Позитивные ожидания
Йеменский конфликт поражает силой консенсуса всего мирового сообщества и всех вовлеченных акторов в инвариантности политического решения и бесперспективности силового. С июня 2015 года эта мысль проходила красной нитью в документах ООН, выступлениях политиков и глав специальных миссий Генеральных секретарей ООН в Йемене.
Зона йеменского конфликта побила все рекорды по масштабам гуманитарной катастрофы, число погибших давно превысило 100 тыс. человек, количество беженцев исчисляется миллионами, а число нуждающихся во внешней помощи для выживания тоже давно превысило 24 млн человек — около 80% всего населения. Серьезный ущерб искусственным ирригационным системам, материальному фундаменту тысячелетней цивилизации этой уникальной аграрной страны еще долго будет создавать трудности для возвращения жителей к привычному образу жизни.
О негативном влиянии войны на международные отношения и сами страны Залива, на геополитическую борьбу вокруг Йемена на почве соперничества за влияние в зоне Баб-эль-Мандебского пролива и Красного моря, об эрозии системы международного права в приграничных с зоной конфликта районах пишут много и убедительно. Глобальная пандемия COVID-19, помимо привнесения новых рисков здоровью бедствующего населения Йемена, еще и ударила резким снижением наполняемости фонда гуманитарной помощи, уменьшив поступления почти втрое по сравнению с 2019 г. (с 3,6 до 1,3 млрд долл.).
В 2020 г. экспертное сообщество как никогда дружно фокусировалось на расчистке завалов к урегулированию йеменского кризиса, рассчитывая успеть предотвратить перерастание катастрофы в беспрецедентный гуманитарный и политический коллапс с еще более глубокими губительными последствиями для Йемена и всех прилегающих регионов. Неслучайно инициаторами этих обсуждений выступали Россия и ЕС, находившие в процессе общения гораздо больше точек пересечения позиций, чем разногласий.
К концу года у экспертов, политиков и жителей Йемена в который раз возникли позитивные ожидания, связанные в возможным подписанием Совместной Декларации (СД) о прекращении огня и ослаблением экономической и транспортной блокады, введенной командованием Арабской коалиции (АК) в марте 2015 г. Эта инициатива специального посла ООН в Йемене М. Гриффитса в контексте состоявшегося в октябре рекордного с начала войны обмена военнопленными, вернувшего домой более тысячи человек, воспринимается многими как шанс вернуть на повестку вопрос о всеобъемлющем урегулировании кризиса, к чему последовательно стремится Россия.
Источником надежд являются и сообщения о прогрессе на синхронных переговорах в Эр-Рияде между Международно-признанным Президентом Йемена А.М. Хади (МПП) и Южным Переходным Советом (ЮПС) о практической реализации Риядского соглашения (РС), подписанного ими еще в ноябре 2019 г. Оно предусматривает формирование смешанного правительства с их участием. Оба процесса — СД и РС, — в сущности, затрагивают два не связанных друг с другом очага военных действий внутри зоны йеменского конфликта: на Севере — между АК и силами Санского альянса (СА); и на лишенном присутствия «хуситов» Юге — между флангами АК, представленными МПП и ЮПС.
Сложная реальность
Но если присмотреться внимательнее, то эти на первый взгляд позитивные процессы движутся в разных направлениях и в конечном итоге могут обернуться новыми коллизиями. Если сопоставить два документа — РС, подписанный под эгидой КСА и ОАЭ в ноябре 2019 г., но пока не исполненный, и пока не подписанный СД, то окажется что они преследуют кардинально разные цели. Так, РС призван вернуть изгнанные силами ЮПС в августе 2019 г. структуры МПП в Аден, чтобы попытаться консолидировать фланги на платформе продолжения войны с СА, а СД — на прекращение огня между АК и СА с целью прекращения войны.
Главная трудность реализации РС заключалась в отсутствии у подписантов — МПП и ЮПС —желания вести поиск вариантов сближения своих противоположных взглядов на будущее Йемена. МПП отстаивает идею целостности Йемена и его федерализацию, а ЮПС официально добивается права на восстановление государства Юга в границах НДРЙ 1990 г. При этом ЮПС настойчиво заявляет о притязаниях на право представлять интересы Юга в любых будущих переговорах, предупредив ООН о невозможности урегулирования кризиса без их учета. О способности т. н. «южного вопроса» оказывать существенное влияние на политические процессы в Йемене говорят уроки Всеобщего Национального Диалога (ВНД), завершившегося в январе 2014 г. Подписанный пакет итоговых решений ВНД получил высокую оценку СБ ООН, но не был признан ведущими фракциями Юга, что в конце концов и обесценило это достижение.
