— Дмитрий, вашей социальной миссии уже два года, пожалуйста, расскажите, как связаны социальные проекты и бизнес? Что они дают друг другу?
— Очень сложный и каверзный вопрос. Каждый бизнес — это проекция особенностей владельца, его убеждений, целей и веры. Кто-то полученную прибыль использует, чтобы вкладывать в личное благосостояние, а кто-то — вкладывает в социальные проекты. В моей картине мира, например, это выглядит так: можешь помочь — помоги. Но если раньше это было скорее частной инициативой, то позднее переросло в проект благотворительного фонда. Говорят, что добрые дела любят тишину. Это правда, но только отчасти.
В наше время если нет «цифрового следа», то и репутации вроде как нет. Не надо кричать на каждом углу: посмотрите, какие мы молодцы. Но информация должна быть. Например, если бы не сарафанное радио, к нам бы не приехали пять замечательных ребят из Мариуполя. Все дети с системами кохлеарной имплантации. У всех свои особенности здоровья, кроме глухоты. Есть ребёнок с нарушениями сразу слуха и зрения. Другому нужна повторная операция, так как у него от сильного удара повреждена внутренняя часть слухового импланта.
А узнали они о нас именно благодаря соцсетям и нашим волонтёрским проектам, таким как работа с госпиталями, с гуманитарной помощью. Так, по цепочке «пяти рукопожатий», и нашли нас. С 2014 года ими никто не занимался. Их перестали обследовать в Киеве, но в России, в тот момент, ещё не начали... А они же на всю жизнь связаны с врачами, которые умеют диагностировать и настраивать системы кохлеарной имплантации, менять запасные части, аккумуляторы, речевые процессоры.
Наверное, это и есть ответ на вопрос: зачем это нужно, что дают социальные проекты бизнесу и что даёт им бизнес. Можно и нужно делать бизнес и при этом оставаться человеком. Тугоухость — это не только и не столько медицинская проблема, это скорее проблема социальная. Да, это не заболевания сердца, не другие тяжёлые патологии, которые напрямую угрожают жизни здесь и сейчас. Но нарушения слуха — это невидимая, растянутая во времени смерть. Слепой человек вызывает жалость у окружающих, а глухой — раздражение. Когда ты не слышишь и не понимаешь, то становишься марсианином среди людей… Ни понять, ни поговорить.
В долгосрочной перспективе нарушения слуха всегда имеют тяжелейшие социальные последствия. Человек может пребывать в этом состоянии годами, погружаясь в деменцию, изоляцию.
— Ваша профессиональная ниша очень узкая не только для бизнеса, но и для благотворительной работы. Слышит ли вас общество в вопросах помощи людям с нарушениями слуха?
— Слышит. Общество слышит нас через призму собственных убеждений. Частную медицину, и мы не исключение, часто упрекают в стяжательстве. Вы коммерция, вы бизнес, вы за прибыль. Вроде как прибыль в медицине — это уже что-то неприличное... Ещё один момент: когда мы заходим на новую территорию, открываем клинику и пытаемся встроиться в систему ОМС. Или ищем средства, как благотворительная организация, на обеспечение детей, стариков хорошими цифровыми слуховыми устройствами. Мягко выражаясь, сталкиваемся с недопониманием: мол, для этого государство есть, не пытайтесь подменить собой функции государства.
Но государство — это кто? И что делать, если не получается одинаково хорошо для всех? Почему же не помогать, если у нас есть и желание, и компетенции, и специалисты, которых в муниципальной медицине не хватает? Мы ведь не вместо государства, а вместе с ним. Но пока некоторые наши инициативы вызывают отторжение, а иногда и откровенное сопротивление.
— За два кода работы фонда «Слышать жизнь» количество проектов наверняка увеличилось многократно? Как строится финансирование фонда сегодня?
— Благотворительность — это прекрасно, когда мы говорим о её имиджевой стороне. Но чтобы помогать, нужны средства. Без средств, без вложений не будет добрых дел. На голом энтузиазме выехать невозможно, хотя, конечно, люди порой творят чудеса.
Вот, например, наша Татьяна Алексеевна, старшая медсестра, наш волонтёр. Почти каждые выходные ездит в Мариуполь, помогать подшефной семье с двумя детьми, у которых мама лежит, у неё сложнейшее осколочное ранение. И это никакими системами подсчёта нельзя оценить.
Мы пытаемся не только вкладывать свои деньги, но и вести сборы, но сегодня это очень сложный процесс. Слишком много запросов о помощи, отовсюду. Слишком много боли, трагедий... Понятно, что собственными силами и средствами своего бизнеса я не в состоянии помочь всем. Что это значит? Только то, что мы стали намного тщательнее выбирать тех, кому помочь в первую очередь. В приоритете дети-сироты, срочные тяжёлые случаи.
