— Я хочу подчеркнуть, что по политическим мотивам ни один человек за эти пять лет не пострадал, — заявил Петр Порошенко в своей предвыборной речи.
— В Украине есть свобода слова, свободные СМИ и интернет. Гражданство Украины — это свобода, достоинство и честь, — сказал Владимир Зеленский после выборов.
— Политические преследования мне хорошо известны, и я нахожусь на своей должности, в том числе чтобы их не допускать, — услышали мы от генпрокурора Юрия Луценко, когда встал вопрос о его отставке.
Я держу в руках свой оправдательный приговор, который получил в конце марта, и не понимаю, на какую планету попал. Больше года в СИЗО по обвинению в «терроризме» и «сепаратизме» за журналистские публикации в СМИ и видеорепортажи из Донецка, где все попавшие в кадр люди говорят: «Мы хотим мира». СБУ и прокуратура требовали сначала пожизненного заключения, а потом 15 лет. Пожизненного — за журналистские публикации!
А отчеты ООН, Международного общества прав человека, ГО «Успішна Варта», а письма евродепутатов, Amnesty, «Сети Солидарности» и даже Госдепа США о политических преследованиях в том числе журналистов — это все о какой-то другой Украине, Украине не с Земли, а с Марса или Венеры?
Тогда я купил билет на поезд — не межгалактический экспресс, а обычный, «Укрзалізниці», — и поехал.
Как свергнуть власть, возложив цветы к памятнику
Активистов одесского Антимайдана Евгения Мефедова и Сергея Долженкова продержали три года в СИЗО по обвинению в организации массовых беспорядков 2 мая 2014 года в Одессе и затем, осенью 2017-го, оправдали. Но Женя и Сережа даже не успели выйти из здания суда, поскольку им тут же предъявили новое обвинение (на этот раз в посягательстве на территориальную целостность Украины и попытке свержения конституционного строя) и отправили обратно в тюрьму. По мнению следствия, попытка свергнуть власть выражалась в возложении цветов к мемориалу десантникам-ольшанцам и выкрикивании лозунга «один за всех и все за одного!» в Николаеве в марте 2014-го. На данный момент Мефедов и Долженков в СИЗО уже более пяти лет.
В Николаев на суд по делу активистов я поехал еще в конце 2018 года. Знаменитый город корабелов, впрочем, не только он, постепенно превращается в город барыг. Советский судостроительный завод «Океан» продан за 122 млн гривен (примерно 300 млн рублей), что соответствовало сумме покупки нескольких представительских авто для правительства. А разрушающийся памятник Корабелам и флотоводцам Николаева в окружении Макдональдса и ларьков с сувенирами выглядит как руины древней, более развитой цивилизации в краю варваров из темных веков.
К суду как на работу подходит кучка молодых людей с закрытыми лицами и низкой социальной ответственностью. Их задача — кричать «Ганьба!» и требовать расправы над «сепаратистами». Но не в этот раз. Конвой «забыл» забрать подсудимых, и в суд их не привезли. Интересно, может ли случиться, что их снова «забудут» привезти, когда придет время продления меры пресечения? А судья после этого уволился. Вот просто взял и уволился, фактически приговорив людей, уже несколько лет находящихся в заключении, к повторному рассмотрению дела.
Родные Мефедова в России, но у Долженкова все здесь, в Одессе. Маме Тамаре очень тяжело — пять лет мучительной борьбы без финала. Она с радостью идет на контакт в надежде, что широкая огласка хоть как-то поможет остановить творящийся беспредел.
— Сережа хорошо учился в школе, окончил Одесский госуниверситет внутренних дел с отличием, защитил кандидатскую диссертацию, работал в милиции, — рассказывает она. — В сети пишут о том, что его уволили из органов якобы за изнасилование несовершеннолетней. Это неправда. Он ушел сам, так как начальство требовало ежемесячно приносить деньги, то есть толкало его на вымогательство денег у населения — ведь зарплаты у них были мизерные.