Понимание важности решения стержневой проблемы национального единства для урегулирования кризиса неизбежно приводит и к пониманию, что право на это принадлежит прежде всего самим йеменцам. Без этого трудно ожидать начала движения ни к имплементации РС, ни к миру в Йемене вообще.
Предположим, совместное правительство, предусмотренное РС, все же будет сформировано. Как будет вести себя новый единый силовой блок, если за целый год после подписания РС армейские структуры просаудовского и проэмиратского флангов АК, представленные МПП и ЮПС, так и не смогли перейти от конфронтации к компромиссу в провинциях Шабва и Абъян на Юге? Не перестает обостряться и ситуация в самой крупной провинции Йемена — в Хадрамауте, поделенном на Внутренний и Прибрежный разными флангами АК. В августе 2020 г. ЮПС даже официально заявил о приостановке своего участия в РС, столкнувшись с наращиванием военного присутствия противника в точках соприкосновения.
Но предположим, что сторонам все же удастся продвинуться в решении всех этих проблем. Следующим шагом, согласно РС, станет выполнение т.н. военного блока РС — передислокация всех объединенных под общим командованием военных структур МПП-ЮПС с Юга на Север для участия в войне с силами СА. Этот маневр не может не создать помеху параллельному проекту ООН — СД, который предусматривает замораживание ситуации на всех фронтах. Кроме того, правовой статус СД, если в ее подписании примет участие действующее правительство МПП, не дожидаясь формирования нового правительства с участием ЮПС, окажется ущербным. Ни для кого не секрет, что эти события, порознь внушающие оптимизм, носят несогласованный и разнонаправленный характер, вызывая подозрения у прямых йеменских акторов и снижая вероятность их положительного эффекта.
К сожалению, в случае Йемена мы из года в год наблюдаем как надежды на скорейшее урегулирование военного конфликта исчезают, будто разбиваясь о невидимую стену и заканчиваясь переходами к еще более рискованным ситуациям как гуманитарного, так и гео- и военно-политического характера.
Только Резолюция?
В последнее время на международных форумах все чаще звучала обоснованная критика Резолюции СБ ООН 2216, принятой в апреле 2015 г. Причин много, но главная — полная смена балансов сил в зоне кризиса за прошедшие годы войны. Одним из препятствий для ее обновления, как представляется, стало убеждение, что только эта резолюция дает гарантии статуса МПП как стержня урегулирования во имя предотвращения развития неуправляемого хаоса в Йемене. Под ним понимаются, прежде всего, неконтролируемый распад страны и террористические угрозы. Это же убеждение пронизывает и официальную позицию МПП, ставящую Резолюцию во главу угла своей платформы на всех переговорах, наряду с решениями ВНД. Напомним, что единственным приемлемым сценарием прекращения кампании АК в Йемене Резолюция признает капитуляцию «хуситов» и возвращение МПП в Сану.
За почти шесть лет войны ситуация на земле изменилась настолько, что практическая достижимость этих целей представляется крайне маловероятной. Этот факт признан экспертным сообществом. Сегодня в Йемене действует не один центр политического влияния (ЦПВ), не одно правительство и даже не один парламент. Почти перманентное пребывание ставки МПП в Эр-Рияде с марта 2015 г. не прошло незамеченным для всей внутрийеменской политической сцены. Кроме непризнанного режима власти в Сане с участием хуситского движения Ансарулла, контролирующего львиную долю территории Севера, где проживает 3/4 населения страны, с 2017 г. на Юге действует ЮПС во главе с генералом Эйдарусом ал-Зубейди, который при поддержке ОАЭ достиг настолько серьезного влияния, что с этим фактом приходится считаться даже лидеру АК — КСА. Справедливо задаться вопросом — если МПП и ЮПС могли вести переговоры о создании совместных органов власти, то почему нельзя расширить эту модель на другой ЦПВ в Сане? Может причина не столько во враждебном влиянии Ирана на хуситов, презумпция которого стала пружиной всего конфликта?
В ходе вооруженных столкновений флангов АК в Адене в августе 2019 г. ЮПС и ОАЭ аргументировали свои действия обвинениями МПП в чрезмерном влиянии на него со стороны радикального религиозного фланга партии Ислах, интегрированного в структуры МПП в период его нахождения в Эр-Рияде. Тезис об идеологическом влиянии Братьев-мусульман (организация признана террористической, ее деятельность запрещена на территории РФ) в составе партии Ислах на МПП звучал также и как главный мотив ЮПС объявить Юг территорией самоуправления, чтобы вести там серьезную борьбу с запрещенными террористическим структурами АКАП и ИГ, идеологически стоящими на позициях т.н. джихадисткого салафизма.
