Хулиган на такое не способен
А ведь у керченской трагедии, несмотря на ее исключительность, было уже несколько предвестий, и самое драматичное — московское, которое слишком быстро выветрилось из публичной памяти, хотя следовало бы уже тогда начинать делать выводы — так много оказалось совпадений.
— Это такая же беда, как у римских городов рядом с Везувием, — находит для своего подзащитного сравнение адвокат Владимир Левин. — Жили около горы, и все было нормально тысячу лет. А потом взяла и рванула — и нет Помпеи. Родители тоже не понимали. Если бы понимали, они бы лечили. Мальчик не болел. Мальчик был настолько хорош, что к нему даже приглядываться не надо было.
Мальчик, к которому никто не пригляделся, — десятиклассник Сергей Гордеев. Отличник и гордость московской школы № 263, устроивший стрельбу с жертвами. Это теперь одноклассники и родители десятого «А», знавшие Сережу с первого класса, говорят, что в нем сразу было заметно что-то не то. А до 3 февраля 2014 года он был обычным очкариком — из тех, что спорят с учителями, шутят невпопад и предпочитают футболу философские книги.
Надо отметить, что с 2014 года в России произошло девять случаев, включая Керчь, когда подростки без видимых причин калечили или убивали сверстников в учебных заведениях. Менялись вид оружия и число жертв. Общим оставалось то, что делали это скромняги и одиночки. Большинство из них пыталось покончить с собой. Некоторым удалось.
— Хулиган на такое не способен. Он более открыт, его поведение легче прогнозировать, — говорит уполномоченный по правам ребенка во Владимирской области Геннадий Прохорычев. — Я был классным руководителем в лицее-интернате. Вспоминаю одного мальчика, в девятом классе учился. Я долго старался втянуть его в активную деятельность класса. И все никак не получалось. Знаете, чем закончилось? Психиатрической больницей. Когда произошла трагедия в Керчи, я сразу его вспомнил.
Не все хорошо с психикой
Итак, в то утро 15-летний Сергей Гордеев соврал родителям, что три первых урока отменили. Дождавшись, когда взрослые уйдут, подросток достал из отцовского сейфа винтовку с оптическим прицелом, карабин и сувенирный кинжал. Вышел из дома, надев длинное пальто матери, чтобы не заметили стволы.
В школе Гордеев появился с оружием наперевес. Сидевший на входе охранник его не остановил, но нажал тревожную кнопку. Тем временем вооруженный ученик направился к кабинету на первом этаже, где у его класса шел урок географии. Урок вел 29-летний Андрей Кириллов, дверь была открыта. Гордеев выстрелил в учителя с порога. Потом, спросив кого-то: «Он что, еще не умер?» — выстрелил еще раз. На допросе Гордеев скажет, что не хотел убивать учителя, но тот пошел на него. Пока Кириллов умирал, а полиция ехала на место происшествия, Сергей закрыл за собой дверь и взял в заложники 21 одноклассника.
— Мне ребенок написал эсэмэску: «Сережа убил Андрея Николаевича, сейчас хочет застрелиться сам», — вспоминает тот день мама одного из одноклассников Гордеева, Лариса Чеканова. — Я не поняла, что происходит, подхватилась и побежала в школу. Когда прибежала, школу уже оцепили. Сотрудники еще не знали, что там произошло: «Да вот, террористы захватили школу». Я потеряла сознание. Когда пришла в себя, пошла в штаб, сказала, что это один из учеников.
Как стало известно в ходе судебного процесса, накануне трагедии Сергей Гордеев разослал нескольким одноклассникам эсэмэски: «Завтра вы удивитесь, что я сделаю». Но дети то ли не восприняли его всерьез, то ли и представить не могли, что задумал «ботаник».
— Мы в принципе предполагали, что у Сережи не все хорошо с психикой, — говорит Лариса Чеканова. — Он был сказочно умный мальчишка и, как оказалось, его состояние граничило с шизофренией. Это было видно, но никто не думал, что все уйдет в такое русло. Ну да, мальчишки его дразнили: «ботан», — но чтобы «ботан» на такое оказался способен…
Клеймо на всю жизнь
— Бывают агрессивные люди с психическими расстройствами, — говорит врач-психиатр Сергей Кистенев. — Но чаще всего акты насилия с их стороны — импульсивные, неподготовленные. А состояние керченского стрелка, вероятно, ближе к тяжелой депрессии и неврозу. Нападение долго планировалось, а когда человек готовится, его интеллект подключен, он ясно понимает ситуацию.