Выливание украинскими СМИ ушатов грязи на политических заключенных — явление широкое. По сути, это часть самой репрессивной кампании — создание в обществе атмосферы ненависти к людям с оппозиционными взглядами и оправдание в глазах обывателей их ареста. Одно дело — схватили оппозиционного активиста, а другое — «сепаратюгу» и насильника. При этом арестом Сергея дело не ограничилось:
— 8 мая, через два дня после ареста Сережи, моего мужа, генерала, доктора юридических наук, профессора, уволили из Одесского госуниверситета внутренних дел по приказу министра Авакова. Через несколько дней на улице схватили моего старшего сына Олега — доктора политических наук, профессора с тремя высшими образованиями, и увезли в Киев в СБУ. Они хотели пришить нам преступную группу: отец-генерал и два сына. К счастью, попался порядочный следователь, который отправил Олега обратно в Одессу. Было и смешное. После того как эсбэушники скрутили моего сына, затащили в машину и повезли в Киев, он обнаружил пропажу 100 долларов, которые были у него в кармане на момент задержания.
В общем, соображения государственной безопасности не отменяют мелкого воровства. Симптоматично, что и у меня из квартиры после обыска тоже исчезло порядка 500 долларов.
Пока назначили нового судью, прошло немало времени. В заседании 29 марта 2019 года адвокат Валентин Рыбин допросил свидетелей (все как один активисты Майдана).
Свидетель: Знаю, что автоколонна из Одессы приехала в Николаев, чтобы отпраздновать годовщину освобождения Николаева от… (пауза) нацистов.
Адвокат: Вы видели моего подзащитного?
Свидетель: Нет.
Адвокат: В показаниях вы сказали, что участники автопробега выкрикивали лозунги и возлагали цветы. Какие из этих действий вы относите к действиям, направленным на насильственное свержение конституционного строя или захват власти?
Свидетель: Выкрики.
Адвокат: А какие выкрики вы слышали?
Свидетель: Ну, все точно я не помню. И вообще слышал очень плохо, только отрывки. Они критиковали власть, говорили, что революция, Майдан — это ай-ай-ай, такое все.
Пять лет в СИЗО с такими свидетельскими показаниями — это смелая правовая инновация. Большой и спокойный как медведь, но порядком замученный, в силу того чем ему приходится заниматься, адвокат Рыбин убежден, что сейчас цель у прокуратуры одна — затягивать рассмотрение дела до последнего:
— Сейчас ведется допрос свидетелей, — говорит он. — Их 49 человек, и никто ничего не может сказать, но прокуратура всех требует допросить, понимая, что это существенно затягивает процесс. Все свидетели видели возложение цветов только в видеозаписи, но уверяют, что были на месте.
Затягивая процесс, сторона обвинения одновременно пытается сохранить лицо в разваливающемся деле.
— 15 апреля состоялось очередное заседание. Понятно, что ничего не клеится. И вот прокурор предложил, чтобы ребята признали свою вину, а суд даст им минимальные сроки. Конечно, ребята с негодованием отказались. Иметь судимость за возложение цветов к памятнику — это уже чересчур даже для нашей страны, — говорит мать Сергея Долженкова.
Террористы из детской больницы
От Запорожья до Бильмака (бывший пгт Куйбышево) 136 километров ям — дорогой это назвать нельзя. Машина трясется так, что хочется поскорее на свежий воздух, но его тоже нет. Вязкий запах подсолнечного масла обволакивает все вокруг, не дает дышать. Хочется куда-то деться, перейти хотя бы на другую сторону разбитой улицы, но и там какая-то безнадега — остовы погибших в пожаре сельскохозяйственных построек. Ощущение мира Дэвида Линча лишь усиливается внутри самого суда, где прямо перед залом заседаний на полу кучей навалены предназначенные для утилизации папки с делами, каждое из которых — судьба конкретного человека.
Сегодня человека везут в Бильмак аж из Вольнянского СИЗО — пять часов в автозаке по бездорожью в одну сторону, хотя от Вольнянска до того же Запорожья всего полчаса.
Человек — Андрей Татаринцев, предприниматель из Луганской области, последние годы проживавший в Киеве. Его, гражданское лицо, военная прокуратура обвиняет в «содействии террористической организации, ведении агрессивной войны и нарушении законов и обычаев войны». Конвой задерживается, и мы беседуем с адвокатом подсудимого Владимиром Ляпиным.
