Советский интеллигент был хорошо обеспечен. К его услугам была целая инфраструктура физико-лирической лаборатории по производству человеческого нематериального. Помните фильм Михаила Ромма «Девять дней одного года»? Герой Баталова, физик-ядерщик Гусев, живёт идеей и сгорает на работе, на службе у духа Прогресса и Истории.
У тех, кто копал под Софью Власьевну, был другой резон. «Хочу туда, где в жизни не всегда есть место подвигу», - записывает Венедикт Ерофеев в записной книжке. «Нас учили не жить, нас учили умирать стоя», - поёт Гребенщиков.
Целый класс со своим авторитетом и менталитетом был встроен в единый общественный организм, который работал не только за счёт принуждения, но и по принципу «общего дела»…
Вот написал и задумался: что это было? Железом и кровью скреплённое целое заработало как «нормальное», легитимное и не лишённое смысла «строительство» (наоборот от «пере-стройка»).
В позднесоветском обществе, безусловно, присутствовал некий компромисс. Экономический – безусловно, идеологический – не вполне, но тоже был. Иначе не мог бы существовать рынок популярных образов, в том числе интеллигента. Шукшин и Тарковский находились в одном поле восприятия, конкурируя, но не уничтожая друг друга. И только личный нравственный и, конечно, эстетический, выбор, делал то или иное приемлемым в качестве «своего» продукта.
…
В современном российском обществе все должны быть чем-то заняты, иначе им будет нечего есть. Но, во-первых, не все работают. А, во-вторых, работают не там.
Слышал недавно такой анекдот. У писателя спрашивают:
- Что вы обычно говорите филологам, когда с ними встречаетесь?
- Биг-мак и картошку фри!
Высшее образование перестало быть панацеей от люмпенизации. И от духовной нищеты тоже. Девушки с губами-ногтями учатся на «пять» и потом играют в коучей при муже-бизнесмене, что ещё больше дискредитирует идею знания как такового, профессию как социальное служение, формирует восприятие «интеллектуального труда» как надувательства. И всё это растёт как снежный ком.
Молодёжь бродит по вечеринкам с кинопоказами классики, лекциям, вечерам короткой прозы в поисках подлинности. Это называется «прекариат». Они отчуждены от социальной инфраструктуры. Могут копать, могут не копать. Задача решается индивидуально в зависимости от того, какие исходные имеет прекарий: есть ли у него прописка, образование, семья… Важно, что они – «лишние» в цепочке производства и обмена капиталистического блага. Деньги и ценности, которые предлагает «рынок» - это не «их», это внешнее и враждебное, пустое и бессмысленное. Копать от забора и до обеда.
Очевидно, что тот стандарт качества жизни, который предлагает общество (жена-дети-квартира-машина-собака-море) либо недоступен, либо скучен.
Даже если допустить, что социальные лифты работают как часы и можно в обозримый для человеческой жизни срок достичь некого искомого благополучия, многие ли соблазнятся? Российское общество действительно очень ригидно. И это не от косности, а от недоверия. Слишком много лжи справа и слева. И насилия. Страх сковывает мышцы.
Никита Михалков по-барски определил русского человека: это тот, у которого всегда чего-нибудь нет. Но не так нет, чтоб было, а так нет, что и хрен с ним!
Это некий арьергард русского духа, который увязает в почве, в какой-то общинной психологии, на которую уповали социалисты, когда начинали свои эксперименты.
А авангард – это русский космизм. Это проект Николая Фёдорова оживления всех людей и переселения на Луну.
Людмила Улицкая определила русскую душу как очень мощное целеполагание с полным отсутствием здравого смысла.
Для меня это, скорее, сказочный сюжет похода в тридевятое царство тридесятое государство за сокровищем. Лучшая песня Высоцкого «Райские яблоки» как раз включает в себя этот сюжет, как непостижимую тайну принадлежности к райскому миру и тягу к высшей правде. Даже если их нет, они должны быть, чтобы к ним идти. Это поход за солнцем, когда оно обгоняет и не даёт себя схватить, но вера, абсурдная прежде всего (прямо по Кьеркегору), наполняет существование некой благодатью осмысленности.
