По мере обострения пандемии коронавируса риски, присущие глобальным логистическим цепочкам, становятся более очевидными, чем когда-либо. Вместо того чтобы вернуться к обычному бизнесу, при котором производственная деятельность сосредоточена в странах, где в избытке имеется дешевая рабочая сила, компании с развитой экономикой переключают свое внимание на самых низкооплачиваемых работников – роботов.
Фирмы начали переводить производство в страны с дешевой рабочей силой в начале 1990-х годов, чему способствовали падение железного занавеса, глобальная интеграция Китая и его последующее вступление во Всемирную торговую организацию, а также рост контейнерных перевозок. Период между 1990 годом и мировым финансовым кризисом 2008 года был назван эпохой гиперглобализации, в которой глобальные цепочки добавленной стоимости составляли около 60% мировой торговли.
Мировой финансово-экономический кризис 2008 года ознаменовал собой начало конца этой эпохи гиперглобализации. В 2011 году международные цепочки добавленной стоимости перестали расширяться. С тех пор их рост был остановлен.
Этот перелом был вызван неопределенностью. С 2008 по 2011 год Всемирный индекс неопределенности, составленный Хайтсом Ахиром, Николасом Блумом и Давидом Фурсери, вырос на 200%.
Для сравнения, во время вспышки тяжелого острого респираторного синдрома (SARS) в 2002-03 годах Всемирный индекс неопределенности вырос на 70%. После того, как Великобритания проголосовала в 2016 году за выход из Европейского Союза, он вырос на 250%.
Когда растет неопределенность, страдают глобальные цепочки добавленной стоимости. Основываясь на данных прошлых лет, можно предсказать, что увеличение неопределенности на 300%, которое, скорее всего, вызовет пандемия COVID-19, приведет к снижению активности глобальных логистических цепочек на 35,4%. Фирмы больше не считают, что сокращение затрат за счет вывода производства за рубеж стоит такого риска.
В то время, когда внедрение роботов обходится дешевле, чем когда-либо прежде, стимул к возвращению производства в свою страну становится еще мощнее. Арифметика здесь простая. Компания, расположенная, скажем, в Соединенных Штатах, должна была бы платить американскому рабочему намного больше, чем, например, работнику во Вьетнаме или Бангладеш. Но американский робот вообще не будет требовать зарплату, не говоря уже о таких льготах, как медицинская страховка или больничный лист.
Инвестиции в роботов не являются новшеством. Фирмы с развитой экономикой занимаются этим с середины 1990-х годов, во главе с автомобильной промышленностью, на долю которой может приходиться 50-60% роботов в стране. В Германии, которая является мировым лидером по внедрению роботов, число роботов на 10 000 рабочих в обрабатывающей промышленности в 2017 году составило 322 штуки. Только Южная Корея (710 роботов на 10 000 рабочих) и Сингапур (658 роботов на 10 000 рабочих) имеют более высокий коэффициент. В США на 10 000 рабочих приходится 200 роботов.
Фактически, когда разразился кризис 2008 года, некоторые страны, такие как Германия, уже имели достаточно роботов, чтобы свести к минимуму роль затрат на рабочую силу в производстве. Другие ускорили процесс внедрения роботов и вернули в свою страну большую долю производства, чему способствовало резкое снижение процентных ставок по отношению к заработной плате после 2008 года.
То же самое, вероятно, произойдет и сегодня.
Исходя из текущей денежно-кредитной политики, можно ожидать снижения процентных ставок на 30%, поскольку центральные банки пытаются компенсировать ущерб от пандемии COVID-19. Данные за прошлые периоды показывают, что это может привести к ускорению внедрения роботов на 75,7%. (Но не приведет к чрезмерной роботизации, потому что растущая неопределенность также сдерживает инвестиции.)
Эта тенденция будет сосредоточена в тех секторах, которые наиболее подвержены воздействию глобальных цепочек добавленной стоимости. В Германии это автомобили и транспортное оборудование, электроника и текстильная промышленность – отрасли, которые импортируют около 12% своих ресурсов из стран с дешевой рабочей силой. (В целом немецкая экономика импортирует 6,5% используемых ею производственных ресурсов.)
Вот отрасли промышленности, которые наиболее активно возвращают производство в свои страны во всем мире - химическая промышленность, металлообработка, электротовары и электроника. Во Франции, Германии, Италии и США наиболее активно «на родину» возвращается производство в сфере химической промышленности.
Эта тенденция создает серьезную угрозу для моделей роста многих развивающихся стран, которые зависят от производства с низким уровнем издержек и экспорта промежуточных товаров. В Центральной и Восточной Европе некоторые страны отреагировали на этот вызов собственными инвестициями в роботов. В Чехии, Словакии и Словении (в которых представлены крупные иностранные автомобильные отрасли) сейчас на 10 000 рабочих приходится больше роботов, чем в США или Франции. И эта стратегия, похоже, работает: они остаются привлекательными направлениями для переноса производства из богатых стран.
В Азии промышленным центрам с низким уровнем издержек, возможно, придется еще труднее, особенно в связи с пандемией. Китай, который обеспечил свой экономический подъем, заняв центральное место во многих глобальных цепочках добавленной стоимости, столкнется с особенно серьезными проблемами, несмотря на свои планы перейти к производству с более высокой добавленной стоимостью и увеличить внутреннее потребление.
Находясь между растущим протекционизмом (особенно в США при президенте Дональде Трампе) и пандемией COVID-19, развитые экономики, похоже, готовятся к эпохе возрождения промышленности. Но хотя это может снизить риски для крупных фирм, это, вероятно, не принесет пользы очень многим работникам из стран с развитой экономикой, не говоря уже о развивающихся странах, из которых происходит перенос производства. Поэтому правительствам необходимо будет проводить политику, соответствующую этому новому экономическому порядку.
