Некоторое время назад министр иностранных дел Ирана Мохаммад Джавад Зариф стал жертвой внутриполитической комбинации – в преддверии президентских выборов в стране его противники слили в прессу записи частных разговоров министра. Разговоров, где Зариф говорил вещи, мягко говоря отличающиеся от официальной иранской пропаганды. В частности, негативно высказывался об убитом американцами (и позиционирующемся великим патриотом Ирана) генерале Кассеме Сулеймани.
Щепки этого иранского внутриполитического скандала полетели и в Москву – ведь в слитых разговорах Мохаммад Джавад Зариф касался и российско-иранских отношений. Так, он говорил о попытках России всячески саботировать ядерное соглашение между пятеркой посредников и Ираном – соглашение, которое официально и тогда, и сейчас Россия на всех углах защищает. Утверждал, что Россия хотела вообще лишить Иран права создавать собственное топливо для АЭС (его иранцы должны получать у Москвы) – хотя Кремль опять же на каждом углу говорил о праве Тегерана на мирную ядерную программу. В целом, по его словам, Москва была заинтересована в том, чтобы между Ираном и Западом не было серьезной напряженности, но в то же время и не проходил процесс нормализации отношений.
Мохаммад Джавад Зариф подлинность этих записей не опроверг – все последние дни он постоянно извинялся за то, что наговорил (особенно по Кассему Сулеймани). В российском МИД записи вообще не комментировали – и действительно, что тут можно сказать? Как следствие, на повестке оказалось два важных вопроса. Во-первых, можно ли считать Россию конструктивным участником ядерной сделки (которую сейчас пытаются реанимировать) и, во-вторых, можно ли Москву и Тегеран впредь рассматривать как стратегических партнеров? И отсюда вытекает следующий, самый важнейший вопрос: как дальше Кремлю выстраивать отношения с аятоллами, особенно в преддверии двух важнейших для Ирана событий: летних президентских выборов и вероятной реанимации ядерной сделки.
Переговорный базар
Ответ на первый вопрос зависит от того, как отвечающий понимает суть многосторонних международных переговоров. Если он их видит как черно-белый, линейный процесс (где сторона А с союзниками противостоит стороне Б с союзниками), то позиция Москвы действительно выглядит как предательская и нечестная. Однако, при всем уважении, так многосторонние переговоры видят лишь те, кто ничего о них не знает. На самом деле у каждого из участников процесса свои цели (именно комплекс целей). Эти цели в чем-то совпадают, а в чем-то различаются с целями даже тех стран, которые на этих переговорах позиционируются как союзники. А поскольку цель государства – достичь максимального количества важнейших целей, то многосторонние переговоры представляют из себя настоящий базар, где одни цели размениваются на другие. И чем больше сторон в переговорном процессе, тем сложнее и запутаннее базар.
Ни для кого не секрет, что одной из целей Российской Федерации действительно было получить право обогащения урана для иранской стороны. Москва не возражала против мирной иранской ядерной программы, но в то же время стремилась получить над ней контроль. А затем, по образцу сделки, решать аналогичным образом и проблемы с другими государствами, стремящимися к ядерному статусу – и тем самым завязать их программы на Росатом. Однако когда эту цель достичь не получилось (иранцы уперлись, ведь для них вопрос обогащения на территории Ирана был принципиальным), Кремль уступил и не стал из-за этого торпедировать ядерную сделку. Мохаммад Джавад Зариф, безусловно, прав в формуле российского видения ирано-западных отношений («без напряженности, но и без нормализации»), но в Кремле сидят не наивные люди. Они понимают, что сделка снимет напряженность, но при этом не приведет к полной нормализации. Причин этому множество (иранская политика на Ближнем Востоке, израильский фактор, антииранское лобби в США, нежелание мириться с Западом значительной части иранской элиты в лице генералов КСИР и консервативного крыла аятолл), и для снятия этих причин понадобятся в лучшем случае множество лет. Поэтому России нет никакого смысла торпедировать сделку.