— Цель таких обвинений одна — безальтернативное помещение обвиняемого в СИЗО, — говорит адвокат. — У него в Луганской области было несколько цистерн с дизелем и бензином. В 2015 году он с женой и ребенком уехал в Киев. И в 2017-м сотрудники СБУ его задержали. Он на диктофон в следственном кабинете говорит: «Ко мне приехала милиция ЛНР и потребовала отдавать два куба топлива на станцию переливания крови и на детскую больницу». Он не брал в руки оружия, он просто выживал и занимался тем, в чем разбирается. И, согласно обвинительному акту, именно предпринимательская деятельность ставится ему в вину. Бильмак — крупная узловая железнодорожная станция, в день проходит несколько эшелонов с товарами как в сторону ДНР, так и обратно. Уголь и многое другое. На мой вопрос прокурору, в чем разница между предпринимательской деятельностью, которую вел Татаринцев, и действиями тех, кто сегодня послал три эшелона в ДНР, он прячет глаза.
Обсуждая формулировку о ведении Татаринцевым «агрессивной войны», адвокат Ляпин недоуменно разводит руками:
— Кроме протоколов опознания, где записано, со слов троих украинских пленных, что он якобы бил их в Снежном, ничего больше нет. Его мобильные телефоны все время прослушивались. Но вот парадокс: данные мобильных операторов за период, указанный в обвинительном акте, не позволяют установить, где находился обвиняемый! СБУ не дает информацию о местонахождении мобильного телефона. Все указывает на то, что это заказное дело, сфабрикованное только с целью отжать у человека бизнес.
Но вот наконец и конвой. Высокий, стройный и, казалось бы, крепкий Андрей выглядит нехорошо. Осунувшееся лицо, мешки под глазами — результат неоказания медицинской помощи в СИЗО больному-диабетику. Его заводят в «аквариум», и через узенькое отверстие я слышу его слова:
— Медикаменты выдали 10 марта, спустя три месяца после их назначения по постановлению суда и спустя полтора года после помещения меня в СИЗО. В семь утра нас подняли, приехал конвой, нас забрали. Мы не завтракали, не обедали и не будем ужинать. Дали с собой кулек с лекарствами, но от них нет никакого толка, так как часть из них надо принимать перед едой, а часть — после еды. С таким уровнем сахара в крови вообще нет смысла принимать лекарства. Нужно ложиться, обследоваться, сбить его до нормы 5–6, а не 15–17, подбирать дозу медикаментов. Если просто выпить таблетку, она не поможет.
Таблетки Татаринцев получил только после того, как у него в СИЗО побывала миссия «Красного креста». До этого ему вообще отказывали в лечении. Когда обвиняемый более полутора лет назад попал в изолятор СБУ, уровень сахара у него был 6 при норме 5. Уже в феврале 2019 года врач в зале суда зафиксировал показатель сахара в крови более 17 и заявил, что Андрею необходимы лекарства, правильный образ жизни и специальная диета. СИЗО дало официальный ответ, что не в состоянии обеспечить заключенному все перечисленное.
В коллегии замена судьи. На этом основании без учета мнений сторон дело начинают рассматривать с самого начала по второму кругу, что вызывает удивление не только адвоката, но и военного прокурора, который ездит в Бильмак аж из Киева.
Тем временем Андрею становится плохо — ведь он без еды и без лечения. Скорую приходится ждать 40 минут, так как во всем Куйбышевском районе осталась только одна бригада. Фельдшер фиксирует давление 170 на 100 и сахар 13,9, дает Татаринцеву таблетку от давления и настаивает на том, что срочно нужно отправлять пациента в больницу. В зале присутствует начальник санчасти Вольнянского СИЗО. Она утверждает, что отсутствие завтрака не должно было повлиять на уровень сахара.
— Наверное, дело в нервах, — предполагает начальник санчасти. — Он принял лекарство от давления, и его состояние скоро должно улучшиться.
— Но ведь уровень сахара в несколько раз выше нормы! Подсудимый может впасть в кому! — восклицает адвокат.
— Помочь ничем не могу, у меня нет для этого полномочий. Если давление сейчас упадет, надо продолжать заседание.
Посовещавшись, суд решил, что продолжать заседание-таки невозможно, но… Через несколько дней истекает срок меры пресечения, и в больницу Татаринцева повезут только после решения вопроса о продлении.
