Чеченский конфликт моментально оказался в центре внимания на различных международных площадках: всевозможных форумах, встречах и саммитах. Чечню обсуждали на саммите ОБСЕ в Стамбуле, на сессии ПАСЕ в Страсбурге, на сессии ВЭФ в Давосе… Один за другим выдвигались различные ультиматумы, звучали угрозы приостановки кредитов и применения санкций. Нависла реальная угроза прекращения полномочий России в Совете Европы, а также исключения из ПАСЕ.

В ноябре 1999 года директор-распорядитель МВФ Мишель Камдессю заявил, что МВФ «может отказать России в получении кредитов, если она не прекратит варварские военные действия в Чечне и не откроет переговоры с руководством республики».

Особенно мощное давление стало оказываться на Россию после 6-го саммита ОБСЕ в ноябре 1999 года. Комментируя его итоги, государственный секретарь США Мадлен Олбрайт заявила: «ОБСЕ фактически пришла к согласию в том, что внутренние конфликты, которые способны вызвать нестабильность в регионе, являются всеобщим делом. И следующим шагом мы ясно дадим понять, что исполнение международных норм во внутренних конфликтах является делом ОБСЕ». Тогда же Герхард Шредер обвинил Россию «в подрыве принципов ОБСЕ», в «войне против целого народа» и потребовал «прекратить неизбирательные удары по гражданским лицам».

— Вы были на том самом саммите ОБСЕ 18–19 ноября 1999 года в Стамбуле. Каковы были его реальные итоги?

— Я был на 6-м стамбульском саммите ОБСЕ и могу сказать, что реакция этой ипостаси Запада не была адекватной происходящему: может, она была и не медленной, но, безусловно, слабой. Конечно, если почитать разные гневные тексты резолюций крупных международных организаций, может показаться, что все это было очень существенно и предвещало «серьезные» действия. Реально же все это было не столь и серьезно. Дело в том, что к осени 1999 года ни о каком участии ОБСЕ «в поле» речи уже не шло. Мы не знаем, какие именно реляции они слали наверх. Но почти наверняка «незалежна Ичкерия» выглядела изрядно скомпрометированной в глазах ОБСЕ уже тем, что не обеспечила им безопасных условий работы.

— Сколько проклятий было со стороны армии России в адрес «шпиенов из ОБСЕ», которые «унизили российских военных самим фактом переговоров с бандитами»? Вполне естественно, что наши военные остро реагировали на любые заявления этой организации по Чечне.

— Вот как все было. ОБСЕ так или иначе участвовала в делах Чечни с января 1995 года. Их делегацию туда запустили, поскольку РФ — член ОБСЕ, а обязательство решать конфликты мирным путем — это обязательство, взятое в рамках ОБСЕ, а не каких-либо других структур. Нельзя сказать, что ОБСЕ, как и любая другая большая международная организация, — это такая «битва добра со злом» 24 часа в сутки и семь дней в неделю. Это чиновники, международные наблюдатели, военные… Но в итоге Чечня стала одним из самых успешных для ОБСЕ дел в плане вовлеченности. А потом они там сполна вкусили незрелых плодов урегулирования…

«Группа содействия ОБСЕ» исключительно как наблюдательная группа с околонулевыми полномочиями была запущена в Чечню в январе 1995-го… Развернули они представительство в Грозном, побывали на фильтрапунктах, где для них устроили показуху. В переговорах с боевиками поучаствовали военные наблюдатели ОБСЕ. Для России это было удобно: мы вам показываем, что и воюем, и в переговорах пытаемся участвовать. Всем вроде комфортно!

А дальше — случайность такая, приключился Буденновск. В Буденновске договорились начать переговоры между сторонами конфликта: это было условие освобождения заложников. А где переговариваться? Давайте на территории ОБСЕ! Тут статус миссии и вырос: несколько недель серьезные переговоры между представителями России и чеченскими сепаратистами шли при их посредничестве. А потом руководителем миссии оказался профессиональный дипломат из Цюриха Тим Гульдиман, который вместо отбывания срока начал заниматься своим прямым делом.

А кто вообще на мировом уровне всерьез раздражал или угрожал серьезным вмешательством в дела России?

— Давайте посмотрим, кто у нас есть в Европе? Речь идет всего о трех международных структурах: ОБСЕ (Россия участвует в организации как правопреемник СССР, в их компетенции — «мирное урегулирование конфликтов» и «демократические процедуры и права человека»), Совет Европы (процедуру приема в организацию запустили в январе 1996-го, в разгар Первой чеченской), и НАТО, бывший «потенциальный противник».

Январская сессия Парламентской ассамблеи прошла с очень слабыми результатами: резолюция 1444 содержит какие-то требования, но не предполагает никаких мер, принятие каковых откладывает до апрельской сессии.

Почему? Все эти западные организации — ужасно медленные, бюрократические и процедурные. У Совета Европы свой регламент, своя логистика.

Права человека? У Совета Европы есть такой инструмент: Комиссар по правам человека! При этом опять-таки все зависит от того, какой там человек. Человек хороший, Альваро Хиль-Роблес. Его пускают в Россию и даже учреждают должность спецпредставителя президента по правам человека в зоне конфликта, каковым назначают дипломата Владимира Каламанова. Формально Россия, да, воюет — но и пытается соблюдать права человека! Формальных претензий нет. Время идет.

Реакция по линии Совета Европы пошла только в апреле, в резолюции 1456: российскую делегацию лишают права голоса, предлагают странам-членам подать межгосударственные иски против России в ЕСПЧ, предлагают поставить вопрос о членстве России в организации… Что в результате? Ведь ПАСЕ — не исполнительный орган! В результате вопрос о членстве не поднимали вовсе, о межгосударственных исках речь и не заходила. Российская делегация покинула зал заседаний, но право голоса ей вернули в январе 2001 года.

