Один из главных трендов современного аграрного рынка — экспорт российского продовольствия. Причем речь идет не только об экспорте сырья — зерна, с этим у нас давно все хорошо, — но и продукции более высокого передела: мяса птицы, свинины, бутилированного масла, соевых продуктов и проч. Основной интерес наших экспортеров прикован к азиатским странам, где огромное, растущее население и мало земли, пригодной для развития собственного аграрного производства. Именно поэтому подъем сельскохозяйственной отрасли на Дальнем Востоке, откуда можно осуществлять экспорт в Азию с минимальными логистическими издержками, становится сегодня одним из главных направлений в развитии региона. Как только государство приняло решение финансировать строительство инфраструктуры: дорог, коммуникаций, — в регион пошли инвестиции. В числе первых компаний, пытающихся застолбить там территорию, — аграрный холдинг «Русагро», ведущий отечественный производитель сахара, масложировой продукции, свинины. По словам его генерального директора Максима Басова, на Дальнем Востоке сейчас в буквальном смысле разворачивается война за землю под сельхозпроекты. Увеличивающиеся с каждым годом экспортные возможности при достаточно низкой себестоимости производства сельхозпродукции позволяют зарабатывать там прибыль, несравнимую с доходами в других регионах. О перспективах и трудностях работы на Дальнем Востоке Максим Басов рассказал в интервью «Эксперту».
— Какие направления и проекты вы развиваете на Дальнем Востоке и почему?
— Сегодня мы работаем только на территории Приморского края, и у нас там пока два бизнеса — растениеводство и масложировое производство. На днях начинаем реализацию третьего нашего проекта — строительство крупнейшего в регионе свинокомплекса. Все эти решения вписываются в общую стратегию развития компании. Сегодня «Русагро» — самая крупная по стоимости публичная компания в сельском хозяйстве и самая диверсифицированная на территории Таможенного союза. В основе нашей стратегии — создание территориальных кластеров по производству и переработке сельхозпродукции, которые позволяют получать продукцию с очень низкой себестоимостью, в том числе за счет размещения этих кластеров в правильных регионах. Начинали мы с Белгородской области, потом возник крупнейший наш кластер в Тамбовской области, где мы производим свинину, сахар, зерновые. Приморский край тоже вписывается в эту нашу стратегию. Там может быть создан крупнейший производственный кластер нашей компании в ближайшие десять лет.
— В чем особенности Приморского края?
— Во-первых, это огромный рынок сбыта — и внутренний, и внешний. Несмотря на то что в регионе маленькое население, пять миллионов человек, производство продуктов питания там тоже очень маленькое, есть дефицит. И есть огромный внешний рынок Юго-Восточной Азии, который территориально очень близок. Если такие страны, как Китай, Япония, Корея, Вьетнам и другие. Открыть для наших товаров, и рынок сбыта будет практически безграничным. Второе: в Приморье можно производить некоторые культуры с низкой себестоимостью, в первую очередь кукурузу и сою.
— Почему именно эти культуры?
— С точки зрения экономики и климатических условий Приморского края это оптимальные культуры. Производство сои на рынке в целом сегодня растет динамичнее всех остальных культур, в том числе в центральных регионах страны. Но на Дальнем Востоке для сои просто идеальные условия — там много влаги, 1100 миллиметров дождя в год, в то время как в Центральной России всего 550 миллиметров. Пшеница, сахарная свекла и ячмень у нас тоже растут, но их выращивать не так выгодно. Мы построили экономические модели, и получилось, что самый выгодный севооборот, к которому мы будем стремиться, — это 50 процентов кукурузы, 50 процентов сои.
— Как сейчас реализуется ваша стратегия?
— Как всегда, главный вопрос — земля. Нам удалось в течение определенного времени собрать достаточно большой земельный банк — 42 тысяч гектаров сельхозземли, которые компактно расположены в трех районах Приморского края. Из них засеяно 24 тысяч гектаров, в основном кукурузой и соей.
— Легко ли купить сегодня землю в регионе?
— Сложно и дорого. Земля в два раза дороже, чем, например, в той же Тамбовской области. Как в Краснодаре примерно, может быть, чуть дешевле.
— С чем это связано?
— Это связано с близостью к экспортным рынкам и с высокими ценами на готовую продукцию. Чем дальше от границы, тем ниже цена и на продукцию, и на землю. В Краснодаре, например, самые высокие цены, по мере отдаления от Краснодара цена падает. А в Приморье от наших сельхозугодий семь километров до границы с Китаем и не так далеко до Японии.