Тактические вопросы
Что касается второго вопроса, то да, у Ирана и России есть ряд проблем. Уровень экономического сотрудничества остается крайне низким. Отчасти из-за того, что российские компании боятся работать с Ираном по причине санкций (что с них взять, некоторые из них даже в Крыму работать боятся), а отчасти и потому, что иранские партнеры не дорожат контрактами с россиянами. В Москве еще помнят о том, как после ядерной сделки иранцы отказались от уже подписанных соглашений с российскими фирмами (например, по поставке автобусов) для того, чтобы заключить их с европейскими. Помимо экономических, есть противоречия и политические – прежде всего в Сирии. Если Москва заточена на компромиссное решение гражданской войны в этой стране (то есть достижение политического соглашения о распределении полномочий и уважении интересов не только между сирийскими противоборствующими сторонами, но и между внешними игроками), то Иран считает себя полным и безусловным победителем. Он считает Сирию своей эксклюзивной сферой влияния, не готов ни с кем делиться, хочет вернуть ситуацию к статус-кво 2010 года, и (как считают некоторые) был бы не прочь, если бы Россия тоже удалилась из Сирии к себе домой.
Однако обе эти проблемы – тактического, решаемого свойства. Обжегшись на западных контрактах (которые были послушно разорваны Францией и Италией после того, как США ввели санкции) иранцы уже поняли, что совершили ошибку отказавшись от российских товаров, и больше эту ошибку не повторят. Да, они сейчас заключили масштабное соглашение с Китаем, однако слишком сильно зависеть от Пекина Тегеран не готов. Что же касается Сирии, то иранские хотелки останутся лишь хотелками. У Ирана не хватает сил для того, чтобы воплотить их в жизнь, и Сирия в любом случае после окончания гражданской войны будет территорией, где будут пересекаться интересы множества игроков. Поэтому Ирану выгодно, чтобы русские все-таки остались – как игрок, с которым Тегерану всегда можно договориться по причине отсутствия стратегических разногласий и наличия огромного количества совпадающих интересов.
Обе страны заинтересованы
И в этих отсутствии и наличии как раз и кроется базис российско-иранского стратегического партнерства. Обе страны заинтересованы в стабилизации Афганистана. Обе страны заинтересованы в борьбе с исламским радикализмом (да, Иран – Исламская республика, то для суннитских террористических организаций иранские шииты являются не меньшими врагами, чем крестоносцы и израильтяне). Обе страны заинтересованы в том, чтобы Средняя Азия была спокойным развивающимся регионом. Обе страны заинтересованы в том, чтобы через Каспий в Европу не поступало ни кубометра среднеазиатского газа. Обе страны заинтересованы в том, чтобы не допустить усиления влияния Турции на Кавказе (да и вообще в сдерживании Анкары). Обе страны заинтересованы в развитии транспортных коридоров Север-Юг. Обе страны заинтересованы если уж не в демонтаже, то в серьезной модернизации американоцентричного миропорядка.
И этот список общих заинтересованностей можно продолжать дальше. И именно из-за этого списка (а не от взаимной приязни и исторической близости – иранцы не забыли и не забудут, что это именно Российская Империя положила конец имперским устремлениям Персии на рубеже XVIII-XIX веков) Москва и Тегеран работают вместе. Мы, безусловно, не союзники – но в то же время и не враги. Мы – стратегические партнеры, нуждающиеся друг в друге для решения целого ряда проблем. И не имеющие (в отличие от ситуации с российско-турецкими отношениями) стратегических разногласий и претензий на территориальную целостность друг друга. И в современном мире такое вот стратегическое партнерство, основанное на общих интересах, является лучшим форматом двусторонних отношений.
Исходя из вышеперечисленного, Российская Федерация была и продолжает быть заинтересованной в стабильном и поступательном развитии своего стратегического партнера – Исламской Республики Иран. А также победе на президентских выборах такого кандидата, который тоже будет выступать за это развитие, а не за действия, которые приведут к похоронам ядерной сделки и большой войне.