— Ваша честь, это пытки! — выступает адвокат Ляпин. — Решать вопрос о продлении суд может целый час, а в больницу ехать нужно немедленно! Я требую отвода коллегии!
Но это глас вопиющего в пустыне. Отвод отклонен, а прокурор обвиняет сторону защиты в затягивании процесса и попытке срыва заседания на том основании, что скорая сделала все, чтобы «выяснить состояние здоровья». А оказать помощь? Обвинитель, несмотря ни на что, маниакально требует сначала продлить срок содержания в СИЗО, а потом уже решать все прочие вопросы.
В итоге суд благосклонно позволил отвезти подсудимого в больницу, но с условием возвращения назад для продления меры пресечения.
Во время двухчасового перерыва начальник санчасти СИЗО, оправдывая свое бездействие, заявляет, что Татаринцеву была назначена диета № 8, но тот сам от нее отказался. Еще бы! От манки и сахара, которые при диабете категорически противопоказаны. Диабетикам назначается исключительно диета № 9.
Тяжелое состояние обвиняемого, естественно, не помешало продлить его содержание в СИЗО еще на два месяца, ведь он — с арестованным имуществом и изъятыми документами — конечно, сбежит в ЛНР или Россию! Почему же тогда Андрей сразу отказался от реальной возможности покинуть территорию Украины — от обмена на украинских пленных? (Последний обмен пленными между Украиной и самопровозглашенными республиками произошел в самом конце 2017 года; с украинской стороны было освобождено 233 человека, в основном таких же гражданских, как и Андрей. — «РР».) Но кто будет задаваться такими сложными вопросами?
Дело о кровавом халате
Депутат Харьковского горсовета Андрей Лесик осуждал насильственные действия на Майдане, выступал за мир и выполнение Минских соглашений, за что и поплатился. В декабре 2017 года Андрея арестовали по подозрению в посягательстве на территориальную целостность Украины за якобы сделанный им в 2014 году репост в Фейсбуке о создании Одесской народной республики. Правда, арестовали не сразу. Сначала предъявили подозрение, и Лесик пошел в СБУ ознакомиться с документами. Там от него потребовали подписать бумаги, но он отказался это делать без адвоката и направился к выходу. Выйти ему не позволили — сотрудники СБУ схватили его за шею, стали валить на пол. У Андрея начался гипертонический криз, приехала скорая. Но и в больнице от него не отстали.
— Меня пытались заставить подписать бумаги, в буквальном смысле выкручивая руки и удушая, не давая оказывать неотложную медицинскую помощь, — рассказывает Лесик.
Три месяца в СИЗО — и 1 марта 2018 года суд выпустил обвиняемого из-под стражи. Но радоваться было рано. Через три дня Андрею предъявили новое подозрение — в избиении пятерых сотрудников СБУ. «Избивал» их Лесик, находясь в больнице под капельницей. В общем, очень быстро он оказался под круглосуточным домашним арестом. Судью Дениса Невядомского, который посмел отпустить «сепаратиста», тут же подвергли обструкции в СМИ и через некоторое время уволили.
По прошествии шести месяцев (это максимальный срок для такой меры пресечения) депутат снова вышел на волю и полгода ходил на суды как свободный человек, пока ему вдруг ни с того ни с сего опять не дали «домашний».
— Это был судейский беспредел, потому что изначально суд отдал меня на поруки народному депутату Нимченко, а апелляционный суд, не имея на то полномочий, отменил постановление первой инстанции, — говорит обвиняемый.
В начале апреля 2019 Андрей предложил мне приехать в Харьков, чтобы лично оценить происходящее. «Избитые» Лесиком сотрудники СБУ на заседание не явились из-за занятости на работе. К делу приобщили ряд документов, диск с видеозаписью и окровавленный халат, в который был облачен «избитый» подсудимым сотрудник госбезопасности. Согласно судмедэкспертизам, на сотрудниках СБУ были выявлены синяки, оставленные неким тупым предметом приблизительно за 24 часа до медосмотра. Что за тупой предмет и кто оставил синяки, можно было бы легко выяснить, изучив видеозапись из больничной палаты, — это предложила сделать сторона защиты. Однако неожиданно оказалось, что запись в суде посмотреть невозможно по техническим причинам: не на чем смотреть. Просмотр видео перенесли на 15 апреля.