— Насколько легко купить землю юридически и организационно? Готов ли в этом смысле регион к приему таких инвесторов, как вы?
— Очень тяжело, практически невозможно. Вот смотрите. В Приморье теоретически предназначено для сельского хозяйства полмиллиона гектаров земли. На части этих земель экономически заниматься сельским хозяйством невозможно, потому что необходимо восстанавливать или строить мелиорационные системы, что требует инвестиций, или очищать землю от результатов работы китайцев, которые ее подтравили. Часть земли нужно очищать от залежей, которые образовались, потому что на ней несколько десятилетий не работали, участки заросли лесом и так далее. То есть в основном участки требуют капитальных затрат. Я думаю, что вся эффективная земля в Приморье уже используется, при этом до половины этой земли используется неформально китайцами. Поэтому купить землю достаточно сложно.
— Как вы можете производить дешевую продукцию, если вы только за землю платите в два раза больше, чем в той же Тамбовской области, а еще и капзатраты нужны?
— Да, в два раза дороже, чем в Тамбове, но окупаемость проектов там не хуже, потому что там цены на продукты выше. Прибыльность с гектара в Приморье выше, чем в центральной зоне. Мы приобрели землю достаточно выгодно, потому что были одними из первых, кто смог туда зайти. Сейчас мы еще купили бы и 200, и 300, и 400 тысяч гектаров, но не можем. В регионе идет борьба за землю, идет война. Все участки земли, которые позволяют нам реализовать проект исходя из семилетней окупаемости, мы приобретаем сразу.
Нет инфраструктуры — нет инвестиций
— Какие технологические цепочки вы уже выстраиваете?
— Сою мы перерабатываем в шрот и масло на нашем же заводе «Приморская соя» — предприятии, которое мы приобрели в прошлом году на стадии банкротства, сейчас нам там принадлежит 75 процентов акций. Бутилированное масло продаем в первую очередь в Китай, а соусы и майонезы в основном внутри страны. Со временем соевый шрот мы будем реализовывать в наш свиноводческий комплекс, а пока продаем его потребителям в Сибири, на Дальнем Востоке и частично на Урале. Кукурузу со временем тоже планируем поставлять в свиноводческие хозяйства, а пока мы ее экспортируем в Японию — в этом году планируем экспорт до 100 тысяч тонн.
— А какие задачи по свиноводческому комплексу?
— Поскольку наша цель — производить дешево, то свой свиноводческий проект мы делаем очень масштабным, крупнейшим в регионе. Весь проект оценивается в 70 миллиардов рублей инвестиций, миллиард долларов, и он будет состоять из трех этапов. Первый этап, который мы начинаем уже в августе, состоит из десяти товарных ферм, одной племенной фермы — хрящника, комбикормового завода с элеватором и очень крупной бойни. Сможем производить примерно 100 тысяч тонн в живом весе, которые будем сами перерабатывать в потребительскую продукцию (сейчас компания производит 190 тыс. тонн свинины. — «Эксперт»). Если экспорт не откроется, то будем реализовывать свинину на территории РФ. А если откроется, то будем продавать везде, куда сможем.
— А что в этом регионе с африканской чумой свиней? Регион чист в этом плане?
— С точки зрения АЧС — да. В принципе сейчас регион чистый. Но с приходом крупных инвесторов в животноводство требования по чистоте возрастут. Это касается и личных подсобных хозяйств, и миграции диких кабанов — всего, что может быть источником болезни. Конечно, придется очень серьезно работать, тем более что кабаны там косяками ходят через границу. Впрочем, подход к профилактике АЧС будет меняться и в центральной зоне страны.
— Что вы имеете в виду?
— Будет принят закон, по которому будет запрещено разведение товарных свиней в личных подсобных хозяйствах, будут формироваться зоны отчуждения вокруг комплексов. Я думаю, что будет выбиваться кабан в европейской части. Сейчас риски очень серьезные, АЧС находится на пике — никогда еще такого не было. Как на войне. Карантин на всех комплексах, люди там постоянно живут, не ездят домой. Во всей центральной зоне боевое положение!
— Местные власти рады вашему приходу, помогают?
— Есть разные люди, интересы, есть часть бизнесменов, которая не рада нашему приходу. Повышается конкуренция, но мы чувствуем поддержку губернатора, министра по развитию Дальнего Востока Александра Галушки и вице-премьера Юрия Трутнева. Я думаю, без них ничего бы не было. Потому что Приморский край не обладает ресурсами, необходимыми для строительства инфраструктуры. Развитие этого региона стало возможным благодаря выделению правительством средств на развитие инфраструктуры Дальнего Востока.
