2017-й — год 100-летия Русской революции, без преувеличения определившей мировой ход истории
ХХ века. Но в ХХ веке мало кто думал, что наступит век XXI. «100-летие революции должно стать для общества подведением черты под драматическими событиями, разделившими страну, <…> символом преодоления раскола и принятия отечественной истории такой, какая она есть», объявил Владимир Путин 30 октября в ходе заседания Совета по развитию гражданского общества и правам человека. Затем он отметил, что растущее сегодня неравенство формирует у миллионов людей ощущение несправедливости и обделенности, и это ведет к радикализации общества. Но помимо революционного пути, всегда есть эволюционный, считает президент.
О том, существует ли история «как она есть», о причинах и следствиях революции, о поиске закономерностей развития человеческого общества и математическом моделировании его будущего мы говорим с выдающимся российским историком Сергеем Нефёдовым.
Голод — отец этатизма, война — его мать (Питирим Сорокин)
— Сергей Александрович, в ночь на 26 октября 1917 года II Съезд Советов выпустил два декрета — о земле и о мире. Означает ли это, что одним из двух ключевых факторов, приведших к Октябрьской революции, была нерешенность аграрного вопроса и, как следствие, голод?
— Основная масса населения была сосредоточена в центральных областях,
в Центрально-Черноземном районе и прилегающих губерниях Поволжья и Украины. Эти области перенаселены, там сведены все леса и распаханы почти все луга. Распахано 75% общей площади — больше, чем во Франции или Германии. Перенаселение такое, что в среднем на двор приходится восемь десятин, в то время как для прокормления и уплаты налогов нужно минимум 12. Как прожить? А дело в том, что треть земли принадлежит помещикам. Можно арендовать эту землю, но за аренду приходится платить половину урожая, и на прокорм все равно не хватит. Поэтому надо идти в отход — искать работу за пределами региона. Пятая часть взрослого мужского населения ежегодно уходила в отход. Это как современные таджики, заполнившие российские города. Но и отход выручает далеко не всегда, поэтому каждый неурожай приводит к голоду. Неурожай и голод в этом перенаселенном регионе случается примерно раз в семь лет. И каждый раз от голода и сопровождающих его эпидемий погибают сотни тысяч людей… В конце концов начались голодные бунты. Первое большое крестьянское восстание произошло в 1902 году. Цель была очевидной: голодающие крестьяне в первую очередь взламывали амбары с помещичьим хлебом. В 1905 году постоянные голодовки привели к крестьянской войне, а в 1917 году восставшие крестьяне поделили землю помещиков. Причем еще до того, как Ленин провозгласил декрет о земле. Большевики просто формально подтвердили этот стихийный раздел.
— На индустриальном Урале влияние аграрных факторов было меньше?
— Россия — страна с большими региональными особенностями. Плотность населения на Урале была в несколько раз меньше, средний крестьянский надел в Пермской губернии составлял 16 десятин, в Оренбургской — 21. Казаки имели по 67 десятин на двор. В Пермской губернии крестьяне могли бы пахать и больше, но многие предпочитали работать (или подрабатывать) на горных заводах. В Екатеринбургском и Верхотурском уездах 45% крестьян в действительности работали на заводах. А вот в сельском Ирбитском уезде на двор приходилось 24 десятины земли, три лошади и три коровы. Хлеба в чистом сборе (за вычетом посева) было по 40 пудов на душу, в то время как для пропитания достаточно 15-ти. Остальное шло на корм скоту и на продажу. В Оренбуржье скота было еще больше, в среднем четыре лошади и пять коров на двор. Лугов достаточно, скота много, а значит, много молока и мяса. Забой скота на душу населения в Оренбургской губернии был в семь раз выше, в Тобольской — в 16 раз выше, чем, например, в Воронежской. В Центрально-Черноземных областях крестьяне почти не потребляли мяса, а на Урале пельмени были обычной пищей.