По данным следствия, керченский стрелок действительно готовился к атаке и последующему самоубийству около полутора лет. И никто не замечал его подавленного состояния. Или не хотел замечать.
Сергей Ениколопов, заведующий отделом медицинской психологии Научного центра психического здоровья, считает, что у нас в стране нет запроса на решение проблем, связанных с психическим здоровьем населения. — Мы сражаемся за свое физическое здоровье, — говорит он, — а о ментальном заботимся по остаточному принципу. Важно, чтобы люди не боялись обращаться к психологам и психиатрам. У нас психически нездоровых людей общество стигматизирует, ставит на них крест. Люди не обращаются за помощью, потому что это стыдно. У нас ведь даже слова хорошего о психиатрических клиниках не скажут — «психушка», «дурдом». И масса родителей боится, что если ребенка поставят на учет, это будет клеймом на всю жизнь.
Мир как иллюзия
Через четыре минуты после нажатия тревожной кнопки в школу приехал наряд вневедомственной охраны. Когда прапорщик Сергей Бушуев попытался войти в класс, Гордеев открыл по нему огонь. Полицейский погиб на месте. Затем стрелок тяжело ранил сержанта Владимира Крохина. Большинство детей эвакуировали — кроме нескольких классов, у которых занятия шли в том же крыле, что и злополучный урок географии. К зданию прибыли пожарные расчеты, кареты скорой помощи и вертолет МЧС. Гордеев тем временем излагал захваченным одноклассникам доктрину солипсизма, по которой окружающий мир и другие люди — лишь иллюзия, а единственно реально существует лишь собственное «я». После задержания он скажет: «Я не хотел никого убивать, я хотел умереть. Мне интересно было узнать, а что будет после? Что там — после смерти?»
По мнению врачей-суицидологов, склонные к суициду дети думают, что смерть имеет начало и конец, поэтому готовы рисковать жизнью, чтобы доказать свою правоту, наказать обидчика или настоять на своем. Дети часто в принципе плохо представляют себе, что смерть — это невозвратное состояние.
Сергей Ениколопов рассказывает, что о российских исследованиях «школьного шутинга» ему ничего не известно, а в зарубежных этот феномен относят к так называемому «расширенному самоубийству», когда стрелок готов совершить суицид либо предполагает, что его застрелят полицейские, но перед этим хочет лишить жизни как можно больше «обидчиков».
Между тем, по данным ВОЗ, каждые 40 секунд на нашей планете кто-то пытается покончить с собой и примерно 800 тысяч человек ежегодно погибают в результате суицида. В 2012 году самоубийство стало второй по численности причиной смерти среди молодых людей 15–29 лет. В России количество погибших в результате самоубийства уменьшается с 2000 года: в 2001 году так погибали 45 человек на 100 тысяч населения, а в 2016 — 30.
Но количество попыток самоубийств среди несовершеннолетних, по официальным данным, выросло с 1094 в 2014 году до 1633 в 2016 году. За первые три месяца 2018 года зарегистрировали 823 попытки подросткового суицида — это больше половины от общего числа за весь 2017 год. Правоохранительные органы связывают с деятельностью так называемых «групп смерти» один процент от общего числа смертей.
— Как правило, такие стрелки — люди со своеобразным мировосприятием: их картина мира построена на страхах, тревогах, в первую очередь — субъективном восприятии того, что их обижают, они одиноки, гонимы, — говорит Сергей Ениколопов. — Для них характерны высокий уровень агрессивности, ранимость, депрессия. Неслучайно почти все западные стрелки либо принимали антидепрессанты, либо ходили на консультации к психологу или психиатру. Потому и керченскому убийце назначена посмертная психолого-психиатрическая экспертиза. Это попытка восстановить психологический портрет человека, установить, насколько он вменяем, и понять, какие мотивы им двигали. Некоторые мотивы таких преступников описал еще Достоевский: «Тварь я дрожащая или право имею?».
