«Рост выработки электроэнергии в базовом сценарии обеспечивается в основном за счет безуглеродной и низкоуглеродной генерации. Проводится масштабная элект­рификация и цифровизация транспорта и технологических процессов в отраслях промышленности, создаются условия для широкой реализации климатических проектов, прежде всего по повышению энергетической эффективности реального сектора экономики, а также по повышению качества естественных поглотителей и накопителей парниковых газов», — приводит ТАСС цитату из Стратегии.

Напомним, ранее в правительстве началось формирование рабочих групп для подготовки сценариев адаптации национальной экономики к глобальному энергопереходу. Цель — анализ рисков и возможностей снижения углеродоемкости экономики на фоне сокращения спроса на традиционное топливо и развития альтернативной энергетики. Активное обсуждение этих вопросов вызвано широким комплексом факторов, например, резким ростом себестоимости добычи нефти (в апреле — июне 2021 года в 2,2 раза по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, до 20,3 тыс. рублей за тонну). Минэнерго неоднократно заявляло о том, что качество запасов в стране постепенно падает, а добыча на новых месторождениях становится дороже. Плюс снижение цен: добыча около половины запасов нефти в РФ при цене в 50 долларов за баррель нерентабельна (по материалам Минэнерго РФ). Кроме того — уменьшение ресурсной базы. Так, за первое полугодие 2021 года в России добыто 254,8 млн тонн нефти и газового конденсата. На этом фоне данные по новым месторождениям (за полгода их открыто всего шесть, по размерам запасов они относятся к категории мелких и очень мелких) выглядят скромно: прирост запасов жидких углеводородов составил всего 26,4 млн тонн, т.е. в десять раз меньше.

И еще: с 2021 года отменена пониженная ставка налога на добычу полезных ископаемых для нефтяных месторождений с выработанностью более 80%, а также пониженная ставка экспортной пошлины на сверхвязкую нефть. По этой причине, например, ЛУКойл начал консервировать месторождения вязкой нефти в Коми. Компания оценила суммарный прирост фискальной нагрузки из-за отмены льгот в 40 млрд рублей.

Несмотря на этот спектр проблем, ключевой причиной резонансных обсуждений в кабмине является намерение ЕС — основного импортера российских углеводородов — полностью отказаться от ископаемого топлива к 2050 году. Так, в июле Еврокомиссия опубликовала проект будущего трансграничного углеродного регулирования (Carbon Border Adjustment, CBAM). Это новый инструмент достижения климатических целей с помощью мер международной торговли. По данным аудиторской компании «большой четверки» Ernst and Young (EY), в проекте постановления CBAM предлагается ввести цену на углерод, взимаемую с определенных товаров, ввозимых в ЕС: его цель — предотвратить утечку углерода, т.е. перемещение производства за пределы ЕС в страны, где нет жесткой политики в отношении климата.

— CBAM, по-видимому, во многом соответствует схеме торговли квотами на выбросы в ЕС (СТВ ЕС). Каждый сертификат CBAM — эквивалент квоты СТВ ЕС (EUA) — будет выражаться в тоннах выбросов парниковых газов, содержащихся в импортируемых товарах. Сертификаты CBAM будут выдаваться отдельно от EUA и не будут взаимозаменяемыми, — анализируют в EY.

По данным Минэка, когда механизм полностью заработает, металлы, трубы, удобрения, цемент, электроэнергию можно будет импортировать в ЕС только при условии оплаты каждой тонны выбросов СО2, которая образовалась при их производстве: «Предполагается, что цена тонны СО2 будет равна средней цене, определяемой на аукционах в рамках системы торговли квотами на выбросы ЕС».

CBAM планируется вводить поэтапно с 2023 года. Перед его полным внедрением предусматривается переходный период, когда обязательства импортеров будут ограничиваться отчетом о своих выбросах на ежеквартальной основе. С 2026 года право выводить на рынок ЕС товары, регулируемые CBAM, получат только импортеры с разрешением, выданным компетентным органом. Объем российского экспорта в ЕС, который подпадет под это регулирование, — 7,6 млрд долларов в год.