В общем, по отношению к перенаселенной Центральной России Урал был как другая страна — много земли и нет голода.
И здесь никто не собирался восставать, чтобы поделить земли помещиков, тем более что их тут практически не было. Когда же землю все-таки поделили, крестьянские наделы увеличились всего на 2%. Такая же ситуация была и в Сибири.
— После шока 1905 года власть пыталась реформировать недореформированные отменой крепостного права земельные отношения. Проект, предложенный в 1906 году премьер-министром Сергеем Витте и главноуправляющим землеустройством Николаем Кутлером, предусматривал отчуждение части помещичьих земель в пользу крестьянства, но был похоронен Николаем II: «Частная собственность должна оставаться неприкосновенной».
— Иное решение могло способствовать спасению от надвигавшейся революции?
— Разумеется. Такие аграрные реформы с наделением крестьян землей за счет помещиков проводились во многих странах — именно с целью предотвращения революции. Когда в России началась революция, то для того, чтобы она не перебросилась на соседние страны, аграрная реформа была проведена в Польше, Болгарии, Чехословакии, Венгрии (хотя здесь революции избежать не удалось). Победившие «белые» провели реформы в прибалтийских странах. В Румынии в 1917 году король Фердинанд I самолично отправился в окопы и пообещал солдатам землю после победы — и революция обошла страну стороной.
— Вторая попытка избежать неизбежного связана, вероятно, с реформами Петра Столыпина? Правда, по словам самого Петра Аркадьевича, основной его задачей было не изменение в интересах большинства крестьян, а продолжение борьбы с революционными настроениями иными средствами. Тем не менее реформа открепляла крестьян от земли, давала право на свободный выход из общины с оформлением вышедшему его части земли в собственность. Почему реформа не удалась?
— Потому что не дала землю крестьянам. После революции землепользование крестьян в регионе аграрного перенаселения увеличилось в полтора раза, потребление — примерно на 40%. А что дала реформа Столыпина? Мне приходилось проводить корреляционный анализ между ростом производства и процентом выделившихся хозяйств по губерниям Центрального Черноземья. Так вот, корреляция равна нулю. Если производство где-то и увеличилось, то не за счет столыпинской реформы. Наоборот, она вызвала массовые протесты общинников: выделившихся на хутора фермеров постоянно жгли.
— Такова была сила общинного сознания крестьян?
— Дело в том, что переделы в общине происходили нечасто, к моменту реформ там были крестьяне, имевшие наделы больше средних. И Столыпин пообещал сохранить эти излишки при выделении на хутора. Община рассматривала хуторян как мироедов, кулаков, желавших поживиться за ее счет.
И в 1917 году крестьяне отобрали у хуторян их земли, так же как отобрали земли у помещиков, и пустили всю землю в «черный передел» по едокам. Общинное сознание на Руси было коллективистским, потому что община страховала крестьян от нищеты, безземелья, голодной смерти в случае неурожая. Было принято оказывать «помочи» погорельцам, вдовам, невинно пострадавшим. Это вообще естественная модель поведения в условиях холодного климата и частых катастрофических неурожаев. Особенностью России было то, что урожаи здесь сильно колебались, бывали изобильные, как в 1913 году, с которым у нас любят сравнивать. А бывали такие неурожаи, что крестьяне не собирали даже посеянного зерна, как в 1891 году.
— Кстати, общины стали появляться и после другой инициативы Столыпина — организации массового переселения крестьян из густонаселенной европейской части страны в Сибирь, на Дальний Восток, в Северный Казахстан. Почему эта попытка решить проблему малоземелья не увенчалась успехом, не «вывезли» Россию столыпинские вагоны?
