Вы неоднократно говорили, что ваша позиция на стороне мирных жителей, а не какой-то из сторон конфликта. Но вы-то снимаете только с одной стороны линии фронта. Не вызывает ли это перекос?
В силу обстоятельств я снимаю только на территориях, подконтрольных ДНР и ЛНР. Но и на этой стороне, думаю, есть мирные жители, погибшие в результате действий не только украинской армии, но и тех, кто воюет со стороны республик. А в ряде случаев непонятно, кто виновен — иногда это абсолютно ясно, а иногда нет. Когда я снимал трагедию в станице Луганской, я не знал, кто бомбил. Только спустя год я прочел доклад одной из гуманитарных организаций, которая проводила свое расследование, и они пришли к выводу, что это была украинская армия. (Два авиаудара 2 июля 2014 года унесли жизни 12 местных жителей, в том числе и жизнь пятилетнего Ивана Ермилова; ответственность украинских ВВС первой из международных организаций подтвердила Human Rights Watch. — «РР».)
Великая фотография из станицы Луганской, где из пылающего огня бегут двое, мужчина и женщина… Как было сделано фото?
Мы были тогда в Луганске. По соцсетям прошла информация, что был нанесен удар по станице Луганской, что есть жертвы и разрушения, и я немедленно поехал туда вместе с нашим водителем и фотографом из ТАССа Стасом Красильниковым. Были минут через 20–30, не позже. Дома горят, толькотолько подъехали пожарные машины, люди в панике, плач, шок. Потом ситуация немного выровнялась, люди начали приходить в себя. И одна семейная пара пыталась спасти какие-то вещи из своего дома. Дом горел, но не сильно, они пытались вынести какую-то утварь, спасти собаку, которая была ранена.
И в какой-то момент (в результате порыва ветра, может быть, или чегото еще) дом внезапно вспыхнул весь. Они побежали, и в этот момент я сделал несколько кадров. Многие спрашивают про эту фотографию — ощущение такое, что в тот момент в дом попал снаряд. Но я не был в станице в момент бомбардировки. Тем не менее образ получился ярким и сильным и передает ту самую атмосферу ужаса, которую мы там застали. Страшно даже представить, что чувствовали люди, которые сидели дома, а тут с неба начали падать бомбы! Полное ощущение Второй мировой из фильмов, как мы это себе представляли — в семейной памяти.
А вообще много ли шансов снять выдающуюся фотографию в самый момент обстрела или авианалета?
Как у кого. Но в моей практике — как правило, нет, немного. Это крайне сложно. Слишком много факторов должно совпасть.
Вы потом встречались с вашими героями из станицы Луганской?
Я был там через несколько дней на похоронах погибших, меня жители сами пригласили. Позже я много раз приезжал в Луганскую область, но побывать в станице не удалось, она перешла под контроль Украины. (Украинские войска вошли туда 18 августа 2014 года, но станица Луганская остается на линии разграничения и под ударами все годы войны. Только недавно удалось развести стороны в этом районе, и результат разведения пока очень непрочен. — «РР».)
Но я уверен, что положение мирных жителей одинаково с обеих сторон фронта — и люди похожи, и обстоятельства. С точки зрения содержания неважно, с какой стороны линии фронта сделаны эти фотографии.Все равно хотелось бы побывать с той стороны, но нет такой возможности.
Потому что вам как корреспонденту МИА «Россия сегодня» было бы затруднительно работать с той стороны?
Просто невозможно. К сожалению, в современных конфликтах журналистов перестали воспринимать как нейтральную сторону — они уже всегда рассматриваются воюющими сторонами как участники конфликта. Иметь возможность работать с двух сторон, конечно, лучше. Хотя в истории военной журналистики были случаи, когда блестящая работа делалась только с одной стороны. Так, Стэнли Грин во время Чеченской войны работал только со стороны ичкерийцев, и это была его позиция. А вот Энтони Сво снимал со стороны федеральных сил (там мы с ним и познакомились). Потом они сделали совместную книгу «Две правды», в которой обе стороны встретились.
А насколько вообще для вас важна нейтральность, насколько вообще возможно журналисту во время войны быть нейтральным?
Я не нейтрален. Позиция мирных жителей тоже не нейтральна. Все равно находятся люди, которые предъявляют тебе претензии. Причем с разных сторон. Некоторые говорят: «Почему ты снимаешь мирных жителей, почему ты военных не снимаешь? Они же герои, именно они защищают эту землю. А что мирные — они в подвалах сидят». И у всех есть своя логика. Моя позиция личная и субъективная. И я пришел к ней совсем не сразу. С каждой стороны достаточно героев и достаточно преступников. И просто достойных людей достаточно. Но мне лично не близка позиция людей с оружием.
Эта моя работа о Донбассе, но одновременно о людях и о мире вообще. О том, что на любой войне мирные жители являются самой важной, самой страдающей, самой незащищенной стороной. И к этой позиции я пришел примерно через год после начала войны. А в первых поездках я снимал как событийный репортер все, что получалось снять. Все казалось важным, интересным, ничего нельзя было пропустить — надо снимать, а потом уже разбираться, что с этим делать.
И потом я стал задумываться: что я, собственно, делаю, чем моя работа отличается от работы других журналистов, в чем моя человеческая миссия, что важного я скажу своей работой?