— В какой инфраструктуре вы нуждаетесь?
— Газ, электричество, дороги. Этого ничего нет. Есть только старые дороги до старых объектов. Для новых объектов ничего нет. Именно поэтому там и не было инвестиций все это время.
— На каком этапе находится процесс создания новой инфраструктуры? Идет строительство?
— К сожалению, строительство пока не идет. Поэтому мы свой проект по свиноводству на год отложили. Мы должны были начать строительство еще в прошлом году, но тогда только были подписаны соглашения, были выделены федеральные деньги на инфраструктуру. Сейчас происходит проектирование подстанций, газовых проводов. Проектирование дорог закончено. Ожидаем, что в этом году начнется строительство дорог. Электричество финансирует федеральное правительство, газ финансирует сам «Газпром», а дороги — региональное правительство. На территориях опережающего развития финансирование 50 на 50: половину дает федеральный бюджет, половину — региональный.
— Это важно для вашего свиноводческого комплекса?
— Да, все остальное уже работает. Понятно, что у нас сушилки для зерна работают на угле, завод по переработке сои тоже работает на угле — для европейской части страны это что-то неслыханное. Но это все существует и работает.
— Вы свой проект координируете с тем, что делает государство?
— Очень координируем. Все идет параллельно. Они строят, и мы строим, они не строят, и мы не строим. К сожалению, только так. Потому что современное производство без электричества и газа не будет работать. Естественно, мы смотрим и на новые технологии: солнечные батареи, производство биогаза из свиного навоза. Но это не решит наши задачи — бойня и комбикормовый завод без электричества и газа работать эффективно не будут.
За персоналом — в тайгу и на море
— Как вы планируете решать вопрос с привлечением персонала на Дальнем Востоке?
— В первую очередь планируем привлекать местное население. Кстати, безработицы там почти нет. Людей мало, и в принципе регион достаточно богатый, потому что есть разные биоресрусы, прежде всего рыбные, и люди вовлечены в этот бизнес. Кроме того, большое количество военных в регионе, пограничные войска стоят. Конечно, людей на наше производство не хватает, уже привозим персонал из центральной зоны, из Украины. Будем привозить, строить, покупать жилье. Там у нас уже работает 500 человек, планируем, что будет более 2000 человек, если мы одну очередь свинофермы сделаем. Если все три очереди сделаем, то 4000 человек будет работать. Будем активно изучать вопрос привлечения азиатской рабочей силы. Правда, сегодня уровень зарплаты в России все еще ниже, чем в остальных странах Азии, кроме КНДР. В Китае зарплаты выше, чем у нас.
— Нравится людям там жить?
— Нравится. Когда мы бросили в компании клич, думали, что никто не захочет ехать, а сейчас у нас очередь из сотрудников, которые хотят в Приморье уехать из Поволжья, из Центральной России, даже из Подмосковья. Океан, морепродукты, близость к Азии, возможность рывка в карьере, возможность начать все с нуля — у всех свои резоны. Кстати, население Приморского края и Владивостока уже начало расти в этом и в прошлом году.
— Есть какие особенности местной рабочей силы?
— Трудовая этика очень низкая. Там маленькое количество людей и большое количество биоресурсов, на которых можно заработать. Например, есть такое занятие — шишковать. Люди ходят в тайгу, собирают шишки кедровые, потом на специальных аппаратах китайских отделяют орехи или кедровый субстрат и продают это за бешеные деньги. Там за месяц можно на машину заработать. Люди не привыкли к тяжелому каждодневному труду. Это большая проблема. Мы сейчас на уборку урожая повезем людей вахтовым способом из центральной зоны на месяц-на два. Но постепенно будет рынок меняться, хотя конкуренция у сельхозсектора большая: в регионе активно развивается туризм, гостиничный сектор, игорную зону открыли — везде нужны люди.
— А зарплата там тоже выше, чем в других регионах?
— Зарплата выше, чем в центре страны, но ниже, например, чем в Екатеринбурге. Я сейчас говорю не про Владивосток, а про районы. Персонал дешевле, чем в Москве, в Тюмени, в Питере, но дороже, чем в других регионах. У нас в компании зарплата растет каждый год, мы в этом году выходим на среднюю зарплату 40 тысяч рублей в месяц, что гораздо вышей средней зарплаты в регионах. Поэтому для нас это не проблема. У нас в себестоимости зарплата невысокую долю занимает.
