эту колонку.

— Да все могли бы, — вкрадчиво отвечал мужественный наш коллега Игорь Найденов.

Все засмеялись. Но, кажется, найденовскую фразу стоило бы выделить красным. Все могли бы! В том-то и дело! А многие так и начали рассказывать в соцсетях свои истории, случившимися двадцать, десять, пять лет назад. Почему же не рассказали их раньше, когда все только случилось? Отвечают: боялись! А теперь звезды Голливуда подали пример. А чем мы хуже звезд Голливуда — до них домогались, а до нас, получается, нет?

Вот уж нетушки! До нас домогались даже больше и чаще, чем до них! Вирус домогательства пошел гулять по соцсетям и СМИ, отвлекать умы, сосредоточивать на себе. А люди стали похожи на рыбок в аквариуме: тут им подсыпали корма, они поплыли туда; подсыпали здесь — плывем сюда. Кто-то сыплет и сыплет, определяя, куда нам плыть, о чем говорить, на кого быть похожими.

Дискуссии на тему и фальшивая мотивация еще дальше разводят женщин по разным лагерям. Заставляют потеть от страха мужчин, путающих домогательство с флиртом. Кажется, мы играем кем-то сверху навязанную роль.

И, кажется, все-таки имеет значение то, как мы ее получили.