— Лучшие земли в Сибири и на Урале были уже поделены первопоселенцами, и они не желали делиться с новоприбывшими. Свободных и удобных земель вообще было немного, и ресурсы их быстро иссякли. Была еще целина в теперешнем Казахстане. Но для ее подъема требовались упряжки в восемь лошадей, а у переселенцев таких не было. В итоге эту целину распахали лишь в советское время с помощью тракторов. По этим причинам масштабы переселения были невелики, да и средств на переселенцев отпускалось недостаточно — всего 1% государственных расходов. Из 3 млн переселенцев полмиллиона вернулись назад из-за недостатка средств. Между тем естественный прирост сельского населения составил за годы реформы 14 миллионов. То есть проблема аграрного перенаселения еще более обострилась.
— …Кстати, именно после распашки целины, то есть увеличив посевные площади, Советский Союз, по некоторым данным, смог выйти на уровень того самого выдающегося урожая 1913 года. В 1909 — 1913 годах Россия лидировала в мировом экспорте зерновых и сливочного масла. Как это сказывалось на внутреннем потреблении страны?
— Россия давно лидировала в экспорте зерновых. Но это был «голодный экспорт». На рубеже столетий в России, как и в Германии, собирали 24 пуда зерна (на душу в чистом сборе, за вычетом посева). Но Германия ввозила четыре пуда, а Россия — вывозила пять. В итоге потребление в Германии составляло 28 пудов, а в России — 19. Вывозили хлеб в основном помещики и зажиточные крестьяне юга. Из Сибири везти хлеб было невыгодно, и зерно здесь скармливали скоту. Это была так называемая посыпка: мукой посыпали солому, которой кормили коров. В итоге получали много молока, из молока делали масло, которое потом вывозили за границу. Это была еще одна разновидность «голодного экспорта».
— Тогдашнему министру финансов и председателю Комиссии для общего пересмотра таможенного тарифа Ивану Вышнеградскому приписывают лозунг «Не доедим, но вывезем». Но и объективно уровень ВВП на душу населения в России в 1913 году был ниже уровня всех европейских стран, кроме Португалии, и примерно соответствовал уровню Японии. В чем вы видите причины такой ситуации?
— Россия была аграрной страной, промышленность слабо развита. Помещики получали от экспорта большие средства, но не вкладывали их в промышленность. В 1907 году от вывоза зерна получено 430 млн рублей. Взамен ввезено машин и промышленного оборудования на 40 млн рублей, а высококачественных потребительских товаров — на 180 млн рублей. Еще 150 — 200 миллионов составили расходы «русских путешественников» за границей. Многие постоянно жили во Франции, в Ницце были кварталы богатых вилл, свои церкви и кладбища. Знать наслаждалась жизнью и не думала вкладывать деньги в развитие страны.
— Вторым декретом II Съезда Советов стал Декрет о мире. В книге «История России. Факторный анализ» вы писали: «На протяжении полувека Россия балансировала на грани голода, это было состояние сжатия, которое характеризуется неустойчивым экологическим равновесием. Факторами, поддерживавшими это равновесие, были авторитет освободившей крестьян царской власти и воспитанная столетием искусственного отбора покорность бывших крепостных. Еще одним, едва ли не важнейшим благоприятным обстоятельством был внешний мир. Но неудачная война и потеря авторитета самодержавия могли привести к тому, что полуголодное население откажется подчиняться властям». Была ли Первая мировая война неизбежна и неизбежно ли вела к революции?
— Конечно, мировая война была неизбежна: с 1905 года было четыре острых политических кризиса, каждый из которых мог закончиться войной. Сараевское убийство стало пятым. Так что рано или поздно противостояние враждебных блоков должно было привести к войне. Для России война была опасна тем, что поражение неизбежно приводило к падению авторитета самодержавия, на котором была основана вся политическая система. В истории много примеров, когда военное поражение приводит к падению монархии.Так было в 1870 году во Франции. В 1905 году поражение в Манчжурии вызвало политический кризис, который спровоцировал первую русскую революцию. Известно так называемое пророчество Петра Дурново (министра внутренних дел в правительстве Витте во время первой революции): в начале 1914 года он подал в правительство аналитическую записку, в которой предсказал неизбежность новой революции в случае, если Россия ввяжется в новую войну. Об этом предупреждал и Витте, и некоторые другие политики. Они проводили аналогию с 1905 годом и рассуждали следующим образом: крестьянство по-прежнему страдает от малоземелья, требует раздела помещичьих земель; солдаты — это те же вооруженные крестьяне; в случае военного поражения оппозиционные партии начнут пропагандистскую кампанию, потерявшие авторитет власти не смогут сдержать недовольных солдат и крестьян — и начнется революция. В записке члена Госсовета Михаила Говорухо-Отрока, составленной в ноябре 1916 года, предсказывалась не только революция, но и гражданская война и победа крестьян.