На нервах
Умереть Гордееву так и не удалось. Через полчаса после захвата заложников в класс вошел его отец, Виктор Гордеев. Он уговорил сына отпустить ребят, а потом вырвал у него оружие и выбросил в коридор. Подоспевший СОБР надел на стрелка наручники. Гордеева увезли в СИЗО, а школа осталась — с пулями в стенах и с пропахшим дымом кабинетом географии.
— Сын сидел на второй парте, Сережа должен был прийти и сесть на первую — они вчетвером с соседями дружили, — рассказывает Лариса Чеканова. — После всего этого у одного из мальчиков открылась серьезная форма псориаза, у другого в 11 классе случился инсульт. Я не могла успокоиться, покрылась коркой на нервной почве и была вся серого цвета, истерила… В школу приехало очень много психологов. Дали визитку, и я на следующий же день позвонила. Сама обратилась за психологической помощью и ребенка туда отвезла. Мы пробыли в реабилитационном центре около двух месяцев. И по сей день чувствую последствия — этой весной опять проходила реабилитацию. Сына, слава богу, вывели из этого состояния быстро. А мне было очень тяжело, мне много лет, у меня поздний ребенок.
— Сейчас многие родители, напуганные потоком сообщений в СМИ, наверняка попытались вызвать детей на откровенный разговор, — рассказывает Сергей Ениколопов. — Но что если они до этого никогда друг с другом не откровенничали? Конечно, это подростков только оттолкнет, испугает или вызовет протест. Если родители не выстроили доверительные отношения с ребенком, очень важное звено упущено: способность чувствовать привязанность формируется в детстве. Еще важно, как окружение реагирует на поступки человека. Говорят, что Росляков жестоко обращался с животными… Обратили на это внимание раньше? Нет.
— Родители должны дарить ребенку чувство безопасности, — говорит в свою очередь врач-психиатр Сергей Кистенев. — Если этого ощущения нет дома, а в других местах, например в школе, проблемы, — молодой человек начинает искать выходы: в зависимостях, игре, таких вот радикальных действиях.
Аня Стогова училась с Сергеем Гордеевым с 5 по 9 класс, а потом поступила в колледж. Она вспоминает его, напротив, именно как спокойного и веселого мальчика — агрессивным, говорит, он не был.
О произошедшем она узнала сразу:
— В тот же день позвонила подруга, которая сидела там за первой партой, и на нервах рассказала все. Потом было сложно. Стрельбу обсуждали на каждом углу на переменах, учителя — на уроках, а когда видели мое эмоциональное состояние, пытались еще и выспросить что-то. После того как это случилось, у меня постоянно были то смех, то слезы. Первый месяц была такая эмоциональная нестабильность, а потом стало очень трудно испытывать хоть какие-то эмоции.
В колледже Аня училась на логиста. Драма в 263-й заставила ее сменить будущую специальность.
— После этих событий я решила поступать на факультет психологии. Сейчас учусь на психолога-педагога. Хочу понимать людей и, если понадобится помощь, как Сереже тогда, — суметь помочь. Эта история вообще сильно повлияла на мою жизнь. Мне стало сложно доверять людям… не всем, а каким-то особым типажам. Если честно, до сих пор не могу понять критерии. Возможно, эти люди внешне или по характеру отчасти похожи на Сережу. Некоторых людей могу бояться — не до паники, но опасаюсь.
Мария Степанова, педагог-психолог высшей квалификационной категории с десятилетним опытом работы в школах, также считает, что все идет из семьи, а такое проявление агрессии у современных подростков, по ее словам, — это демонстративные попытки совершения суицида.
— Если это делает мальчик, причиной агрессии может быть непринятие его матерью. Или очень сильное подавление мужских позиций, которые вылились в подростковом возрасте в такой бурный протест: «Я докажу всему миру, что меня надо уважать, ценить, и все обо мне заговорят», — объясняет Мария Степанова. — К сожалению, родители об этом не задумываются, зато порой допускают фразы типа: «Да лучше б я тебя не рожала». Мать сказала и забыла, а у ребенка это засело в голове.
