Вопросы культуры в политике — это про то, почему все получается не так, как хотелось, почему все происходит не так быстро, как планировали, и почему жизнь всегда сложнее схем. Помню, когда был первый съезд народных депутатов СССР, постоянно — будто фоном — звучало: «У нас сейчас вот это плохо, давайте примем закон, чтобы все было хорошо; давайте примем закон, примем закон…». А живем-то мы не законами, а культурой, представлениями о том, что можно, а чего нельзя. Законы дают правила, но эти правила очерчивают огромную область, в которой именно культура формирует то, что люди полагают допустимым в рамках этих правил. Издать массу законов можно быстро, а культура меняется поколениями. 

На заре Перестройки, воспользовавшись личным знакомством, я провел соцопрос в Физическом институте им. Лебедева Академии наук. Физики-теоретики, элитная Москва — в 80-е годы более либерального, вестернизированного, цивилизованного сообщества в нашей стране представить было нельзя. Но когда я получил ответы, оттуда вылез такой авторитарный черт с рогами, аж волосы на голове зашевелились! Например, 30% докторов и кандидатов физикоматематических наук — элита элит — на прямой вопрос «надо ли разрешать иммигрантам возвращаться в страну?» ответили отрицательно. Вот тогда я и начал писать о том, что в Советском Союзе нет социальной группы, которая была бы носителем демократических или либеральных ценностей. Значит, путь к свободе и демократии будет очень извилистым. Тоталитарный режим существовал в СССР 74 года — это активная жизнь трех с половиной поколений. Поэтому наивно было ждать, что, мол, скинем коммуняк, и откуда-нибудь из подполья вылезет красивый и стройный либерал — любитель свободы. Не получится: избавиться от глубокого синдрома, назовем его условно «синдромом советского человека», только тем, что прогнали коммунизм, невозможно. И из подполья вылезло нечто.

У человека, воспитанного при советской власти, очень характерные особенности, которые сохраняются до сих пор. Во-первых, наш человек, взращенный на лозунгах о равенстве, этого равенства, оказывается, совсем не любит: социологические исследования показывают, что у нас любителей имущественного неравенства в два-три раза больше, чем в США. И одновременно у нас очень много любителей государственной собственности на средства производства. При этом, разумеется, почти все твердят, что государство обязано заботиться о каждом гражданине. Что это значит, если обобщить? Что я хочу жить значительно лучше, чем ты, и я хочу, чтобы это мне дало государство, потому что оно должно заботиться обо мне, а, видимо, не о тебе. Это синдром, который вполне приложим к бытию человека в авторитарном, иерархическом, а никак не светлом коммунистическом государстве. Если добавить к этому еще и идею национального превосходства, поднятую Сталиным, то получаем картину дремучего общества. 

Отсюда следует вот что. Когда люди бунтуют? Простая схема: человеку плохо, он выходит на улицу — желаю, чтобы было хорошо. Когда становится лучше, он начинает ставить перед собой реалистичные цели и работать — достигать их. Как только ситуация снова ухудшается, и человек понимает, что не может, усердно трудясь, достичь своих целей, он опять выходит возмущаться. Но это западная схема: она работает в обществах, прошедших рыночную конверсию, в которых человек научился брать ответственность на себя, у него сформировалось «достижительное» поведение. А у нас по-другому — у нас «поведение неудачника». Когда все улучшается — бунтуем: хотим намного лучше, хотим еще быстрее! — мы злимся. Зато когда становится хуже, наши притязания быстренько спадают — все молча расползаются сажать картошку, при этом, что удивительно, настроения улучшаются и общество успокаивается. 

Второй любопытный момент, отличающий наше общество (и советское, и теперешнее) от устойчивых демократических. В демократической стране есть существенная разница в стилистике, поведении, образовании между элитой и неэлитой. Это дает возможность элите быть референтной группой — тянуть за собой: я отличаюсь, мое отличие признают, меня воспринимают источником позитивных образцов и ценностей, мне подражают. У нас же эта разница минимальна. Не так давно моя коллега Валерия Касамара провела замечательное исследование: социологи проинтервьюировали по одному вопроснику депутатов Государственной Думы и московских бомжей. Ответы этих групп было невозможно отличить! Причем не только по идеям, но и по словарю. Но и это еще не все. В едином обществе один слой не может отличаться от остальных бесконечно: есть некоторый предел, за которым человек начинает восприниматься как чужой, и образцом он быть не может — он уже совсем другой. Этот диапазон, в рамках которого человек признается отличающимся от среднего, но все еще своим, в разных обществах разный. В нашем он кратно меньше, чем в западном: общество не допускает формирование элиты, которая сильно отличалась бы от него. А это значит, что общество само вымывает у себя внутренний импульс развития: если все одинаковые, то равняться не на кого. 

Вот и начинается: сначала лозунги, мол, мы будем равняться на Запад, на Америку, на китайцев… — не важно на кого, но на чужих! Потом, естественно, топанье ногами: как же так, почему мы смотрим только на других, давайте смотреть на себя! А на кого «на себя»? Нынешняя элита ничем от среднестатистического человека не отличается, никаких тенденций развития задать не может — она очень слаба. А носители настоящей культуры сегодня — единичные в поле зрения, как говорят медики. Не забудем и про постоянную утечку мозгов. При этом ценностный синдром все еще очень глубоко укоренен в головах среднестатистического человека; кризисы его только успокаивают. Вот общество и начинает барахтаться.

Дело в том, что такого чудовищного эксперимента, который был проведен с нами в течение 74 лет, не было ни у кого в Новейшей истории — это беспрецедентно. Вспомним: нацистская Германия прожила под НСДАП 12 лет — тьфу! Но для того, чтобы вырвать с корнем черты националсоциалистического мировосприятия, потребовалось несколько десятилетий — была разработана масштабная программа направленного промывания мозгов. И получилось. Но Германия, мало того, что позволила себе промыть мозги, еще и хорошо поняла, куда ее завел тоталитаризм. У нас же ситуация пока прямо противоположная. Но если мы хотим жить в нормальной комфортной стране, а не кричать о великой мировой державе, пора наконец поставить самим себе честный диагноз.