— Пока это похоже на приглашение к диалогу. С одной стороны, предлагая трансграничное углеродное регулирование, коллеги пытаются форсировать выработку реальных экономических механизмов реализации Парижского соглашения. Это климатический аспект, — оценивает позицию ЕС глава Минэка. — С другой стороны, у наших коллег закончились собственные углеводородные запасы и ресурсы, и они много вложили в возобновляемые источники электроэнергии. Теперь, опираясь на климатическую повестку, они пытаются «застолбить» за собой экономические преимущества и технологии <...> Я исхожу из того, что нас не застали врасплох. Нам нужно что-то пересмотреть, что-то перезагрузить, но это не повод посыпать голову пеплом. Например, стратегия развития СПГ до 2035 года, принятая в марте этого года, хорошо вписывается в «зеленую» повестку, как и планы по развитию водородных технологий.

Что будет с российским ТЭК в новой реальности, сможет ли сектор адаптироваться к новым условиям и остаться значимой частью мировой энергосистемы?

Что скажут шахтеры Челябинска

В 2020 году доля нефтегаза в российском ВВП сократилась до 15,2% с 19,2% в 2019 году. Согласно данным Росстата, этот показатель снижается на протяжении последних двух лет. Так, в 2018 году доля нефтегазового сектора в ВВП составляла 21,1%. Но это свидетельствует не о структурных изменениях в экономике, а о снижении мировых цен на ресурсы. Процесс зеленой трансформации для страны, бюджет которой на 40% (а экспорт на 60%) формируется благодаря углеводородам, обещает быть очень болезненным.

— Глобальный энергопереход и снижение потребления углеводородов являются вызовом для будущего российской экономики. Нефтегазовые доходы федерального бюджета в 2020-е годы могут сократиться примерно на четверть по сравнению с предыдущим десятилетием. Введение углеродного налога на выбросы в ЕС будет влиять на доходы нефтегазового сектора и экспортную политику государства, — комментирует старший аналитик компании Wood Mackenzie Николай Новиков.

— Выбираемый ЕС метод дополнительного налогообложения импорта в рамках трансграничного углеродного регулирования совсем не нов. Он давно использовался ЕС для защиты от конкурентов, прежде всего России и Китая, только не под экологическим зонтиком, как сейчас, а под предлогом искусственного занижения издержек на сырье в странах-экспортерах.

В этих целях экономику страны (или какой-либо ее сектор) объявляли нерыночной, что позволяло Комиссии ЕС вводить дополнительные антидемпинговые пошлины. После серии проигранных дел в суде ВТО возникла концепция регулирования, в центре которой все те же отрасли — металлургия и удобрения. Ее цель — заставить предприятия конкурентов тратить на борьбу с углеродным следом так же и столько же, как и сколько тратят в ЕС. В таком подходе очень много рисков — и для торговли, и для действующих и будущих многосторонних соглашений по климату, — убежден заведующий кафедрой торговой политики ВШЭ Максим Медведков.

На ВЭФ глава Сбера Герман Греф спрогнозировал сокращение энергетического экспорта России на 179 млрд долларов к 2035 году, на 192 миллиарда — к 2050-му. Кроме падения экспортной выручки Греф назвал еще пять основных рисков — потерю российского лидерства в мировой энергетике, вероятное банкротство энергокомпаний, отказавшихся от трансформации, сокращение занятости населения, обострение проблем в моногородах. Потенциальное падение производства нефти и газового конденсата к 2050 году глава Сбера оценил в 72%, газа — в 52%, энергетического угля — в 90%.

По словам Максима Решетникова, нельзя игнорировать тему трансграничного углеродного регулирования: «Зеленая трансформация потенциально несет необходимость структурных изменений не только в области добычи, экспорта полезных ископаемых и занятости населения, но также в части транспортной инфраструктуры. Через российские западные порты экспортируется 40 млн тонн угля в год, и дальнейшая загрузка этой инфраструктуры после 2030 года остается под вопросом».