— Беспредел творили работники СБУ в больничной палате. И вы сильно ошибетесь, если предположите, что они заходили один раз. На видео они крушат палату, бьют бутылки и так далее. Когда вламывались в палату — крики, кипиш, «СБУ работает!» — эмоционально жестикулируя, объясняет Лесик.
Видеозапись не секретная, ее фрагмент даже выложен в интернете — после заседания Андрей включил ее для меня с мобильного телефона. Что же там? Лесик лежит в палате под капельницей, рядом родственники. В помещение врываются эсбэушники, заявляют, что проводят следственные действия. Дальше нервы, крики, вырванный из вены катетер, кровь хлещет по палате, попадает на работника СБУ… В чем заключалось «избиение», сказать сложно.
Но 15 апреля суд снова нашел формальный повод не смотреть ключевое видео. О том, что происходило, Андрей мне рассказывал уже по телефону:
— Прокурор спросил потерпевшего, чья кровь на халате. Тот говорит: Лесика. То ли они не согласовали свои действия, то ли сработал фактор некомпетентности… Что они хотели этим доказать? Наверное, что судят не того человека. Это цирк, когда живущему в Харькове человеку шьют создание Одесской народной республики за репост гиперссылки новости, которая еще и не открывается!
А 17 апреля мой телефон снова звонит:
— Представляешь, они предложили снять с меня одну из статей. Прокурор вскользь говорит: «Андрей Анатольевич, а не хотите закрыть дело по ст. 110 по срокам давности?» «Да нет, — говорю, — по срокам давности не пойдет». Для них это был бы лучший вариант, так как там не предусмотрено реабилитации. А за все то время, что я сидел в СИЗО, все причастные должны понести ответственность. Это же идиотизм, когда следователь СБУ, который вел дело, и потерпевший — это одно лицо! Прокурор со следователем — типичные подельники, а доказательством моей вины служат только их слова о том, что я их бил. Там же камеры есть, вы же могли показать в суде, что происходило в СБУ!.. Судья этого всего не знал? Хотя, может, он живет в каком-то своем мире…
25 апреля, после победы Зеленского на президентских выборах, опять новости. Суд все-таки отпустил Лесика под личное обязательство. Неужели справедливость есть? Андрей считает иначе:
— Речь не о том, что в Украине есть правосудие. СБУ и прокуратура Харьковской области напрямую представляют интересы администрации президента Порошенко. Просто изменилась политическая ситуация. После первого тура выборов выпустили Надежду Савченко, после второго — меня. Как писал судья в одном из своих решений, «общественный резонанс превалирует над моими частными интересами». А тут общественный резонанс уже перестал превалировать.
Разоблачение агента Пампуха
12 апреля, в день космонавтики, в Житомире, где родились конструктор ракетно-космических систем Сергей Королев и писатель-гуманист Владимир Короленко, судят журналиста Василия Муравицкого.
За делом Васи я слежу с самого начала. Этого интеллектуала и интеллигента, от которого даже в самой критической ситуации не услышишь ругательного слова, арестовали и отправили в СИЗО по обвинению в госизмене, посягательстве на территориальную целостность Украины, разжигании национальной розни и содействии террористической организации путем журналистской деятельности за пару месяцев до меня. «Российским куратором» Муравицкого в обвинительном акте проходил некий агент Пампух. Через время в суде выяснилось, что это соседский кот. Почти через год, благодаря заступничеству депутатов Европарламента, Василию изменили меру пресечения на круглосуточный домашний арест.
Между двумя областными центрами — Запорожьем и Житомиром — прямых поездов нет. Добираться нужно только через Киев, поэтому дорога долгая и сложная. Суд находится на площади, в которую упирается ул. Черняховского, освободителя Житомира от фашистской оккупации, переименованная почему-то в ул. Леха Качинского, экс-президента Польши. Плиты на площади перед судом до сих пор разбиты и покорежены — на них несколько лет назад падал снесенный сторонниками Майдана памятник Ленину. На постаменте вместо памятника повис черно-красный флаг УПА.
Три часа до начала заседания, и мы беседуем с Василием Муравицким о подробностях его злоключений:
— Меня преследуют исключительно за журналистскую деятельность, — рассказывает он. — Обвинения в создании террористической группы нужны были лишь для того, чтобы закрыть меня в СИЗО, чтобы я замолчал. На первом заседании прокурор сказал, что группа — это я сам и редактор издания, где я публиковался. То есть трудовые отношения журналиста с информационным агентством по официальному договору называются созданием террористической группы, — находит силы для иронии Муравицкий.