— Как реагировали на революцию уральские и сибирские крестьяне?
— Революция была делом крестьян из перенаселенного Центра. Это крестьяне коренной России требовали поделить помещичьи земли. А на Урале и в Сибири отнеслись к революции и к декрету о земле довольно безразлично. По словам генерала Деникина, уральская и сибирская почва была неблагоприятна для большевизма, поскольку местные крестьяне мало интересовались земельным вопросом. У них было достаточно земли, и новая власть ничего не могла им предложить. Но и за белых крестьяне воевать не хотели. Они просто желали, чтобы их оставили в покое. Однако когда большевики стали вводить продразверстку, началось то, что раньше называли «кулацкими бунтами». Эти восстания были подавлены красными армиями, пришедшими из центральной России, но в конечном счете большевикам пришлось отменить продразверстку.
Если не смогу склонить высших — двину Ахеронт (адскую реку) (Вергилий)
— Таким образом, сто лет назад сработала классическая мальтузианская ловушка: рост населения привел к крестьянскому малоземелью, падению потребления, разорению, нищете и бунту. То есть «низы не захотели». А как же «верхи, которые не смогли»? Какова роль элит?
— Классическая мальтузианская теория не брала во внимание роль элит. Считалось, что рост населения при ограниченных ресурсах приводит к падению потребления и голоду, и этот вызванный перенаселением голод является причиной революций. Вот это суть мальтузианства. Все очень просто: перенаселение — голод — революция. Об элитах в мальтузианской теории не говорилось. Рассматривать перенаселение в рамках структуры «народ — элита — государство» предложил в 1991 году известный американский исторический социолог Джек Голдстоун.
— Как я понимаю, речь идет о демографически-структурной теории, развивающей тезисы неомальтузианства.
— Да. Причем в элите тоже бывает перенаселение, это приводит к ее обеднению и расколу на враждующие фракции. Появляется безземельное дворянство, которое с завистью смотрит на высшую знать. В своей борьбе недовольные фракции элиты часто обращаются к народу и провоцируют его на восстания. Что касается государства, то в условиях перенаселения оно не может требовать налоги с обнищавшего населения. Начинается финансовый кризис, государство слабеет и часто оказывается не в состоянии поддерживать прежний порядок. Слабость государства, мятежи и провокации недовольных фракций элиты добавляются к нищете, голоду и крестьянским восстаниям. Складывается экосоциальный кризис — он в конечном счете приводит к революции и гражданской войне. Война сопровождается голодом и эпидемиями, происходит демографическая катастрофа. В Китае бывали случаи, когда погибала половина населения и больше. А после катастрофы начинается новый демографический цикл. Земли теперь хватает для всех, зерна и мяса много, население начинает увеличиваться. Потом, лет через сто, снова появляется перенаселение и все повторяется. История пульсирует в ритме демографических циклов. В России их было четыре, в Китае, письменная история которого насчитывает три тысячи лет, — 14.
— Позволяет ли демографически-структурная теория понять, как происходит трансформация треугольника «народ — элита — государство»? Ваш факторный анализ истории России наводит на мысль, что народ всегда был в стране объектом, а власть и элита — соперничающими субъектами. К чему приводит слабость этих субъектов? Верно ли, что в периоде, о котором мы говорим, победа элиты над слабым государством привела к поражению в войне и свержению Романовых?