Насилие — это мы
Уроков географии у класса, который взял в заложники Гордеев, больше не было. В школу пришел молодой географ, но детей, любивших Кириллова, освободили от занятий у нового учителя. В последний учебный год для ребят оборудовали реабилитационный класс, а классным руководителем назначили психолога одной из московских психологических служб. Одноклассник Гордеева Никита Пугачев, который в день трагедии заболел и не пришел в школу, рассказывает, что с пострадавшими специалист проработала недолго:
— Месяца через три ее под давлением родителей и ряда учеников убрали. Она постоянно проводила психологические тренинги, что, по мнению родителей, мешало подготовке к ЕГЭ. Родители подняли вопрос о смене классного руководства, и больше психологов нам не присылали.
Для родителей, похоже, социальная успешность важнее психологической устойчивости. Очевидно, они рассуждали так: сначала надо поступить в институт, а с тараканами в голове можно и после этого разобраться, наняв, если что, индивидуального мозгоправа.
Современное общество больше настроено на потребление, и в этом, по мнению Марии Степановой, одна из причин подобных преступлений. Родители стараются заработать больше денег. Соответственно, меньше находятся дома. Но прописные истины, говорит она, некуда не делись: ребенку важен не модный гаджет, а время, проведенное с близким человеком. Мамочки якобы из благих побуждений, чтобы дети вели себя хорошо (а на самом деле из-за нежелания возиться с ними), дают им поиграть планшет или другую «игрушку» в том же духе. Постепенно это входит в привычку, и между родителями и детьми возникает пропасть.
Глобализация уводит нас от традиционного общества, продолжает психолог Степанова, где почитались семьи и общины. Отсюда и атомизация современного мира: жизнь постороннего человека не то чтобы обесценивается — нет, она просто проходит словно бы в другой плоскости и потому «меня не касается». Подобно тому как рыбам нет дела до проблем сухопутных.
Как избежать повторения Керчи, что нужно и можно сделать?
— У меня нет ответа, — отвечает омбудсмен Прохорычев. — Самое простое — списать все на психическое здоровье подростка. И тем не менее виноваты все мы. Взрослый мир очень агрессивен по отношению к миру детства. Сейчас между этими мирами водораздел. На разных площадках взрослые начинают осуждать молодежь. Я же говорю: «Стоп, друзья. Все, что происходит в подростковом мире, — это мы с вами. Это показатель того, из чего мы с вами состоим. Агрессия — это мы. Насилие — это мы. А подростки лишь впитывают все, что есть во взрослом мире».
Увидеть скрытую угрозу
До трагедии в 263-й школе там работала психолог Екатерина Голованова. После случившегося в интервью «Московскому комсомольцу» она жаловалась на то, что должность психолога в учебных заведениях формальна, а «администрацию интересуют лишь документальные отчеты».
— В руках нынешнего школьного психолога очень мало современного инструментария — тестовых методов, позволяющих определить уровень агрессивности и аутоагрессивности, распознать суицидальные наклонности, — объясняет Сергей Ениколопов. — Школьные психологи живут в архаическом пространстве, полагаясь на то, чему их когда-то учили. Никто не проводит для них переподготовку. Из них пытаются сделать универсальных психотерапевтов, но совершенно не делают людей, которые владеют психодиагностикой. А ведь именно она позволяет выделить группу риска и активно ей заниматься. Сейчас начнется поиск виноватых, постановка задач, в том числе и психологам, работающим в школах… Но как им выполнять эти задачи — этот вопрос останется в стороне.
Вероятно, школьный психолог могла бы заметить тревожные симптомы у Гордеева, но с Сергеем никто никогда не работал. Адвокат Владимир Левин считает, что его подзащитный не давал поводов для диагностики.
— Гордеев был лучший в школе, даже среди тех, кто шел на золотую медаль. С ним психолог и не мог работать, — объясняет адвокат Левин. — Класс был очень сильный, на допросе было видно, что у ребят хорошая эрудиция. Притом они у Сергея регулярно просили списать, разъяснить недоступные моменты. И это при их-то уровне!
— Очень часто говорят: «А где был психолог в этот момент?» Но когда на психолога приходится 950 человек, то даже если я буду находиться в школе сутки напролет, не факт, что увижу скрытую угрозу, — обозначает одну из главных проблем педагог-психолог Мария Степанова.