Бум экспорта в Китай
— Расскажите, пожалуйста, поподробнее об экспортных перспективах.
— Безусловно, Китай сегодня — крупнейший импортер продовольствия, в первую очередь сои — ее он импортирует под 80 миллионов тонн. Япония импортирует 20 миллионов тонн кукурузы в год. В этом году в Приморье будет рекорд по производству сои — произведут в совокупности 300 тысяч тонн, кукурузы — под 200 тысяч тонн. Россия в прошлом году была еще нетто-импортером сои, а в этом году впервые за всю историю может стать нетто-экспортером.
— А что происходит с китайским сельским хозяйством? Оно ведь росло совершенно дикими темпами.
— В Китае огромное внутреннее производство в прошлые годы было связано со слишком интенсивным производством. Китайцы поняли, что это неправильно: страдает экология, качество еды стало очень низким — очень много пищевых отравлений среди населения. Сейчас правительство Китая ведет реформу. Поэтому импорт будет нарастать, и не только зерновых, но и мяса, сахара тоже. Китай внезапно за два года стал крупнейшим импортером сахара в мире. Мы уже до 90 процентов фасованного соевого масла продаем в Китай. Перспективы здесь безмерные — зависят от эффективности нашей работы, выбора дистрибутора. Китайцы очень хотят покупать российское продовольствие, считают, что оно чистое, не отравлено. У нас нет вредных производств, только тигры бегают. И они это знают. Сейчас вообще идет бум экспорта в Китай, туда идет вода, кондитерские изделия, спиртные напитки, сейчас еще и сахар пойдет, маргарин будем экспортировать.
— Как вы оцениваете перспективы мясного экспорта? Ведь ради этого все затевается.
— Пока китайский рынок открыли только для курятины, для свинины он пока закрыт. Вьетнам открыт для русской свинины. Для открытия экспорта свинины в Китай нужно время, плюс у нас АЧС в стране. Я думаю, этот вопрос будет решен в ближайшие полгода. Экспорт выгоден и Китаю, и России.
— Японский рынок нуждается в нашем мясе?
— Япония очень сложна — она очень близка к США, и там некоторые рынки закрыты для России по политическим причинам. Например, продовольственное зерно туда могут экспортировать только страны — военные союзники Японии: Австралия, Канада и США. А, например, на фуражное зерно нет таких ограничений. Поэтому кукуруза у нас туда может в любом объеме пойти — хоть миллион тонн, сколько произведем. Пока у нас земли нет достаточно, чтобы производить миллион тонн. В целом всеми этими странами нужно заниматься, тем более что за эти рынки идет конкуренция: Бразилия, США, Канада, Австралия — сильные конкуренты. Очень многое зависит от качества работы наших ведомств, продавцов, надо работать с сетями, развивать свои бренды. Гигантская работа, мы только начали.
— А по цене мы конкурентоспособны?
— Экспортировать в Китай, дешево производя, очень выгодно из-за девальвации, особенно это касается продуктов питания. У нас зарплаты низкие, стоимость земли относительно низкая, удобрения дешевле, но главное — это стоимость земли и рабочей силы.
— Но мировые цены на свинину сегодня очень низкие.
— Да, за последние пять лет цена на свинину в мире резко упала. В России произошло укрепление рубля — цены в долларах упали. С другой стороны, весной во время поста у нас произошло затоваривание рынка — возник профицит свинины на рынке, ее некуда было девать, и рублевые цены упали. В итоге, если еще несколько лет назад Россия была очень дорогим рынком — у нас свинина стоила больше 2,85 доллара за килограмм, то сегодня цена на свинину, живок, без учета влияния АЧС, стоит доллар-полтора.
— На экспортном рынке свинина сколько стоит?
— В Бразилии цена тоже один-полтора доллара — это в пересчете, потому что на рынке живая свинья не торгуется, торгуются отруба. А в Китае три доллара. Поэтому ситуация интересная. Китай, Япония — два самых дорогих рынка, самых крупных. Потом Корея, Мексика — там цены ниже, потому что рынок более открытый.
— Как влияет на наш экспорт тот факт, что сегодня самый низкий уровень мировых цен на продовольствие?
— Действительно, если не брать во внимание сахар, соевые бобы и свинину, рынок по ценам самый низкий за последние десятилетия. Зерно, масло в большом минусе. Наши экспортные перспективы зависят от курса рубля. Будет доллар 60 рублей — выгодно, будет 30 — уже не укладываемся.