Например, к нам приехала девочка из Мариуполя с тяжёлой глухотой. Трёхлетнему ребенку срочно нужна была кохлеарная имплантация. Мы понимали, что «запрыгиваем в последний вагон». Естественно, этот случай был в высочайшем приоритете. И в декабре прошлого года, всем миром, что называется, фондом, Общероссийским народным фронтом, членом которого я являюсь, при личном содействии доктора Рошаля, всё получилось. Ангелине сделали операцию в Петербурге. Удалось выделить для неё квоту — последнюю в 2022 году…
Компания делает отчисления в фонд с каждой продажи, мы привлекаем партнёров, меценатов, благотворителей. Ищем средства грантовой поддержки. В прошлом году нам не хватило два балла, чтобы стать победителями конкурсного отбора. Эксперты сочли, что у организации пока недостаточно опыта… В этом году мы снова подали заявку на поддержку проекта фонда в Луганске. Хотим помочь единственной в регионе коррекционной школе для слабослышащих: обучить педагогов, помочь детям.
— Как отразились санкции на работе компании и фонда?
— Мы работаем с медицинской услугой, которая опирается на технические средства реабилитации. Это комбинация работы врача с опорой на аудиологические системы. Другого способа компенсировать тяжёлые потери слуха медицина пока не знает. А поставщики цифровых технических средств коррекции слуха, то есть слуховых аппаратов, за исключением одного, ушли с российского рынка. Последний наш партнёр сохранил около 30 процентов прежнего объёма поставок, но в 2023 году и он планирует покинуть Россию.
Нам потребовалось около четырёх месяцев, чтобы наладить логистику и на две трети восстановить ассортимент. Конечно, цепочка поставок многократно удлинилась. Раньше мы работали в условиях отсрочки платежа, сейчас вынуждены вносить предоплату и несколько месяцев ждать. Всё это привело к дефициту оборотных средств.
Покупательная способность тоже упала, люди начали экономить, в том числе и на медицинских услугах. Сейчас, как мне кажется, ситуация постепенно стабилизируется, и мы с оптимизмом смотрим в будущее. Рынок, как саморегулирующаяся система, так или иначе найдёт баланс.
— Ещё одно направление, которое вы активно развиваете — образовательный проект: Институт повышения квалификации и переподготовки специалистов в области клинической сурдологии-оториноларингологии, коррекционной педагогики АНО ДПО «Институт слуха и речи». Семинары и образовательная программа — это часть бизнеса?
— Наш институт — это скорее история про образование и стандарты качества профессии. Изначально «Институт слуха и речи» был создан для подготовки собственных кадров и повышения квалификации врачей. Мы регулярно принимаем на работу новых сотрудников. Стандарты медицинской помощи в сети наших клиник высоки, врачей нужно «дотягивать» до этого уровня.
В этом году мы получили лицензию на образовательную деятельность.
В «Институте слуха и речи» сейчас три направления: это аудиология и слухопротезирование, клиническая аудиология и коррекционная педагогика. С сентября 2022 года обучение по программам профессиональной переподготовки и повышения квалификации прошли более 80 человек. И количество желающих растёт. В октябре прошлого года в Кургане прошёл большой образовательный семинар для сурдопедагогов, посвящённый методикам, диагностике, социализации детей с нарушениями слуха. В декабре — научно-практическая конференция «Речь и слух: современные аспекты реабилитации» в Сочи, где мы собрали больше 50 человек со всего юга России. А недавно в Самаре успешно закрыли трёхдневный семинар на базе коррекционной школы — приехали порядка 100 специалистов из педагогических и медицинских организаций, работающих с детьми с ОВЗ. Работа с коррекционными школами — это отдельное большое направление образовательного цикла. И, да, мы активно расширяем географию, как я уже говорил, в наших планах Луганск и Донецк.
Я выскажу непопулярную точку зрения... Но коррекционные и реабилитационные учреждения очень плохо развиваются, это мы наблюдаем в разных регионах России, за редким исключением, каким, к примеру, является Самара, где великолепная коррекционная школа и специалисты.
Почему же так выходит, что системы обучения есть, а специалистов на местах днем с огнем не сыщешь? Ответ прост. В государственной системе не многие хотят работать: сложно, расти некуда, платят мало, особенно в провинции. Что такое полставки в коррекционном детском саду, нетрудно представить, правда же? Поэтому я считаю, что клиник, подобных нашей, должно быть во много раз больше. В каждом регионе.
Мы приглашали студентов на дни открытых дверей, показывали, как работает сурдопедагогическая реабилитация в рамках медицинского центра, где есть возможности и действует мультидисциплинарный подход. Это впечатляет, и молодые специалисты хотят работать. Но пока система развивается скорее вопреки. Всех трудоустроить мы не можем. Как и не можем подменить государство, да и не стараемся.
