Хорошее образование и хороший доход оказались не синонимичны высокой удовлетворенности профессиональной и личной жизнью. Более того, они являются триггерами явления, известного в психологии как профессиональное выгорание. Это подтвердил новый опрос компании AIBY, в котором респондентов спрашивали о наличии или отсутствии у них «драйва» - или, иными словами, вкуса к жизни.
Опрос показал, что представители социального слоя, который в западных странах определяется понятием middle class (люди с высшим образованием и средним доходом) чаще чувствуют себя выгоревшими, нежели те, кто не имеет высшего образования и зарабатывает менее 25 тысяч рублей. Чаще всего выгорание отмечают у себя россияне, зарабатывающие от 50 до 100 тысяч рублей ежемесячно — таких набралось 79% опрошенных.
Из ответов на ряд других вопросов можно сделать вывод, что выгоревшими считают себя 38% респондентов, а еще 32% отмечали у себя признаки упадка сил и жизненного интереса в тот или иной период жизни.
Я бы в сварщики пошел
Социально-психологический парадокс, заключающийся в отсутствии прямой (и даже наличии обратной) зависимости между уровнем жизни и уровнем счастья, известен давно. Но в реалиях, спровоцированных пандемией коронавируса, он начинает приобретать особенно ярко выраженные черты.
В России разрыв между уровнем доходов человека и его удовлетворенностью жизнью подпитывается еще и кризисом системы социальных лифтов, когда хорошее образование перестало гарантировать трудоустройство и карьерный рост, а сами вузы превратились в «заповедники элиты», поступить в которые человеку с улицы, будь он хоть семи пядей во лбу, практически невозможно по финансовым причинам.
В беседах с Expert.ru специалисты в области профессиональной подготовки неоднократно отмечали, что из-за комбинации социальных и экономических факторов всё больше россиян предпочитают синицу в руках (менее престижные, но гарантировано «кормящие» профессии) журавлю в небе в виде вузовских дипломов, которые подразумевают, помимо затрат на обучение, еще и 4—5-летнюю отсрочку выхода на рынок труда. Происходит это, в основном потому, что всё меньше российских семей могут позволить себе кормить уже полностью взрослого по материальным запросам «ребенка» в течение дополнительных нескольких лет.
Тенденцию на смещение приоритетов с долгосрочных в сторону более сиюминутных подтвердил и вышедший одновременно с докладом AIBY опрос компании Avito. Из его результатов видно, что спрос на профессиональное обучение во II квартале 2021 года показал рост на 81% по сравнению с тем же периодом годом ранее. Причем, собственно пандемия здесь играет не первую скрипку: в топ поисковых запросов по профессиональному обучению вошли профессии сварщика (рост на 129%) и массажиста (+123%) — то есть, заведомо не предполагающих удаленную работу, ставшую одной из «визитных карточек» коронавируса. (Это, кстати, подтвердил и опрос AIBY, показавший, что график работы не оказывает существенного влияния на эмоциональное выгорание работника. Более того, 21% респондентов отметили негативное влияние удаленной работы в качестве фактора выгорания).
Зато видно, что соискателей совсем не отпугивают занятия, которые заведомо опускают их в категорию lower middle (нижний средний) или вообще working class (рабочий класс) — использовать западную терминологию приходится как более четко отражающую социальную стратификацию.
Такая ситуация может быть вызвана стремительной переоценкой ценностей в российском обществе: отказом от идеалистических ожиданий в пользу реальной оценки своих возможностей и перспектив страны в целом, переосмыслением понятий социального статуса, социального престижа и социальных ценностей.
Закрыто на переоценку
Эти ценности, сформированные в советское время, оказались колоссом на глиняных ногах: они благополучно просуществовали в почти неизменном виде три десятилетия после гибели советского строя, но посткризисная «новая реальность» подкосила их всего за несколько лет, говорит сопредседатель Союза потребителей РФ (ранее — эксперт по социальной политике, трудовым отношениям и качеству жизни Общественной Палаты) Владимир Слепак.
«Во времена моего студенчества, в советское время, диплом о высшем образовании был сам по себе ценностью, поскольку он конвертировался в соответствующий социальный статус. Деньги, генерируемые таким дипломом, имели второстепенное значение, так как далеко не все можно было купить за деньги. Сегодня же россияне — в первую очередь выходящие в самостоятельную жизнь — не могут, да и не особо хотят терять годы на обретение какого-то эфемерного социального статуса, — констатирует Слепак. — Они хотят хорошо жить здесь и сейчас, а не в светлом завтра. Им совершенно безразлично, каким трудом зарабатывать деньги, потому что рубль, полученный на автомойке и рубль, полученный за научное исследование, обладает равной покупательной способностью».