— Кто наши основные конкуренты на мировом рынке?
— Главные конкуренты по всем продуктам — Бразилия, США, Канада, Австралия. Но еще важно то, что, например, Бразилии дорого расти дальше. Бразильцам сейчас, чтобы развивать сельское хозяйство, нужно идти в глубь страны от портов. И если рассматривать новые инвестиции, то Россия в них более конкурентоспособна, чем Бразилия. В действующих производствах в Бразилии себестоимость ниже или на уровне наших производств. А новое производство им построить дороже, чем нам. У нас дешевле земля, плюс у них капитал еще дороже, чем у нас. Поэтому Россия будет наращивать производство продуктов. Миру нужны продукты, а Россия — хорошее место для их производства
Дорогие деньги и неэффективность государства
— Как вы оцениваете вашу конкурентоспособность в регионе по отношению к другим компаниям?
— В масложировой переработке мы сегодня практически единственные крупные переработчики. В растениеводстве пока работаем менее эффективно, чем все остальные, потому что мы только пришли. Для того чтобы выстроить всю систему, нам потребуется еще года два. А потом мы не будем уступать. Но сегодня даже неэффективная компания зарабатывает деньги, потому что рентабельность в растениеводстве в целом составляет 50 процентов. А с точки зрения производства свинины мы будем единственной крупной компанией на границе с Китаем, которая может производить свинину с низкой себестоимостью в охлажденном виде. И если Китай сегодня вынужден закупать замороженную свинину, которая хуже по качеству, мы сможем поставлять на их рынок охлажденную свинину. Понимаете, от нашего поля до границы с Китаем семь километров км. Мы сейчас экспортируем подсолнечное масло грузовичками: загрузили — поехал, никто не может с нами конкурировать.
— Есть ли у вас проблемы с привлечением финансирования?
— Мы получили хорошее, довольно дешевое финансирование от Альфа-банка. Кредит с эффективной процентной ставкой четыре процента, на восемь лет. Под все наши проекты в России мы имеем восьмилетнее кредитование от Сбербанка, Альфа-банка, ВТБ — никаких нет проблем с привлечением средств. Если есть хороший проект, компания ликвидная, платежеспособная, банки сами ищут такие компании — у них сегодня очень много ликвидности накопилось.
— Судя по вашим словам, китайский бизнес играет большую роль на Дальнем Востоке. Контролируются ли как-то технологии, которые китайцы используют на нашей земле при выращивании сельхозпродукции?
— Есть разные игроки. Если китаец пришел на один сезон, то его ничто не сдерживает, его экономически обоснованное поведение — хищническое использование земли. Есть китайские компании, которые работают в регионе десятилетия, и они работают очень эффективно, показывают результаты лучше, чем российские компании. Из-за того что рынок довольно серый, часть этих компаний никогда не могла и сейчас не может получить землю в долгосрочную аренду и вынуждена использовать разные не очень эффективные способы ведения бизнеса. Китайцы прекрасно владеют сельхозтехнологиями, но за ними необходим жесткий контроль, ветеринарный надзор должен работать эффективно. К сожалению, у нас в стране многие органы власти работают не очень эффективно по разным причинам.
— Правильно ли привлекать китайцев к развитию сельского хозяйства на Дальнем Востоке? Неужели мы сами не сможем развивать отрасль?
— Я считаю, что надо создавать равные условия для всех и в первую очередь делать ставку на внутренний капитал. Но если внутренние инвесторы по каким-то причинам не готовы инвестировать, то не вижу проблем в привлечении внешнего каптала, если это делается под нормальным контролем. Ведь проблема какая: у нас очень дорогой капитал. Российские инвесторы готовы инвестировать акционерный капитал под 20 процентов годовых. Китайцы готовы инвестировать под три–пять процентов. Некоторые проекты, которые нам кажутся нецелесообразными из-за высокой стоимости капитала, например очень интересный проект развития производства говядины в Забайкалье, при другой стоимости капитала могли бы быть реализованы. Для производства говядины нужен дешевый капитал, которого у нас нет. А у китайцев он есть, потому что китайский ЦБ проводит такую политику. А наш Центральный банк проводит другую политику. У нас инфляция семь процентов, а ставка гораздо выше. У нас реальные ставки очень высокие. Поэтому мы не будем ничего делать, а китайцы могут. Правильно ли просто держать это и ничего не развивать? Думаю, неправильно. Если это нормальная прозрачная система сотрудничества, когда, например, земля дается китайцам в аренду на десять-пятнадцать лет, ведется четкий контроль за тем, что они там делают. Такие инвестиции надо приветствовать.