Заметим, что непризнанным властям СА на Севере реально удалось очистить всю подконтрольную территорию от этих структур. Эта идеологическая сторона противоречий ЮПС и МПП достаточно серьезна, чтобы обратить на нее внимание. Но и она осталась незатронутой в рамках РС, что, как и вопрос единства, несомненно, в дальнейшем будет оказывать тормозящее влияние на весь процесс урегулирования кризиса.
Почему укрепление действительной роли МПП в процессе урегулирования кризиса важно? Только МПП обладает законным правом на принятие суверенных решений, с которыми и само мировое сообщество, наделившее его таким статусом в 2015 г., должно считаться. От МПП могут исходить инициативы, способствующие прекращению войны. Эта идея, многим кажущаяся наивной, возможно, со временем даст шанс МПП переломить ситуацию, на протяжении долгого времени развивающуюся не в его пользу.
Широко распространено мнение о том, что статус МПП в йеменском кризисе опирается главным образом на Резолюцию, а любые шаги к ее корректировке автоматически будут создавать ему угрозу. Мы попытаемся доказать обратное, исследуя реальное влияние Резолюции на положение МПП на йеменской сцене, а также на тактику миссии ООН в Йемене, от которой зависел процесс урегулирования.
Наверное, самым драматичным поворотным моментом в истории кризиса был крах кувейтского раунда переговоров, длившегося более трех месяцев — с апреля по август 2016 г. В нем участвовали три делегации — две от СА (Ансарулла и партия Всеобщий Народный Конгресс — ВНК); и одна — от МПП. Сам формат переговоров не вполне соответствовал концепции Резолюции, согласно которой гражданская война в Йемене разделила страну на два лагеря — сторонников законной власти (МПП) и «мятежников-хуситов», обвиненных в перевороте.
Появление делегации от партии ВНК, которую в то время возглавлял бывший президент Йемена А. Салех, никак не вписывалось в эту схему, поскольку делегации Саны по определению представляли сторону «мятежников». Если ВНК был соучастником «мятежа», то обвинение хуситов в «иранской» ангажированности, мягко говоря, теряло почву. Известно, что президент А. Салех с 2001 по 2011 гг. считался важным стратегическим партнером США в регионе и только из-за событий «йеменской революции» в начале 2011 г. утратил этот статус и поддержку США.
Очевидно, что появление делегации ВНК в Кувейте было признанием реального положения дел в стране. Поэтому случившаяся «неувязка» с концепцией конфликта, на которой строилась Резолюция, была спущена на тормозах. Зато другая «неувязка» привела эти переговоры к краху. В июне-начале июля 2016 г. в результате напряженной и искренней работы йеменских делегаций им удалось прийти к пониманию механизма урегулирования кризиса. Он строился на формировании временного чрезвычайного коллективного высшего органа командования с передачей ему всего арсенала тяжелого вооружения, чтобы обеспечить благоприятный климат для начала инклюзивных мирных политических переговоров с целью подготовки почвы для демократического решения вопроса о легитимной власти в стране. К концу июля от этого совместного йеменского прорыва в решении проблемы ничего не осталось из-за несоответствия согласованного принципа формуле, заложенной британскими экспертами при составлении Резолюции.
Трагизм этого провала состоял в утрате шанса на прекращение войны уже в 2016 г. Ситуация с кувейтским раундом переговоров живо напомнила известный исторический прецедент в Йемене, когда в 1965 г. в разгар гражданской войны в ЙАР йеменские стороны — республиканцы и роялисты — провели конференцию в узком формате в селении Ал-Хамри (провинция Амран) и договорились о принципиальной формуле мира. Решения этой конференции получили одобрение даже самого свергнутого монарха, хотя и отдавали победу республиканцам. После хамрийской конференции гражданская война в ЙАР продолжалась еще почти пять лет — до 1970 г., пока иностранные акторы — Египет и КСА — наконец не договорились между собой и КСА не произвела официального признания ЙАР. Но и тогда именно хамрийская формула легла в фундамент примирения, предоставив право зейдитским племенам, поддержавшим короля, участвовать в республиканских органах власти. Важно подчеркнуть, что йеменцы добровольно отказывались от принципа односторонней «чистой» победы ради сохранения национального единства и во имя будущего своей страны.
Главным политическим итогом провала кувейтского раунда было совместное решение Ансарулла и ВНК о формировании коалиционного правительства в Сане с паритетным участием сторон и признанием действия конституции Йемена. Уже осенью в Сане возобновил работу парламент (хотя и не в полном составе), избранный на последних состоявшихся в стране выборах 2003 г. Большинство в парламенте принадлежало партии ВНК, хотя непризнанный режим в Сане продолжал именоваться хуситским. Это событие оказало решающее влияние на развитие военных действий, поскольку бюрократия и силовые структуры Севера все еще ориентировались на лидера ВНК.