За чашкой горячего кофе журналист рассказывает, как вооруженные сотрудники СБУ ворвались в палату роддома, куда он приехал к жене и новорожденному сыну:
— Они ждали рождения ребенка, чтобы прийти в самый уязвимый для меня момент. Меня задержали прямо в роддоме, не предъявив никаких обвинений.
А дальше — подозрение в особо тяжком преступлении, отказ в доступе к адвокату, обыски с нарушением норм уголовно-процессуального кодекса.
— Представляете, журналист критикует Правый сектор, а СБУ приводит в качестве понятого основателя Правого сектора в Житомире, — рассказывает Василий.
И, конечно, предложение обмена в непризнанные республики Донбасса.
— Я отказался. Мне обещали десять лет, если не подпишу. Звонили теще, звонили только что родившей ребенка жене, шантажируя обменом и обещая в противном случае надолго посадить, — говорит Муравицкий.
Немедленного освобождения журналиста Муравицкого требовали «Репортеры без границ», «Комитет защиты прав журналистов» (Нью-Йорк), «Комитет мира» (Финляндия). Amnesty International и швейцарская «Сеть Солидарности» признали его узником совести. Даже бюро по защите прав человека при Госдепе США назвало преследование Муравицкого политически мотивированным, что тут же вызвало ряд шуток: Муравицкий теперь не «рука Кремля», а «рука Госдепа».
— Если бы такие заявления прозвучали пять-десять лет назад, то прокурор бы лично пришел в СИЗО, вывел бы меня из камеры и извинился, но не сейчас. У судей тяжелый выбор: принять непопулярное, но законное решение — или принять незаконное, но угодить нынешней власти. Если меня осудят, каждый журналист в Украине, который сотрудничает с любым иностранным изданием, будет в опасности.
Но пора идти в суд. В зале нас уже ожидают адвокат Светлана Новицкая, журналисты местных изданий, наблюдатели OSCE и ISHR. Прокурор зачитывает протоколы негласных следственных действий — переписку Василия с разными людьми в соцсетях, добытую, как водится, без разрешения следственного судьи. Среди тем переписки — функционирование общественной организации с проукраинской позицией, публикации о нахождении точек соприкосновения в разделенном украинском обществе и здоровье тестя. Адвокат Новицкая требует изменить меру пресечения с круглосуточного домашнего ареста на ночной, поскольку обвинение необоснованно, а у обвиняемого есть маленький ребенок и скоро родится еще один — Василию необходимо работать, чтобы обеспечивать семью. Пока судьи пребывают в совещательной комнате, в зале появляются молодые люди в футболках праворадикальной группировки С14, члены которой обвиняются в убийстве журналиста Олеся Бузины. Когда коллегия по возвращении в зал в очередной раз отклоняет ходатайство защиты, радикалы начинают скандировать «Ганьба!» в адрес суда. Все в недоумении, ведь решение принято не в пользу обвиняемого. Адвокат Новицкая пытается что-то объяснить молодым людям, но они со словами «Закрой свой рот!» покидают помещение. Мы снова сталкиваемся с членами С14 на крыльце здания суда. Адвокат и обвиняемый с юмором втолковывают им, что их задача — выступать против Муравицкого, а не за, но «активисты» с трудом понимают, о чем речь.
Старики-разбойники, или пенсионный терроризм
О том, что в Запорожье судят водителей маршруток, которые возили донецких пенсионеров через линию разграничения за их законными пенсиями, я узнал, еще находясь в СИЗО. В первые дни моего пребывания под стражей я даже ненадолго попал в камеру, где находился один из них, но как следует познакомиться так и не успел — перевели. Узнать же подробности этого совершенно безумного дела удалось только после освобождения.
Сергей Сергеев и Андрей Горбань — водители из Макеевки, города на неподконтрольной Украине территории Донецкой области. Их вместе с тремя женщинами, работницами Запорожского управления социальной защиты, обвиняют в каком-то диком количестве преступлений: это и финансирование терроризма, и содействие деятельности террористической организации, и создание преступной организации, и служебный подлог, и завладение имуществом путем злоупотребления служебным положением… В совокупности эти статьи предполагают до 15 лет лишения свободы.