— Это вопрос о взаимодействии элементов и распределении ресурсов в структуре «государство — элита — народ». Все зависит от господствующего элемента структуры. Скажем, при Петре I господствовало государство. Чтобы содержать созданную Петром новую армию, оно намного увеличило налоги на народ и, подчинив элиту, заставило дворян начинать службу в армии простыми солдатами. Дворяне тогда довольствовались скромными оброками, и по службе были обязаны нести большие затраты. Положение изменилось при Елизавете и Екатерине; эти императрицы пришли к власти путем дворцовых переворотов, которые совершила дворянская гвардия. Роковым рубежом стал переворот 1762 года, когда произошла трансформация структуры и господствующим элементом стала дворянская элита. Екатерина до конца жизни боялась нового переворота и была вынуждена потакать дворянству. Она утвердила освобождение дворян от военной службы и отдала крестьян в их полную власть, запретив жаловаться на помещиков. Она боялась увеличивать налоги, а чтобы свести концы с концами, стала печатать бумажные деньги. Это вызвало инфляцию, и в реальном, золотом исчислении, подушная подать уменьшилась в несколько раз. Но крестьянам легче не стало, наоборот: помещики после запрета жалоб резко увеличили оброки, завели барщину и фактически превратили крестьян в рабов. Распределение ресурсов в структуре изменилось, теперь их большая часть шла помещикам, а государство не могло содержать армию, в которой был постоянный некомплект. Дворяне уже не служили солдатами, их формально записывали в полк с малолетства и повышали, так что в армию нередко приходили 20-летние полковники из знатных родов. Павел I пытался бороться с этими порядками и был убит дворянами. Лишь при Николае I государство стало постепенно набирать силу и ограничивать дворянский произвол. Положение тогда складывалось трагическое, распределение ресурсов было таково, что дворянство купалось в роскоши, а крестьяне голодали — хотя перенаселения еще не было. Они так ненавидели помещиков, что во время Крымской войны толпами устремились в Крым, где, по слухам, «англо-французы дали свободу». В конечном счете, Александр II решился выступить против дворянства и освободил крестьян. По сути, это был государственный переворот, произошла трансформация в структуре «государство — элита — народ». Государство вновь стало главенствующим элементом структуры, изменилось распределение ресурсов, часть их была передана от элиты народу — и народ вздохнул свободнее. Но большая часть ресурсов осталась у элиты, и в этих условиях рост населения вскоре привел к перенаселению и голоду. То есть перенаселение в России, как, впрочем, во многих других странах, было перенаселением в рамках существующей структуры и существующего распределения ресурсов. Это в частности помогает лучше понять русскую революцию: чтобы избавиться от голода, оказалось достаточно перераспределить ресурсы и отнять землю у помещиков. При НЭПе потребление значительно увеличилось (на 20 — 40% в зависимости от региона), и голод на какое-то время ушел в прошлое.
— А что было с элитами дальше? Как вам такая версия: после 1917 года правление и деспотия большевиков уничтожили проигравшую элиту, в 30-е режим Сталина в свою очередь уничтожил элиту большевистскую и последние остатки элиты дореволюционной. В этот короткий период влияние элиты фактически равнялось нулю, а государства — 100%. При Хрущеве новая правящая элита взяла реванш, а закончился процесс в перестройку развалом СССР, когда окончательно отказавшаяся от коммунистических принципов элита забрала в личную собственность производственные и природные ресурсы страны. Этот период длится до сих пор. Причем нынешней элите народ только мешает, вынуждая делиться частью прибылей, получаемых от экспорта природных ресурсов. А народ пребывает в сладком имперско-этатистском сне, думая, что государство, как и раньше, стоит на защите его интересов…
— Вы, по-видимому, правы, только я хотел бы сделать одно уточнение. Бывают такие моменты, когда главенствующим элементом структуры становится народ. Как во времена НЭПа. Элита частью изгнана, частью низведена до жалкого состояния. Государство настолько слабо, что даже не может увеличить налоги, чтобы содержать армию. Крестьяне занижают собираемые налоговиками данные о посевах, и власти ничего не могут поделать… Перелом произошел во время коллективизации. Сопротивление крестьян было подавлено, и государство снова стало господствующим элементом структуры. Оно забирало теперь основную часть ресурсов, и потребление крестьян значительно снизилось. Зато началась индустриализация и была создана мощная армия.