Неактуальная повестка
После стрельбы психолог Голованова ушла из школы. Но не только она. Сначала сняли директора школы Григория Титкина. Когда одноклассники Гордеева окончили 11 класс, школу покинули почти все учителя, работавшие с ними. Сейчас здесь почти не осталось тех, кто знал Гордеева. К тому же в 2014 году 263-я как бы и вовсе перестала существовать: вошла в образовательный комплекс школы № 950. Новое руководство приложило немало усилий, чтобы об инциденте забыли, считает ученик захваченного класса Никита Пугачев:
— Они быстро сняли портрет убитого учителя и постарались изгладить из памяти то, что случилось. После того как закончилось следствие, обстрелянный кабинет переделали, по-моему, в конференц-зал. Начальство не приветствовало напоминаний о произошедшем. Ученикам запрещали даже говорить об этом. Если обсуждали при посторонних, подходил завхоз и говорил, что «не по понятиям разговаривать на эту тему» — это цитата! Год назад кто-то из наших просил устроить день памяти по погибшему учителю, новый директор не разрешила.
Понимая, что пройти в школу с такой историей в анамнезе практически невозможно, мы направили официальный запрос в Департамент образования. На следующий день пресс-служба департамента ответила нам отказом: «Для нас сейчас это неактуальная повестка». Сотрудница департамента объяснила, что такое решение было принято совместно с директором школы Мариной Решетниковой. Мы позвонили директору, но Решетникова стояла на своем:
— У участников образовательного процесса мы с вами интервью не берем. Ни у детей, ни у педагогов — они точно не дадут согласие. Давайте не будем травмировать людей. Мы достаточно долго переживали эту ситуацию, это тяжело для всех.
Пример заразителен
Отсутствие у директора 263-й желания пускать журналистов в школу можно понять. Вполне естественное стремление — забыть кошмар и никогда о нем не вспоминать.
— Когда Гете написал «Страдания юного Вертера» и по Европе прошла волна суицидов, ученые придумали термин «эффект Вертера», — рассказывает Сергей Ениколопов. — Когда Курт Кобейн покончил с собой, многие последовали его примеру. Идея суицида «заразна», она подсказывает выход одиноким людям, находящимся в депрессии. Поэтому массированное обсуждение этой тематики в СМИ — это подготовка почвы для «эффекта Вертера». Уверяю вас, через некоторое время и керченскому стрелку кто-то станет подражать. Такая своеобразно понимаемая слава — тоже важный мотив «стрелков». Есть же, например, люди, которые ради сомнительной славы избивают человека, записывают избиение на видео, выкладывают в YouTube и собирают лайки — за это они готовы даже рискнуть свободой! Еще один фактор, приводящий к таким трагедиям — агрессивная атмосфера в обществе. Это легко объяснимо: стоит включить телевизор и посмотреть кино или ток-шоу… Я категорически против цензуры, но когда насилие тиражируется, люди начинают именно так воспринимать мир.
— Стрелок хочет отомстить и привлечь внимание, — говорит Сергей Кистенев. — Для людей, которые испытывают приблизительно те же чувства, что и убийца, он становится примером: они могут ставить его фото на аватарки в соцсетях или вступать в группы, где обсуждается ненависть к учебному заведению.
Выяснилось, что Росляков в колледже подвергался насмешкам, его это угнетало.
— Насилие — физическое и эмоциональное — в подростковой среде было всегда. В любом классе есть и будут вожаки и козлы отпущения. Но еще лет пять-десять назад никому и в голову не приходило открывать огонь, — отмечает Прохорычев.
— Но ведь у каждого, если вспомнить, был в классе или в школе такой мальчик, над которым издевались: подвешивали на гвоздь за воротник в туалете, прибивали брюки к стулу, — возражаем мы. — И, если пользоваться этой логикой, обиженные должны были бы в конце концов прийти и всех расстрелять. Но не делали этого. Почему?