— За два года произошла геополитическая революция, которая охватила не только Европу. Например, Китай радикально пересмотрел экологическую политику, а с 2025 года берет курс на сокращение

потребления угля. Угольная стратегия России в своей основе содержит движение в АТР, в том числе в Китай. Если мы не подумаем об этом сегодня, через несколько лет нам придется отвечать шахтерам Сахалина, Кузбасса, Челябинска и других на вопрос о том, почему мы не подумали об этом ранее, — дискутирует спецпредставитель президента РФ по связям с международными организациями для достижения целей устойчивого развития Анатолий Чубайс.

— По мере того, как спрос на традиционные ресурсы на рынке будет снижаться, потолка по спросу на нефть и газ мы можем достигнуть уже в течение ближайших 15 — 20 лет, будет наращиваться и конкуренция между странами-производителями. В итоге образуются три основных вызова — риски потери конкурентоспособности, ресурсной ренты и доходов, — анализирует замминистра энергетики Павел Сорокин.

Поймать CO2

Как сохранить конкурентоспособность на мировом рынке? Первое — разработать внутреннее углеродное регулирование, которое позволит России оставлять выплаты на территории страны и в дальнейшем инвестировать в «зеленые» технологии, позволяющие снижать выбросы парниковых газов. Минэкономразвития России рассчитывает к концу 2023 года добиться международного признания

российской системы верификации выбросов парниковых газов: «Росаккредитация задачу получила, коллеги активно этим занимаются. У нас есть план, чтобы мы к концу 2023 года добились признания нашей системы на международном уровне», — утверждает глава Минэка.

Управляющий директор и партнер компании BCG Антон Косач считает, что если в России будет разработан и внедрен государственный механизм регулирования углеродоемких отраслей, при котором производители будут платить сумму, аналогичную выплатам CBAM в виде углеродного сбора или сертификатов ETS, то CBAM будет уменьшен на эту сумму.

Второе — необходимо создавать стимулы для внедрения технологий улавливания, хранения и использования CO2. «Многие страны меняют подход к мировой экономике, регулированию — создаются ограничения, стимулы. По сути, запускается новый экономический цикл, и он привязан к экологической повестке.

И здесь либо нас вынудят это сделать, когда конечный продукт, не использующий при производстве вторичные ресурсы, станет вдруг слишком дорог для потребителя за счет различных налогов и пошлин, либо мы можем превентивно подойти к этой ситуации и заранее создать стимулы для предприятий по вовлечению в производственную цепочку вторичных ресурсов. Мы сейчас совместно с Минфином и Минпромторгом смотрим на комплекс мер, и в части нефтехимии тоже, как увеличить доходность таких проектов до приемлемого уровня», — информирует Павел Сорокин.

Максим Решетников соглашается с доводами: «Очень важно создание системы долгосрочной мотивации. На каком-то этапе нам придется задуматься о стоимости CO2, о стоимости выбросов, какая она может быть и на каком периоде. Главное, понимать последствия в целом для нашей экономики и для наших потребителей (и очень чувствительных сфер, как система ЖКХ) введения этих потенциальных мер».

«Многое зависит от технологий, в том числе улавливания CO2. Мы много об этом говорим, но, к сожалению, пока таких технологий, которые подлежат коммерциализации, мало. Они пока не конкурентоспособны, над этим надо работать», — уточняет зампред правительства РФ Александр Новак.