— Сегодня неравенство в распределении ресурсов растет. Считается, что чем меньше децильный коэффициент (соотношение средних доходов 10% самых богатых жителей государства к такому же проценту самых бедных), тем стабильнее ситуация в обществе. А значение коэффициента более 10 говорит о гипотетической возможности возникновения гражданских беспорядков и начала государственного переворота.
— В начале ХХ века элита в России была не так уж слаба. Известный экономист Григорий Ханин подсчитал, что децильный коэффициент был равен 21 — это больше, чем в Англии или США того времени. Но в ситуации, когда значительная часть населения голодала, элита не смогла противостоять поднимающимся на восстания.
Сейчас децильный коэффициент равен 17, при этом никто не голодает, поэтому неравенство можно терпеть. Конечно, дворцы и яхты нуворишей вызывают возмущение, но это в значительной степени инерция советских времен, когда богатство считалось чем-то неприличным. Элита все еще боится советской психологии масс и прячет богатства за рубежом, потому что власти в любой момент могут сыграть на этой психологии и для создания популярности принести в жертву несколько олигархов. В то же время элита зависима от иностранных правительств, которые обеспечивают ей убежище для капиталов. Все это обуславливает слабость элиты — она слабее, чем сто лет назад.
— Григорий Ханин в одной из публикаций проводит аналогию 1920-х годов с нынешним периодом экономического и общественного развития. Общим ему видится экономическое и технологическое отставание от передовых стран, дефицит интеллектуальных ресурсов. Для преодоления этой отсталости необходимы огромные вложения. И средства для модернизации, по его мнению, можно извлечь преимущественно путем изъятия части колоссальных доходов и имущества наиболее состоятельных слоев населения…
— По-моему, это нереально. Это может сделать лишь очень сильная власть в ситуации военной угрозы. Сейчас не та власть и не та ситуация. В условиях «атомного пата» войны между великими державами невозможны. Это, кстати, одно из обстоятельств, демонстрирующих, как технология радикальным образом меняет исторические процессы.
— В этом году информационное пространство вообще переполнилось поиском параллелей. Возможны ли они в развитии событий?
— Из того, что здесь говорилось, ясно, что никаких параллелей проводить нельзя. Россия начала XX века была страной, в которой 80% населения составляли крестьяне, они часто страдали от голода и устроили революцию, чтобы поделить землю помещиков и, таким образом, избавиться от голода.
В России XXI века почти нет крестьян, давно забыли о голоде. Война теперь невозможна. Мы живем в «чудном новом мире», который мог бы показаться раем тем, кто жил сто лет назад. По сравнению с той революцией то, что может произойти сейчас, будет этакой экстравагантной «революцией в раю» в исполнении «Армии любовников».
Не люди делают культуру, культура делает людей (Лео Фробениус)
— В публикациях вы часто оговариваетесь, что найденные с помощью мальтузианско-рикардианских моделей закономерности хорошо работают на традиционных аграрных обществах, хуже — на индустриальных. Когда произошел переход от традиционного общества к современному?
— Переход начался после промышленной революции. Если раньше продовольственные ресурсы были ограничены тем, что производят в данной стране, то теперь развитые страны получили возможность обмена промышленных товаров на хлеб. То есть им уже не грозило перенаселение. Население Англии, например, после промышленной революции увеличилось в десять раз. Таким образом, в промышленно развитых странах мальтузианские ограничения больше не действовали.