Другим логичным, но негативным последствием провала кувейтских переговоров стал отход всех последующих миротворческих миссий ООН в Йемене от задачи всеобъемлющего урегулирования кризиса в пользу сглаживания возникавших острых проблем, в основном гуманитарного характера. Переговоры в Стокгольме (декабрь 2018 г.) были посвящены угрозам гуманитарной ситуации в Ходейде, положению в Таизе и теме военнопленных. Участие в них принимали только две делегации — МПП и СА, поскольку в единую делегацию Саны уже входили члены ВНК. Судьба стокгольмских договоренностей была плачевна прежде всего потому, что война, генерировавшая все подобные угрозы, шла своим чередом. По состоянию на ноябрь 2020 г., ситуация в зоне крупнейшего на Красном море йеменского порта Ходейда продолжает балансировать на грани катастрофы с сохранением всех военных и гуманитарных рисков. К ним также прибавилась новая экологическая угроза, нависшая над всей акваторией Красного моря в связи с возможностью утечки более миллиона баррелей нефтепродуктов с плавучего хранилища «Сафер» 1974 г. постройки, пришвартованного в бухте Ходейды, в морские воды.
Крах кувейтских переговоров стимулировал и политическое движение к обособлению Юга, начавшееся в 2017 г. и приведшее к уже упомянутым событиям в Адене в августе 2019 г. Лишение МПП возможности присутствовать во временной столице поставило саудовский фланг АК в крайне уязвимое положение, поскольку Юг, заявлявший о своей лояльности АК с самого начала кампании, отдал предпочтение в этом эпизоде конкурирующему ЮПС, что стало шагом к расколу. Борьба флангов АК на Юге оказывает дезинтегрирующее влияние на эту часть страны.
В 2020 г. миссия ООН в Йемене главное внимание уделяла новой острой ситуации, сложившейся на восточном фронте военной операции на Севере в связи с развитием наступления сил СА на центр провинции Мариб. Там с начала войны был расположен главный военный плацдарм МПП на территории Йемена. Трудно прогнозировать, приведет ли инициатива ООН к успеху и насколько долго продлится передышка, если СД будет подписана.
***
Подводя итог анализу влияния Резолюции на реальные процессы в зоне конфликта, можно утверждать, что она не способствовала выполнению МПП той роли, которую ожидало от него международное сообщество — обеспечения скорейшего прекращения войны как одного из пунктов самой Резолюции. Она также не помогала поиску всеобъемлющего урегулирования конфликта и обусловила переход миссии ООН к вторичным проблемам, которые возникали из-за продолжения войны.
Резолюция перестала соответствовать ситуации в зоне йеменского кризиса с момента ее принятия (Россия воздержалась при голосовании, указав именно на это обстоятельство), а ее влияние на статус МПП внутри Йемена нельзя не признать откровенно контрпродуктивным.
Представляется, что без выработки новой формулы урегулирования кризиса в Йемене, основанного на участии и воле йеменцев, фокусировании на реальных национальных проблемах, искусственно задвинутых на второй план, все отмеченные в начале статьи противоречия и нестыковки в действиях сторон на северном и южном флангах зоны йеменского конфликта, скорее всего, повлекут за собой начало нового витка кризиса.
Несмотря на разное видение будущего страны, в действиях всех йеменских ЦПВ отчетливо заметно стремление к восстановлению государственности и суверенитета либо в формате до объединения 1990 г. (ЮПС и другие фракции Мирного Движения Юга — Хирак), либо после (МПП и СА). Обстановку хаоса в зоне конфликта невозможно преодолеть, не остудив геополитические страсти, привлекающие ширящийся круг иностранных акторов. Но для этого в руках ООН должен появиться новый надежный инструмент для запуска политического процесса в йеменском формате. Сама история этой страны дает достаточно поводов для оптимизма в части его перспектив, а также готовности участия в нем всех главных действующих акторов с конструктивным настроем. Как представляется, риски пандемии COVID-19 не будут главным стимулом для их участия. Скорее, в силу вступит уникальная йеменская политическая культура, приверженность общим ценностям и здравому смыслу. Не стоит полагать, что только заранее подготовленные сценарии в духе политического инжиниринга способны обеспечить успех таких переговоров. Все неожиданности, с которыми сталкивались и будут сталкиваться иностранные акторы в Йемене, доказывают, что у самих йеменцев есть не менее богатый потенциал для самостоятельного творчества.