— Но тогда мы расстаемся с добавленной стоимостью и богатеют не наши компании, а китайские.
— Муниципалитеты наши очень бедные. У них нет денег, люди живут в трущобах. А тут хотя бы налоги появятся. Я считаю, что инвесторов надо всех приглашать.
— Что кроме стоимости капитала мешает активизироваться нашим инвесторам?
— Неэффективность госуправления, бюрократия, работа не в интересах бизнеса, подозрительное отношение к национальным компаниям. Главное — это дорогие деньги. И еще надо развивать конкуренцию. Я считаю, нет другого способа повышать производительность труда — только через конкуренцию. До этого должна быть приватизация, борьба с монополиями, борьба с картелями. Должно быть как в Китае: там конкуренция ужасная, люди очень предприимчивые, их очень много, и очень трудно заработать. Понятно, что нашим бизнесменам так не хочется, потому что прибыли будут другие, но зато экономика будет расти. Я считаю, что российская экономика в два-три раза могла бы вырасти за десять лет, если бы просто качество управления системой повысилось. И еще нужна адекватная политика ЦБ.
— Работаете ли вы по госпрограммам? Какие есть преференции на Дальнем Востоке?
— На Дальнем Востоке — только инфраструктура. Мы участники ТОР, там главное преимущество — инфраструктура. Понятно, что есть другие вещи, которые для нас полезны, например облегченная растаможка оборудования, но для нас это не принципиально. Ставка налога на прибыль у нас ноль, поэтому здесь никаких преимущества.
— А субсидии по кредитам вы получаете? Сейчас сельхозкомпании жалуются, что государство не возмещает затраты по кредитам.
— Не возмещает, нам должны миллиард рублей. Сейчас в ведомствах идут обсуждения с нашим участием, как реформировать систему. Я считаю, что если не могут всем заплатить, то лучше вообще отменить субсидирование. А то, получается, одним дают, другим не дают — это несправедливо.
— Если не будет субсидирования, ставка будет 11–12 процентов. Кто будет брать такие кредиты?
— Если речь идет о субсидировании краткосрочных кредитов и денег на всех не хватает, я считаю, нужно просто отменить субсидирование. Прибыль в отрасли достаточная, можно сейчас без этого обойтись. А вот субсидирование инвестиционных кредитов отменять нельзя, потому что со ставкой 11–12 процентов наши проекты будут экономически —невыгодными. Это все понимают.
— Вы сказали, что у нас высокая рентабельность в отрасли сейчас. Речь идет обо всех отраслях и регионах?
— У нас большая страна, и везде разные условия. Например, на Урале, в Поволжье рентабельность очень низкая. А на Кубани фантастическая. В Приморье, если выйти на нормальную мощность, рентабельность по EBITDA, по нашим подсчетам составит 35–45 процентов.
— Идет ли консолидация отрасли?
— Во всех отраслях, кроме растениеводства. Там идет рост крупных компаний и идет рост фермерского бизнеса. Средние компании теряют конкурентоспособность, потому что в растениеводстве есть два центра конкурентоспособности. Первый — это фермер, который сам работает на своей земле, у себя не ворует, не лентяйничает, делает все правильно. Это очень эффективно получается. Второй центр — это крупный холдинг: из-за того, что у нас страна с высокими транзакционными затратами, крупный холдинг имеет свою экономику — дешевые кредиты, возможность оптимально выстроить бухгалтерию и налоговый учет, экономию на масштабе и так далее. А средний бизнес вымывается из сельхозотрасли. В других отраслях, где очень важна экономия на масштабе, доминируют крупные компании. У нас идет консолидация в масложировой переработке, в мясе, в сахаре. Самый консолидированный рынок — рынок сахара: в тройке лидеров компании занимают по 18–20 процентов рынка. А если брать рынок свинины, то «Мираторгу» принадлежит 12 процентов рынка, у нас — шесть процентов. Фрагментация еще очень высока. Но она будет уменьшаться. Этому способствует и развитие национальных розничных сетей, которые активно растут, идут дальше в Сибирь, на Урал. Им уже не нужно десять видов майонеза, они пять оставляют, и если ты не в этой пятерке, то до свидания. У нас скоро, как во всем мире, три-четыре игрока будут иметь 50–70 процентов рынка. Мы еще в начале пути.