Одним из революционных моментов было создание зерноуборочного комбайна в 1920-х годах. Комбайны фирмы «Хольт» увеличивали производительность труда в 17 раз. Крестьянство было обречено: 16 из 17 крестьян становились лишними, им надо было искать другую работу. И, как мы видим, крестьянство постепенно исчезло.
Другим революционным моментом стало открытие знаменитым немецким химиком Фрицем Габером метода получения азотных удобрений из азота воздуха. Говорили, что Габер создал «хлеб из воздуха». Применение удобрений позволило увеличить урожайность в несколько раз и в конечном счете накормить население планеты.
Но это произошло не сразу, и в слаборазвитых странах еще сохранялось аграрное перенаселение. Когда в 1960-х годах начались революции в «третьем мире», перед политиками и экономистами встал вопрос о причинах этих революций. В работах «Римского клуба» в том числе с помощью математических моделей было показано, что причиной революций является голод, а причиной голода — рост населения. В 1969 году президент США Ричард Никсон обратился к конгрессу со специальным посланием, в котором подчеркнул угрозу быстрого роста населения и заявил, что ООН должна взять на себя инициативу в проведении широкомасштабной программы ограничения рождаемости. 1974 год был объявлен ООН «Всемирным годом народонаселения», проведен Всемирный конгресс народонаселения и организован Институт наблюдения за миром во главе с известным экономистом Лестером Брауном. Этот институт призван следить за «мировой продовольственной безопасностью» и формулировать условия оказания продовольственной помощи в целях предотвращения голода и революции.
В 60 — 70-х годах 80% населения развивающихся стран было охвачено различными программами «планирования семьи».
В итоге рождаемость резко сократилась: если в 1960-х годах в Китае, Иране, Бангладеш женщины рожали по шесть-семь детей, то сейчас — в среднем двоих. Рост населения в большинстве стран прекратился, и угроза перенаселения ушла в прошлое.
— Получается, математические модели позволили предотвратить демографическую катастрофу середины XXI века, предсказанную еще Мальтусом?
— Да, и конкретно речь идет о модели профессора системной инженерии и математики Михайло Месаровича, созданной в рамках работ «Римского клуба». В этом и состоит ценность математического моделирования — оно предупреждает об опасности и позволяет ее избежать. Появление неомальтузианской теории означало открытие законов истории. С принятием программ по ограничению рождаемости люди стали использовать эти законы для предотвращения голода и революций. И действительно, голод и революции прекратились, теперь они происходят лишь в некоторых африканских странах, где еще не сказался эффект политики ограничения рождаемости. Но в современном мире мальтузианские закономерности уже не действуют. Социальных революций больше не ожидается, их время прошло.
— Как меняются количественные модели исторической науки в случае работы с обществом модерна?
— Что пришло на смену неомальтузианству? Существует еще одна хорошо апробированная теория — диффузионизм, а конкретно — теория культурных кругов Гребнера — Фробениуса. Она описывает распространение и последствия технических инноваций. Крупнейшие инновации (многие — в военной сфере) называются фундаментальными открытиями. Государство, в котором совершается такое открытие, получает решающее преимущество перед другими. Оно начинает военную или экономическую экспансию, в ходе которой другие государства или поглощаются агрессором, или становятся его вассалами. Государства, пытающиеся противостоять агрессору, стремятся спешно перенять его технические достижения. Одновременно перенимаются политические, социальные, культурные институты, которые, как считается, связаны с техническим превосходством агрессора. Таким образом распространяется культурный круг, область материальной и духовной культуры, происходящей из ведущей в технологическом отношении страны.
— Какие перспективы рисуют обществу культурные круги?
— Мы постоянно сталкиваемся с теорией культурных кругов на практике. Сейчас мы наблюдаем распространение американского культурного круга путем разнообразных «бархатных революций». Это не революции в прежнем, социальном смысле. Это государственные перевороты, которые стимулируются США и приводят к расширению круга их вассалов.