— Возможно, потому, что раньше не было этого примера — случая в американской школе «Колумбайн». А теперь в соцсетях есть целое направление подражателей. Ведь мальчик из Керчи неслучайно оделся подобным образом: берцы, черные штаны, футболка с надписью «Ненависть». Сейчас легко стать известным. Это в подростковой среде очень развито. Я разговариваю с ребятами на встречах, и, когда спрашиваешь их, кто хочет быть известным, руки поднимают практически все. Поколение селфи. Они все снимаются и сразу отправляют информацию в сеть. Здесь то же самое: цель — получить известность. «Вот вы все говорите, я такой невзрачный, ботаник, у которого ничего не получается, нет талантов, чувствую себя ущербным… Так вот вам!»
А зачем я вообще живу?
Как тут не вспомнить студента московского Западного комплекса непрерывного образования, который год назад зарезал своего преподавателя ОБЖ. На личной странице «ВКонтакте» он опубликовал снимок убитого и свое фото. Неважно, что после покончил с собой. Главное, стал новостью.
По мнению владимирского омбудсмена, смерть в представлении подростков мифологична. У многих отсутствует безопасное поведение. Так было всегда, а в нашей полувиртуальной реальности эта тенденция лишь возросла.
Подростки селфи-поколения гонятся за славой, зверскими способами привлекают к себе внимание. Но шум, вызванный одной трагедией, сменяется шумом вокруг следующей. Уже забыты псковские подростки — те, что заперлись на даче и вели прямую трансляцию, отстреливаясь от силовиков, а затем совершили суицид.
С их окружением работала психолог Мария Степанова.
— Псковская трагедия вызвала волну отголосков в кругах подростков. Они увидели, что, оказывается, можно вот так сделать, и это будет решением проблемы, — рассказывает она. — Появился негативный пример. Девочка, с которой я работала, поначалу говорила: «А что, здорово! Они себя убили, зато у них теперь нет никаких проблем». Когда я говорила ей, что смерть не настолько красива, как кажется, ее это нисколько не пугало. В мире потерялась сама ценность жизни, дети спрашивают: «А зачем я вообще живу?» И не находят ответа. Для подростков это характерно. Другое дело, если рядом есть люди, которые поддерживают, и подросток знает, что он им дорог. У того же керченского мальчика не было человека, с которым он мог бы поделиться.
Исследовать «шутинг»
Все так, и все отчасти справедливо — когда не хотят поднимать шум вокруг таких трагедий, чтобы, не дай бог, не запустить цепную реакцию. Но помимо заботы об эмоциональном состоянии школьного коллектива (или — если шире — общества) это свидетельствует и о другом: о нашем неумении проходить через подобные трагедии.
В России предпочитают не осмыслить и пережить, а замолчать проблему и сделать вид, что ничего не произошло.
После стрельбы в американской школе «Колумбайн», которой подражал керченский студент Владислав Росляков, рядом с кампусом сначала поставили импровизированные памятники жертвам стрельбы. Мало того, установили и кресты с именами убийц — Эрика Харриса и Дилана Клиболда, тем самым напоминая, что им также нужно милосердие. Правда, их имена начертали другим шрифтом, чтобы отделить от остальных. Спустя некоторое время под давлением общественности кресты убийц убрали, а затем мемориал сгорел. Однако позже на этом месте открыли целый мемориальный атриум.
Памятная доска в честь погибшего прапорщика Сергея Бушуева висит в здании школы № 1411, где он учился. Школа, которую горе затронуло по касательной, смогла позволить себе увековечить своего выпускника. В бывшей 263-й — ни портрета погибшего Андрея Кириллова, ни одного упоминания о молодом учителе, который безоружным пошел на вооруженного ученика и ценой своей жизни, возможно, спас детей.
Что делать, чтобы такого не случалось впредь, задается вопросом Сергей Ениколопов. И сам же отвечает:
— В первую очередь нужно исследовать «шутинг». Но это должны быть серьезные исследования. У нас знаете как бывает: люди, почувствовавшие конъюнктуру, начинают этим заниматься, не имея никакого опыта. Например, если вы начнете искать работы про экстремизм, выясните, что у нас только ленивый о нем не пишет. А знаний не прибавляется, потому что никто из этих авторов экстремизм по-настоящему не исследует. Рецепты по снижению риска «шутинга» можно будет предлагать только по итогам серьезного анализа. Вы не представляете, какой вал исследований начался после роста преступности в США! Тогда выдающиеся психологи выступали на слушаниях в Конгрессе по поводу насилия в кино и на телевидении, а чуть позже, в 2007 году, — и в видеоиграх. Люди держат руку на пульсе. Выводы получились двойственные: с одной стороны, насилие, транслируемое отовсюду, влияет на поведение людей. С другой — когда появились видеоигры, преступность среди молодежи уменьшилась: подростки сидели дома и играли.