Как говорил персонаж Сергея Довлатова, «хороший гробовщик на рынке ценится дороже плохого писателя». К слову, в период пандемии похоронная отрасль оказалась одной из преуспевающих, и это не черный юмор, а реальность: по данным Росстата, смертность в России в 2020 году выросла на 18%.
Переоценка образовательных и профессиональных ценностей выражается и в том, что для растущего с каждым годом числа выпускников, не способных полноценно сдать ОГЭ и тем более ЕГЭ, попадание даже в категорию «ниже среднего» может ощущаться как движение вверх — на фоне тех 4%, которые, по данным опрошенных Expert.ru социологов, попадают на рынок труда без каких-либо навыков вообще. Их профессиональная судьба при прочих равных — заменить собой пропавших с российского рынка труда мигрантов.
«Есть и еще одна причина стремительной переоценки ценностей, — говорит Слепак. — Сама экономическая реальность меняется настолько быстро, что пять лет обучения в вузе — слишком долгий срок, чтобы студент ощущал уверенность в том, что его специальность к моменту получения диплома останется востребованной на рынке. Это игра со слишком высокими ставками, позволить которую может себе все меньшее число людей. Оказаться невостребованным с дипломом вуза на руках — намного более психотравмирующая ситуация, чем быть безработным без диплома, это очевидно. Наличие высшего образования сегодня перестает служить фактором социальной уверенности, что и видно из соцопросов».
Такой феномен переизбытка «мозгов» при нехватке «рук» характерен не только для России. Во входящей в «большую семерку» самых развитых стран мира Канаде не редкость встретить даже докторов наук, работающих таксистами или пицца-курьерами. Разница лишь в том, что в Канаде эти люди — недавние иммигранты, еще не интегрировавшиеся полностью в местный рынок труда. В России же тысячи молодых людей ставят себя в положение «внутренних мигрантов» заведомо неточным выбором будущей профессии, польстившись на ее (мифические) социальные выгоды в будущем.
Преобладание эмоционально выгорающих людей именно в среде более выскоообразованных работников по сравнению с их процентом в менее сложных областях экономики объясняется разочарованием первых в догме, подразумевающей, что затраты на обучение (временные и финансовые) обязательно должны окупаться. Но как и любые другие, инвестиции в образование в рыночной экономике не дают стопроцентной гарантии успеха предприятия — в то время как люди, инвестировавшие в себя по минимуму (lower middle class), при любых кризисах и теряют по минимуму.
Всё это в результате превращается в идеальную иллюстрацию к народной мудрости «меньше знаешь — крепче спишь». Или, говоря словами специалистов в области трудовых отношений, постковидная реальность, экономическая и демографическая ситуация делают рынок неквалифицированной рабочей силы более эластичным по сравнению с квалифицированной.
Меняю мелкий жемчуг на жирный суп
Есть и еще одна пословица, прямо ассоциирующаяся с результатами соцопросов: «Кому суп жидок, а кому жемчуг мелок». Заведующий лабораторией проблем уровня и качества жизни Института социально-экономических проблем народонаселения РАН Вячеслав Бобков указывает: то, что у высокообразованных специалистов разочарованность жизнью в нынешних условиях гораздо сильнее, чем у менее квалифицированных работников, совершенно естественно.
«Коронавирусный кризис сильнее всего сказался на возможности удовлетворять те потребности, которые важны как раз для людей относительно высокого социального уровня, — говорит он. — Пандемия ограничила возможность путешествовать, ходить в театры и музеи, посещать профессиональные и общественные мероприятия — то есть всё то, ради чего, в значительной степени, эти люди искали высокооплачиваемую работу и получали высшее образование. В то же самое время, люди с меньшими запросами и потребностями не сильно страдают от того, что исчезли возможности, которыми они все равно не могли воспользоваться, или которые им безразличны».
В полном соответствии со знаменитой «пирамидой Маслоу», кризис «срезал» ее верхушку, оставив более-менее нетронутыми базовые слои. У тех, для кого материальное в жизни важнее духовного, нет причин особо «выгорать», потому что они изначально не ставят перед собой каких-то сверхзадач.
«Людям же с высоким уровнем образования, конечно, кушать тоже хочется, но помимо этого им от жизни надо еще что-то, что в магазине купить невозможно. Если человек видит, что его работа, сколько бы за нее ни платили, не дает ему возможности самореализации, у него просто опускаются руки. Эмоциональный кризис среднего класса — это в очень большой степени кризис ожиданий», — резюмирует эксперт.
Известна притча про старого пирата, который сколько золота ни накапливал, тратил его только на табак и ром — хотя, казалось бы, имел все возможности купить любые мыслимые и немыслимые наслаждения жизнью. Замените табак и ром на шашлык с соответствующими напитками на даче — и получится точная аналогия с тем «социальным эскапизмом», в который уходит всё больше россиян в начале 2020-х годов.