Это не целеполагание, как говорит Улицкая, а мечта. Нельзя алые паруса сделать целью, но можно в них верить, видеть их как мираж перед глазами и строить копии. Или ждать. И терпеть. И превозмогать. Наши предки только то и делали, что превозмогали. Это очень точное слово, подходящее и демократам XIX века, и советским физикам, и современным прекариям.
Мой научный руководитель в институте Герцена Сергей Фёдоров говорил, что для него фильм Акиры Куросавы «Семь самураев» - это фильм о русской интеллигенции. Мы, не сговариваясь, посмотрели его много раз. Народ-лишенец и группа заступников. Симбиоз двух страт общества, который образуется в солидарности, когда пора принимать бой.
Вряд ли молодой прекарий мыслит себя нигилистом или самураем, тем более, не хочет алых парусов и Луны, но идёт смотреть «Союз спасения». А там молодые наполеоны упражняются в «самоутверждении». Насколько это исторично, дело десятое. А вот насколько это актуально? Что такое в молодом поколении есть от декабристов, которые были «страшно далеки от народа», но мечтали, как угольщик у Александра Грина?
Спасение – дело общественное. Это формула русской солидарности. В неопубликованном философском трактате ««Вавилонская башня» Брейгеля» Денис Демьянов пытается осмыслить европейскую культуру как порождение этого самого «целеполагания», которое формирует черты реальности и быта, искажённые или преображённые этой целью. Организация строительства и есть организация вообще (любая), но со временем цели смещаются, а организация не преобразуется.
Писатель-коммунист Платонов дал похожий план реальности и монструозного быта в «Котловане», где он точно схватил голость метафизического, которое открывается в общем деле. Мы оказались недалеко от средневековых «методик» подвижничества и святости. Здесь и надо искать «образцы». Традиция не подвластна никаким манипуляциям, как это пытаются представить сегодня либералы и консерваторы, потому что сама себя уничтожает и возрождает по мере приспособления человека к новым экономическим, социальным и технологическим условиям.
Интеллигенция была институционально оформлена в короткий период времени в XIX-XX веках. Сейчас Россия переживает фантомные боли. Капитал устранил всё лишнее, открывая возможности для стяжательства и комфорта. Прекарий стал таким, каким был в начале своего похода за правдой, в середине XIX века. Растерянность, которую переживали герои «Союза спасения» на Сенатской площади, - это результат непредсказуемости результата в виду небывалости ситуации. Она будет, так или иначе, пережита и отброшена.
Старый питерский интеллигент – это персонаж анекдота. Его нет и не может быть. Карл Густав Юнг описывал процесс индивидуации как рост кристалла, кода есть некий алгоритм, правило, по которому он увеличивается, но результат неизвестен, потому что каждый раз он новый. Есть некий алгоритм, по которому происходит консолидация (сейчас и на уровне самоорганизации) общественных элементов, но результат нас поразит.
Россия – не область свершений. Левша только портит блоху, переиграв западного мастера в умении. Россия - это, как выразился популярный до сих пор маргинал-сибиряк Егор Летов, - «поле экспериментов». И метель, которая заметает все следы. Пока одна часть башни строится, другая разрушается, и потом опять требует восстановления. И в некоем промежутке, на почтовой станции, возможна встреча человека с человеком. Это то, что понимал Пушкин, когда писал «Капитанскую дочку», и над чем посмеялся циник Чехов. Заячий тулупчик с плеча Гринёва – это не с барского плеча, это форма взаимопомощи человека на морозе, на большом морозе жизни, если не истории (страны, мира, космоса), в которой он участвует как равный с другим.
А теперь вернёмся к карьере и «счастью». Книги, которые можно купить в сети магазинов «Буквоед», предлагают не унывать и с помощью аутотренинга избавиться от лишнего и достичь большего. Моя подруга-психоаналитик с большим практическим опытом говорит, что молодые успешные мужчины, которые попадают к ней, имеют сходный опыт. Учёба, работа, успех, ранний брак, дети. Потом они все разводятся. Не потому, что разочарованы в партнёре. А потому, что не получили удовольствия (что это?) от жизни. Скучно.
Они пополняют класс прекариев, жёны – брошенки на содержании.
Нам «впаривают» определённый образ жизни, но он как модное платье не работает без праздника. Как сделать праздник? Может быть, думать и искать. И любить. И отдыхать, чтобы это было возможно. Не на море, конечно. Где-нибудь в метели, в «центре циклона», как выразился Борис Гребенщиков.