В деле 16 томов, обвинительный акт на 190 страниц прокурор зачитывал в зале заседаний полгода, Сергеев и Горбань сидят в СИЗО без приговора 2,5 года, остальные обвиняемые до восьми месяцев содержались под домашним арестом, а сейчас находятся без меры пресечения.
— В чем вообще суть обвинения? — спрашиваю я у адвоката Ольги Зелинской в коридоре Коммунарского суда Запорожья.
— Эти работники соцслужбы и водители якобы вступили в предварительный сговор для того, чтобы финансировать терроризм, — отвечает она, непроизвольно переходя с русского на украинский. — Одни незаконно выдавали справки, в Пенсионном фонде пенсионерам незаконно начисляли пенсии, а другие — Горбань и Сергеев — забирали деньги и из этих денег финансировали террористов.
— Так, а кто террористы?
— Изначально у облпрокурора Романова была такая задумка — сделать террористами 90 человек пенсионеров, потому что они точно получали эти деньги. А кому они там их передавали или не передавали, непонятно. Самих пенсионеров даже никто не допрашивает, хотя есть их показания на досудебном следствии. Дедушки и бабушки плакали и говорили: мол, благодаря этим водителям мы хоть выживаем, у нас еды нет, не на что кусок хлеба купить.
Конвой привозит обвиняемых и помещает их в глухой «аквариум». Горбань узнает меня, машет рукой, что-то говорит Сергееву (через стеклянную стенку ничего не слышно), их глаза загораются надеждой. Не знаю, на кого должны быть похожи пособники террористов (наверное, на меня), но эти двое водителей выглядят как простые работяги — полжизни в шахте, потом за баранкой маршрутки. Хочу подойти и поговорить с ними, но начальник конвоя мне не дает: по его мнению, есть опасность, что я что-то передам подсудимым. Я начинаю говорить об уголовной ответственности за препятствование журналистской деятельности; это меняет ситуацию. Конвоир ссылается на внутренние документы (сам бы он по-человечески пустил, но инструкции…) и тут же поясняет: нельзя подходить к окошку, но никто не запрещает стать рядом со стеклом и разговаривать с подсудимыми.
У Сергеева инвалидность, связанная с тяжелой формой радикулита. За 2,5 года в СИЗО он потерял почти все зубы, из-за отита частично потерял слух. За это время его ни разу не вывезли в больницу. Сергеев грустно улыбается, показывая мне остатки зубов.
— Оборудование в кабинете все старое, анестезии нет. Но боль была настолько жуткая, что я просил стоматолога-стажера, который иногда приходит в СИЗО, рвать по живому, — рассказывает он.
Год назад умерла мать Сергеева, и он не успел ее повидать. У Горбаня дела ненамного лучше. На щеке вздулся огромный флюс, причиняющий боль и мешающий нормально разговаривать.
В зале появляются свидетели — почти все сотрудники «Ощадбанка» (аналог «Сбербанка», крупнейший госбанк Украины. — «РР»), который выдавал пенсии. Обвиняемых видели пару раз, когда они привозили пенсионеров в отделение банка. Оформляли карты люди самостоятельно, чужие документы обвиняемые не привозили, завладевать деньгами пенсионеров не пытались.
Вещдоки в деле — телефоны обвиняемых. Наверное, на них какая-то информация о создании преступной группы… Все затаив дыхание ждут, что же там найдется. Включаем — из динамика раздается: «Sex bomb, sex bomb, you’re my sex bomb» (все в зале улыбаются и переглядываются), а потом что-то из «Океана Эльзы». Ну и какие-то невероятно ценные для следствия фотографии с изображением коробки передач автомобиля, рельсов и людей на природе.
Далее следуют невнятные и путанные показания эксперта по экономическим вопросам.
— Следствие интересовали суммы, начисленные пенсионерам в период якобы совершенного преступления, но она просчитала даже то, что зашло на счета уже после задержания Сергеева и Горбаня, — пояснила происходящее адвокат Зелинская.
Что говорят по этому поводу в Пенсионном фонде?