Третье — наращивание доли газа в энергобалансе. По мнению Павла Сорокина, ближайшие 20 — 25 лет газ будет являться одним из основных переходных видов топлива, и есть очень хорошее окно возможностей, которое относится не только к экспорту газа и его потреблению на ТЭЦ, но и к повышению его добавочной стоимости: «Сейчас мы постепенно уходим в более глубокие пласты, в более ценный газ с точки зрения химии. Поэтому сегодня в наших приоритетах — крупнотоннажные полимеры, полиэтилены, полипропилены, где мы сможем дойти до 6 — 7% мирового рынка, то есть почти удвоиться. Большой перспективой обладает метанольное производство, по которому потенциально мы видим 6 — 7 млн тонн мощностей от дополнительных проектов, а также сжиженный газ, в части которого увеличение монетизации и мобильности запасов газа для производства СПГ является одним из краеугольных камней нашей энергостратегии. Подобные проекты обеспечат мультипликативный эффект для экономики — на горизонте ближайших 12 лет они могут привлечь порядка 100 млрд долларов инвестиций на этапе строительства».

— Есть определенное видение, что газ как топливо имеет хорошие перспективы. И даже несмотря на климатическую повестку, потенциал российских экспортных проектов сегодня выглядит очень перспективно, — комментирует управляющий директор VYGON Consulting Григорий Выгон.

— Газ — прекрасный вариант для энергетического перехода, потому что газ также позволяет вырабатывать электричество при гораздо меньшем объеме выбросов СО2, — констатирует председатель, главный исполнительный директор TotalEnergies Патрик Пуянне.

Десятки стран, включая Китай и страны ЕС, уже заявили о готовности к 2050 — 2060 годам добиться углеродной нейтральности, т.е. снижения до нуля разницы между выбросами парниковых газов и их поглощением с учетом возможностей экосистемы региона

Четвертое: необходимо развивать возобновляемые источники энергии (ВИЭ). В этом году правительство РФ приняло решение о продлении программы развития ВИЭ на оптовом энергорынке на 2025 — 2035 годы. «Мы ожидаем, что тенденция снижения стоимости строительства вет­ряных и солнечных станций будет продолжаться, и мы получим порядка 6 — 6,7 ГВт ввода мощностей на возобновляемых источниках к концу завершения этой программы. Надеемся, что паритет цен выйдет на планку, когда ВИЭ без поддержки государства будут конкурировать с традиционными источниками генерации», — рассказал замглавы Минэнерго Павел Сниккарс.

В новой программе, как и в действующей, проекты ВИЭ, получающие поддержку, будут отбираться на конкурсе. Эксперты предупреждают и о трудностях: возведение ВИЭ в России требует более существенных затрат, чем традиционная генерация, также есть зависимость от импорта ВИЭ-технологий. Кроме того, предстоит решить вопрос с утилизацией элементов ВИЭ. К примеру, один ветряной генератор — это три лопасти по 50 метров из пластика, который не разлагается, то есть на выходе 20 тонн отходов. К 2023 году только в Европе необходимо утилизировать около 14 тыс. ветряных установок. Таким образом, к 2040 году может быть накоплено порядка 40 млн тонн элементов ветрогенераторов.

В августе федеральный кабмин также утвердил Концепцию развития водородной энергетики. Реализация документа включает несколько этапов. Первый рассчитан на ближайшие 3,5 года. Он предполагает создание профильных кластеров и реализацию пилотных проектов по производству и экспорту водорода, а также применение водородных энергоносителей на внутреннем рынке. Александр Новак оценивает перспективы производства водорода к 2050 году в 1370 млн тонн: «Сегодня в мире потребляется около 116 млн тонн водорода, включая 74 млн тонн в промышленности и нефтепереработке. Перспективными направлениями роста могут стать транспорт, электроэнергетика и сооружения — на сегодня потреб­ление в этих отраслях составляет лишь 10 тыс. тонн. Россия на этом рынке может обеспечить конкурентоспособную стоимость водорода из природного газа, а также за счет электролиза воды на базе атомных станций. Мы ставим перед собой задачу создать экспортно ориентированное производство. По водороду мы вполне можем занять нишу около 20% на мировых рынках — это тот уровень, который мы занимаем по торговле газом и нефтью».