Всех в клетку
Президент Владимир Путин о событиях в Керчи высказался в том смысле, что это результат глобализации и влияния Интернета.
А наши государственные структуры после таких трагедий напоминают безумную мамашу из книги Бориса Виана «Сердцедер», которая так фанатично любит своих детей, что запирает их в клетку. У них все просто: можно школы превратить в казармы, а у детей забрать айфоны, отключить интернет, учителям добавить нагрузку и штрафовать психологов.
После керченского расстрела, пишет в своем «ЖЖ» социальный психолог Алексей Рощин, все во власти снова заговорили про «повышение мер безопасности» в школах. Предлагают, чтобы школы охраняла Росгвардия. И никому даже не приходит в голову, что ситуация диктует прямо противоположный подход. Охранники стоят на входе — а все «школьные массакры» последних лет показывают, что резня начинается изнутри. «Стрелка» же все равно берет ОМОН.
Так не пора ли откровенно признать, что сама эта «охрана» школ — мертворожденная идея, что мысль превратить школы в некие «крепости», обнесенные высокими заборами и с охранниками на «единственном» входе, оказалась пустышкой? Задаваясь этими вопросами, психолог делает вывод: охрана не спасает, но вредит в моральном плане — превращая школу уже в полное подобие тюрьмы. Разве школьники, говорит он, зэки, разве зэк может любить свою тюрьму? По его мнению, закрытость порождает ненависть, а ненависть — это и есть первая причина всех случившихся школьных ужасов. То есть ответом на теракт в Керчи должно было бы стать, конечно же, не усиление бессмысленной «охраны» школ, а наоборот — отмена этой охраны. Отмена, скажем так, ее обязательности. Школа — не Форт Нокс и не застенок. Вахтерши тети Маши на входе вполне достаточно. Для всего остального, подытоживает Алексей Рощин, существуют полиция и «тревожная кнопка».
Ради любви
Через год после стрельбы Сергей Гордеев был признан невменяемым и приговорен к принудительному психиатрическому лечению. Ему диагностировали параноидную шизофрению. По словам адвоката потерпевших Игоря Трунова, через полгода обследований в тюремной больнице Гордеева уже могли выпустить домой. Однако адвокат Гордеева Владимир Левин убежден, что его подзащитный выйдет на свободу еще не скоро:
— Он находится в смоленской деревне, в больнице закрытого типа, тюрьме для больных. Там самые тяжелые условия, какие есть. Какой врач возьмет на себя ответственность выпустить парня, убившего двух человек? Представьте себе, что врачи через два года скажут: «Он выздоровел, можем выпускать», а дальше — гора трупов. И кто будет нести ответственность? Да ну что вы! Родители с ним общаются, заботятся, но не предпримут ничего, чтобы его выпустили не выздоровевшим. У них растет маленький ребенок, неизвестно, как Сергей поведет себя в семье. Родители — законопослушные люди, понимающие: ну вот, у нас больной ребенок, и это наш крест.
Сьюзан Клиболд, мать одного из подростков, устроивших стрельбу в «Колумбайне», спустя много лет после трагедии дала серию телеинтервью и написала книгу «Дневники матери», где подводит такой итог своим размышлениям о причинах случившегося с ее сыном:
«Я пришла к выводу, что, вопреки нашему желанию, мы не можем точно знать или контролировать все, что думают и чувствуют наши близкие люди. При худшем развитии событий нам придется научиться прощать себя за то, что не знали, не задавали нужных вопросов, не нашли нужное лечение. И также я знаю, что даже самые ответственные и бдительные из нас не всегда могут вовремя оказать помощь. Но ради любви мы должны стараться узнать то, что от нас сокрыто».