В тот момент я жил со своей девушкой Сашей, которая мне очень много помогала. И она предложила мне: «А давай попробуем собрать твои истории без военных фотографий. Откажемся от изображений оружия, от милитаризма — и, может быть, что-то получится». Мне сначала это показалось странным: это же военная журналистика! Но потом я понял, что это правильное решение.
Это первая война, где вы приняли такое решение?
Да, только в Донбассе пришло осознание. И если придется ехать на другие конфликты, я буду уже лучше понимать, что там делаю. А так-то я ездил в Чечню, в Ливан несколько раз, в Сирию, но моя работа там была не настолько осознанной, как в Донбассе, и не такое сильное человеческое погружение.
Самое удивительное, что люди в ужасе войны умудрились не потерять человечность по отношению друг к другу, к близким и даже к воюющим сторонам. Вторая часть книги о мирных жителях, которые прячутся в подвалах и подземных убежищах. Фотографии сделаны в Донецкой и Луганской областях с 2015 по 2017 год. Я там познакомился с Валентиной Бородиной; эта женщина меня поразила своим гуманизмом, и именно она вдохновила на создание документального фильма «Подземелье», который получил приз на World Press Photo. Она, человек глубоко верующий, произносит в конце фильма важные слова: «Люди, не надо бить друг друга». Я все-таки рассматриваю этот конфликт скорее как гражданскую войну, а в гражданской войне на каждой стороне есть правда, и на каждой — вина.
Ваши донбасские фотографии не только о фактах, они еще и эстетически сильны. Как вообще сочетается эстетическое чувство и война?
Я понимаю о чем вы. Есть опасность эстетизации войны. Я старался создать сильные образы. Но не могу сказать, что я гнался за художественностью. В серии «Под землей» про людей, которые прячутся от обстрелов в подвалах, конечно, есть прием. Мне показалось очень важным показать людей в подвалах именно в темноте и с минимумом контекста. Не на всех фотографиях понятно, что и где происходит, зато так передается атмосфера, ощущение тревожности и страха. Отсюда и черно-белая эстетика — в подвалах почти нет света и цвета, и она лучше всего передает ощущения человека, оказавшегося там. Но вообще я стараюсь снимать, Жители используя минимум художественных приемов, снимать максимально прямо. Например, не использую широкоугольной оптики, чтобы добавить эффектности. У меня классическая оптика: 50, 35 мм. Я обычно не использую вычурных ракурсов и сложных композиций. Композиция должна быть грамотной, но не сложной. Я хотел бы, чтобы в моих фотографиях было меньше меня как фотографа.
Почему именно ваши изображения стали иконами этой войны, дважды победили на World Press Photo?
Не знаю. Я сначала и не думал, что снимаю большие истории. Даже идея книги пришла мне в голову только год назад.
Кстати, после вручения награды World press Photo в 2018 году меня пригласили в Берлин для участия в проекте Journalisme on stage (Журналистика на сцене), где я отвечал на вопросы, часто жесткие. Один немецкий репортер меня спросил: «Ваши фотографии как пули. А вы думаете о том, кто и зачем ваши пули использует?» Затем он упомянул, что я являюсь сотрудником агентства «Спутник», а у них, понятно, резко негативное отношение к «Спутнику».
И что вы ответили?
Что я работаю со «Спутником» по стандартам всех международных агентств. Я делаю фотографии, они попадают в агентства, и дальше их может использовать кто угодно. Я видел свои фотографии и на украинских ресурсах, где они приобретали подчас другой смысл. С тех пор как я отдал фотографию агентству, я теряю контроль над ее употреблением.
Но как раз потому, что я как агентский фотограф теряю контроль над конечным продуктом, мне захотелось сделать книгу, чтобы поставить точку в своем собственном высказывании. Мои фотографии и дальше можно использовать на свое усмотрение, но будет место, где я выразил свою авторскую позицию.
Часто мне предъявляют претензию: «Почему ты говоришь о страданиях мирных жителей, но не говоришь о том, кто виноват в начале этой войны?» Но я не обязан этого говорить, пусть люди сами сделают выводы! Мне не близка роль обвинителя, я не занимаюсь расследованиями, не был с той стороны линии фронта — у меня недостаточно данных для глобальных выводов. На вопросы типа «кто начал войну» надо отвечать самим, если такой вопрос вас и вправду всерьез волнует, но — опираясь на множество источников и фактов, и только после изучения и осмысления брать на себя риск суждения. А тем, кто хочет, чтобы кто-то подумал за них и рассказал, как правильно думать, бессмысленно обращаться ко мне.
Но, объективно говоря, мы все участвуем в этой полемике, даже если не отвечаем на глобальные вопросы. Углубление картины реальности уже противоречит многим готовым ответам. Например, если немецкий вопрошающий подразумевал, что во всем виноват Путин, то ваша фотография из станицы Луганской мешает это спокойно подразумевать.
Конечно. На войне много вранья — с разных сторон. Поэтому я и считаю позицию мирных жителей наиболее правильной, наиболее честной. Происходят ошибки расчетов, обстрелов, и никто из военных никогда не захочет брать на себя ответственность. Никто же не признается: «Я сбросил бомбу на поселок, промахнулся на пару километров (ну или дали преступный приказ, и я его выполнил) — вот же я урод».
Ситуация на Донбассе, последние новости: "Последний звонок перед войной на Донбассе?"
– новый журнал для тех, кто развивает Россию.