Очевидно, что расширение американского культурного круга окончится лишь с утратой технического и научного первенства этой страны. Вполне вероятно, что Китай, стремящийся к техническому лидерству, вскоре решит эту задачу. Уже сейчас мы видим начало формирования китайского культурного круга, и дальнейшее распространение его приведет в числе прочего к утрате веры в американские «либеральные ценности».
— Что вы скажете о прогностической силе моделей, предлагаемых наукой сегодня?
— Процессы культурной диффузии гораздо труднее поддаются моделированию, чем процессы роста населения. На экономическую динамику влияет множество факторов, и один из них — технические инновации — по сути непредсказуем.
— Но «технологическая интерпретация» фактов истории, судя по вашим работам, возможна. В них есть и вывод — фундаментальные открытия не случайны, это проявление «эпохи роста», включающей технологический прогресс, демографический рост, культурную экспансию, развитие общественных институтов и экономических механизмов, обеспечивающих долговременный общественный прогресс. Что вы думаете о перспективах научно-технологического роста России в свете реформы науки, в частности академической?
— Конечно, в наше время открытия не случайны. Осуществляется целенаправленный научный поиск, и открытия делаются в тех странах, где лучше финансируется наука. Сейчас в России на науку отпускается на порядок (в десять раз. — Ред.) меньше средств, чем в США и Китае. В самом лучшем случае можно увеличить финансирование вдвое. Но это не спасет положения. В таких условиях Россия обречена заимствовать технические инновации, приходящие из других стран. Значит, согласно теории культурных кругов, нам предстоит подражать другим странам и в культурном, и в ментальном плане. Вот только скоро придется решить, кому подражать: США или Китаю.
— Как вы оцениваете уровень исторической науки в стране, уровень исторического знания в обществе и уровень влияния на то и другое идеологии?
— История интернациональна, поэтому нужно рассматривать уровень исторической науки в целом. В конце прошлого века в ней произошел прорыв — появилась историческая социология. Объем накопленных данных стал настолько велик, что появилась возможность поиска исторических закономерностей и создания обобщающих моделей. Мы говорили о неомальтузианстве и диффузионизме. Уильям МакНил в работе «Погоня за мощью» соединил эти концепции и создал более сложную модель исторического процесса. В соответствии с ней развитие описывается мальтузианскими демографическими циклами, на которые накладываются волны завоеваний и культурной диффузии, порождаемые фундаментальными открытиями. В рамках исторической социологии в последние десятилетия появились исследования, посвященные поиску исторических закономерностей. Можно, например, упомянуть работы Эммануила Валлерстайна, Грегори Кларка, Джареда Даймонда, Джоэля Мокира. Российская историческая наука воспринимает эти новые тенденции, и исследования Андрея Коротаева, Леонида Гринина, Николая Розова идут в том же направлении. То есть специалисты уже достаточно близко подошли к пониманию истории такой, «как она есть».
— То есть она все-таки возможна?
— Известный философ Карл Поппер резюмировал: настоящая история невозможна, поскольку восприятие ее зависит от интересов различных людей. Мы и сами постоянно наблюдаем, как конкурирующие политические партии ведут между собой ожесточенную борьбу, пытаясь внедрить в головы населения удобные им взгляды.
Настоящая объективная история нужна лишь тогда, когда политикам для достижения их целей вдруг требуется истинное знание — как в случае с неомальтузианством. Но даже если открытые законы истории используются политиками, эти истины остаются неизвестны широким массам. Массам преподносится только то, что нужно для того, чтобы ими манипулировать. И в первую очередь это касается школьного образования. Таким образом, настоящая история остается достоянием немногих специалистов.
Когда дело касается актуальных тем вроде революции 1917 года, начинается то, о чем говорил Поппер. Разумеется, находятся историки, которые, выполняя политический заказ, пишут толстые тома, издаваемые большими тиражами в наилучшем полиграфическом исполнении. Подключаются средства массовой информации, и на слушателя обрушивается такой вал инсинуаций, что специалисту лучше отойти в сторону.