Шагаем дальше. ООН? Знаете, как сказал Сергей Адамович Ковалев про Комитет по правам человека ООН, «если бы мы в 1968 году знали, что это за структура, может, мы туда и не писали бы…»

— В декабре 1999 года состоялась встреча послов стран НАТО. В коммюнике, принятое по итогам заседания Североатлантического Совета, был включен пункт о ситуации в Чечне. Москву предупреждали об «опасности дальнейшей эскалации конфликта и недопустимости распространения военных действий на другие государства региона». Там же заявлялось, что НАТО готово «обеспечить стабильность и региональную безопасность на Кавказе».

— НАТО? На тот момент смешно было говорить о возможном вмешательстве НАТО в дела России вообще: ядерная держава, на своей территории… Но — даже если гипотетически представить такую возможность! — еще более смешно было бы говорить об этом после Балкан, куда НАТО влезло и где завязло весной 1999-го. Это ведь была ужасно долгая и затратная по их бюджету затея. Понятно, что, не закончив в одном месте, влезать куда-то еще они не стали бы. НАТО могло выдавать из себя тексты, но, уже ввязавшись в одну большую войну, больше никуда не полезло бы без заранее прогнозируемого результата.

— Ряд российских генералов в своих мемуарах и интервью утверждали, что именно сложная политическая обстановка и международное давление на Россию вынудили политическое руководство страны форсировать операцию по взятию Грозного в 1999–2000 годах.

— По принципу «фарш невозможно провернуть назад, и мясо из котлет не восстановишь», так? Если генералы говорят, что на них давили, что их торопили, требуя «быстрее, быстрее», возможно, это так. Но ведь вопрос другой: почему давили? Мне кажется, что причиной этого давления были отнюдь не какие-то внешние сюжеты, а внутренние, внутрироссийские.

Внутренний фактор был решающим и в Первую чеченскую. Все эти кажущиеся загадочными приостановления и возобновления боевых действий на самом деле были связаны со вполне понятными внутриполитическими моментами. Помните, как в феврале 1995-го Ельцин должен был обратиться к Федеральному Собранию? Или как в мае 1995 года на полувековой юбилей Победы западных лидеров едва не умоляли приехать и постоять на Красной площади? А сразу после послания, сразу после юбилея, а в 1996-м — сразу после оглашения итогов второго тура президентских выборов боевые действия возобновились?

Точно так же во Вторую чеченскую важными были именно такие — не внешние, а внутренние — факторы: голосование на выборах в декабре 1999-го и голосование на выборах в марте 2000-го. Это транзит власти: и выборная думская кампания осени 1999 года, и последующая президентская!

Тут ведь решающим фактором была «маленькая победоносная война», донесения об успехах и о конечной победе. В какой-то момент оказалось, что война способна не только обрушить рейтинг (как было в Первую чеченскую), но и двинуть его вверх. С этого момента все действия — и внутри, и вовне — были заточены именно под это.

Так что все слова российских генералов насчет полумифического давления извне — из разряда теорий, порождаемых людьми, никогда всерьез не общавшимися с международными организациями. Людьми, которые не знают (или делают вид, что не знают), насколько это медленные и не слишком эффективные структуры — ОБСЕ, ПАСЕ, ООН…

После весны 2000 года реакция Запада по Чечне по сути свелась к последовательной, затянувшейся на много лет сдаче позиций. Очень много слов, критики, «плохой прессы». Но реальных санкций, внешнеполитических ограничений именно из-за Чечни, учреждения международного уголовного трибунала по военным преступлениям на Северном Кавказе не было. Запад похож на Россию из поговорки: даже когда быстро едет, перед тем обычно долго запрягает. И слова генералов про «зловещий Запад», его мифологизация смахивают на политручий бред.

— А почему с самого начала война в Чечне называлась «контртеррористической операцией»? Почему не «война» или хотя бы «внутренний вооруженный конфликт»?

— Во-первых, не назвать войну войной — вооруженным конфликтом немеждународного характера — значит не подпасть под ограничения международного гуманитарного права. Режим полицейской или контртеррористической операции позволял это сделать, и так любят делать разные правительства.

Во-вторых: если мы вспомним 1999 год, окажется, что у нас в стране и Дума не подконтрольная, а оппозиционная, и Совет Федерации тоже непонятно какой. И пропустить через ГД или СФ постановление о введении чрезвычайного либо военного положения невозможно. Либо в принципе невозможно, либо начнется долгий и унизительный политический торг.

Поэтому и был использован режим КТО (контртеррористической операции). Чем он удобен? Исключительно тем, что можно использовать любые силовые структуры, не ввязываясь в парламентские процедуры. Ведь по умолчанию КТО вводится на ограниченном пространстве на короткое время. По умолчанию — но явно это сказано не было. В итоге получился «гениальный» обход парламентского контроля: КТО не нужно было продлевать, не нужно отчитываться, и этот режим действовал почти десять лет на территории более 10 000 квадратных километров.

Формально от России требовали немедленного полного прекращения огня и политического разрешения конфликта.

Однако в контексте всех ультиматумов читалось желание убрать Чечню с международной повестки, снять раздражитель, причем как можно скорее. Москва посыл уловила, поставив задачу перед военными срочно завершить боевые действия. Для этого нужно было пройти первый, самый болезненный этап — во что бы то ни стало овладеть цитаделью по имени Грозный.