Нефтянка заинтересовалась CCS-проектами

Главным проводником декарбонизации в России стал именно ТЭК, его крупнейшие игроки. «Нефтегазовая отрасль более активно, чем другие индустрии в среднем, интегрирует повестку декарбонизации в свои стратегии», — подтверждает директор Центра энергетики МШУ Сколково Ирина Гайда. Основными инструментами декарбонизации отрасли являются рост энергоэффективности и снижение прямых выбросов парниковых газов.

Руководитель направления «Экономика отраслей ТЭК» ЦСР Александр Амирагян констатирует, что в последние годы нефтегазовые компании стали больше двигаться в сторону диверсификации бизнеса, главным образом за счет развития энергетического направления (ВИЭ, газовая энергетика): «Перспективным направлением, которое может обеспечить снижение углеродного следа нефтегазовой продукции, является реализация проектов по улавливанию, хранению и утилизации углерода (сarbon capture and storage, CCS). Российские НК осознают необходимость снижения углеродного следа своей продукции, что важно для обеспечения беспрепятственного выхода на внешние рынки в будущем. Основные инструменты — модернизация производства, увеличение утилизации попутного нефтяного газа. Растет заинтересованность в проектах CCS для снижения углеродного следа продукции, а также в развитии производства водорода для диверсификации бизнеса».

Первой российской компанией, которая представила план по углеродному менеджменту до 2035 года, стала Роснефть. Она планирует сократить интенсивность выбросов в нефтегазодобыче на 30%, достигнуть интенсивности выбросов метана ниже 0,25% и предотвратить выбросы парниковых газов в объеме 20 млн тонн эквивалента углекислого газа. В 2023 году Роснефть будет производить до 1,3 млн тонн водорода в год (сейчас — более 650 тыс. тонн водорода). Ранее компания подписала соглашение с ВР о сотрудничестве в области углеродного менеджмента и устойчивого развития. Соглашение предусматривает совместное изучение перспектив новых проектов в области производства водорода, в том числе с применением возобновляемых источников энергии, а также использование технологий улавливания, утилизации и хранения углерода на водородных установках, которые имеют почти все НПЗ компании.

«Газпром нефть» намерена реализовать пилотные проекты по внедрению декарбонизации в Оренбургской области. Компания работает над улавливанием СО2 и его использованием в дальнейшем производственном цикле. «Оренбургская область может стать флагманским регионом по утилизации СО2. Для этого у нас есть необходимые ресурсы и компании, где можно внедрить новую технологию. Декарбонизация позволит улавливать СО2 на предприятиях и вместо выбросов в атмосферу реализовывать его на рынке, где он активно используется в металлургии и нефтяной промышленности», — рассказал вице-губернатор Игнат Петухов.

«Газпром нефть» также вступила в Совет индустриальных партнеров консорциума «Технологическая водородная долина». Компания будет участвовать в проектах по разработке технологий получения, транспортировки, хранения и использования водорода, а также утилизации углекислого газа. Сейчас «Газпром нефть» производит более 100 тыс. тонн водорода на своих технологических площадках, а в планах до 2024 года — выход на показатель в 250 тыс. тонн. «Разработка технологий по производству водорода — это одно из ключевых направлений работы Центра промышленных инноваций “Газпром нефти”. <…> Основными требованиями в этой области являются использование доступного сырья и отсутствие выбросов углекислого газа. Сейчас Центр готовится к проведению лабораторных стадий по нескольким направлениям, внедрение которых позволит обеспечить “бирюзовым водородом” собственные НПЗ, а в перспективе — организовать поставки этого газа для нужд новой энергетики и промышленности», — сообщил директор Центра промышленных инноваций компании Михаил Никулин.

— В секторе ТЭК есть необходимые финансовые ресурсы, инвестиции. Если мы посмотрим на инфраструктуру, то по себестоимости и возможности осваивать географические территории с запасами мы находимся в очень хорошем положении. Даже в случае снижения спроса мы можем сохранить свою долю рынка за счет инвестиций и самое главное — за счет того, что нефтегазовая отрасль продолжит декарбонизацию и станет одним из якорных заказчиков для экономики, — итожит Павел Сорокин.