— Представитель истца на допросе в суде сказал, что они затребовали эту сумму, так как ее им назвал следователь СБУ. Представляете такое? — из последних сил сохраняя самообладание, сообщает мне адвокат. — «Так Пенсионный фонд вычислял нанесенные ему убытки или нет?» «Нет, — говорят. — В СБУ нам назвали эту сумму — мы ее и указали в иске».
— А у СБУ откуда данные?
— СБУ взяла их из той экспертизы. Выплаты приостановили только через год, а некоторым продолжают до сих пор. Я спрашиваю ПФ: «Вы, фактически зная, что их обвиняют в финансировании терроризма, по-прежнему выплачиваете средства?» «Мы считаем все эти выплаты законными», — отвечают. Мы потухли.
Но заседание продолжается, нужно решать вопрос с мерой пресечения. Прокурор, как обычно, ходатайствует о СИЗО еще на два месяца, а адвокат Антонина Шостак требует освободить подзащитных из зала суда вообще без меры пресечения, ссылаясь на практику по моему делу, делу Савченко/Рубана, Конституцию Украины и решения ЕСПЧ.
— Я понимаю, в делах, связанных с «терроризмом», судьям сложно, — говорит она. — Происходит давление прокуратуры, открываются уголовные дела в отношении судей, которые отказываются идти на поводу у органов следствия.
По ее словам, из миллиона донбасских пенсионеров 700 тысяч уже не получают соцвыплат, а данное дело открыто с целью лишить данных выплат и оставшихся пенсионеров с неподконтрольных территорий.
— Почему они должны сидеть в СИЗО только из-за того, что так хочет власть? — задает вопрос адвокат Шостак.
Стороной защиты в зал заседаний был приведен человек, с которым Сергеев подписал договор об аренде жилья и который готов официально поселить его в своей квартире в Запорожье.
— А вы, Горбань, где жить собираетесь? — строго спрашивает председательствующий судья, но в ее голосе чуть ли не впервые появляются нотки… не знаю, даже надеяться не хочется, чтобы не спугнуть удачу. Просто сижу, затаив дыхание.
— Да где угодно. Я могу жить где угодно, — невнятно, из-за флюса, который мешает ему говорить, отвечает водитель.
— У меня дома, что ли?
Многие едва сдерживаются от смеха, представив себе, как Горбань из зала заседаний едет домой к судье.
— Могу в гостинице, могу где угодно, — повторяет смущенный обвиняемый.
Суд уходит совещаться, а после возвращения… освобождает Сергеева и Горбаня без меры пресечения. Выходя из зала, сдержанно улыбающаяся судья стучит пальцем в «аквариум»: «Горбань, решайте, где будете жить». Сергеев закрывает лицо руками, чтобы не показать слез счастья. Конвой уже не мешает ему пожать мне руку через окошко «аквариума».
А на улице весна, которую Сергеев и Горбань увидят впервые за 2,5 года. Увидит ее также освобожденный под личное обязательство Лесик. Находящийся под круглосуточным домашним арестом Муравицкий посмотрит на возрождающуюся природу из окна своего дома. Но Мефедов с Долженковым, Татаринцев, сотни других политзаключенных, о которых в одном материале просто невозможно рассказать, пропускают очередную весну своей жизни, как пропускают ее их родные и близкие, пять последних лет живущие в аду.
Тем временем из Херсонского СИЗО в Киев везут режиссера Олега Сагана. Статьи обвинения все те же — свержение конституционного строя и посягательство на территориальную целостность. Доказательство — ролик в Youtube, где самого Сагана нет, но кто-то якобы его голосом критикует власть. Везут пожилого и перенесшего инфаркт режиссера 12 часов в стальной будке автозака, везут сотрудники СБУ, хотя дело передано в суд и делать это должен конвой СИЗО. В зале суда запирают врача скорой помощи вместе с обвиняемым в «аквариуме», отказывают в госпитализации, дерутся с адвокатом Рыбиным, толкают адвоката Новицкую и пытаются забрать у нее телефон, а затем без постановления суда увозят Сагана в неизвестном направлении.
А пока еще действующий президент Порошенко «за самоотверженное служение украинскому народу, выдающийся личный вклад в защиту государственного суверенитета и территориальной целостности Украины» присваивает главе СБУ Василию Грицаку звание Героя Украины.
