В эту субботу, 31 июля, исполняется 30 лет со дня подписания в 1991 году договора между СССР и США о сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений, известного у нас как СНВ-1, а за рубежом как START I. К юбилею исторического договора Москва и Вашингтон подошли в ситуации одновременно во многом напоминающей — и в то же время отличной от той, которая предваряла его появление.
В нашей стране договор СНВ-1 с точки зрения публичного восприятия был окрашен весьма сомнительно. Не повезло со временем подписания: всего через две с половиной недели произошла попытка путча ГКЧП, воспринимаемая сейчас, задним числом, как один из ключевых эпизодов финала распада СССР. События того периода в целом и решения политического руководства страны в частности воспринимаются патриотичными кругами болезненно, через призму тяжелых воспоминаний о гибели страны. Международным отношениям в этом контексте досталось особо: действия в этой сфере в лучшем случае трактуются как «сдача», а в худшем и вовсе как «продажа страны» и «измена». Учитывая, что за пару недель до подписания в Москве СНВ-1 М. Горбачев летал в Лондон на встречу G7 с совершенно нескрываемой целью вымаливать кредиты, такая трактовка, в общем, неудивительна. Но нельзя забывать о принципе post hoc ergo propter hoc — «после не значит вследствие».
СНВ-1 был завизирован подписями в момент агонии Советского Союза, но он не стал результатом и уж тем более причиной этого процесса. Более того: это был договор великих держав и позже он был бы заключен на совершенно других условиях. Договоры о контроле над вооружениями вообще, как правило, предполагают взаимное уважение сторон: к примеру, в Вашингтонское морское соглашение 1922 года победители в Первой мировой не позвали лежащих в руинах Германию и Советскую Россию. Да и современность дала нам ряд примеров того, как, скажем, Соединенные Штаты ведут переговоры с теми, кого не считают равными себе. А тогда, в 1991, советская команда переговорщиков в Женеве, спавшая все предшествовавшие подписанию месяцы по три-четыре часа в сутки, успела, сама того не зная, заключить договор о равномерном, поэтапном и управляемом сокращении избыточных стратегических сил с бывшим противником по Холодной войне. Заключить до того, как он посчитал себя в ней абсолютным победителем и начал диктовать условия, равные капитуляции, увязывая их с предоставлением продуктовой гуманитарной помощи и кредитов.
Примечательно, что самую активную роль в переговорах, выработке условий и параметров сокращения стратегических вооружений играли представители советского военно-промышленного комплекса и военные — Минобороны и Генеральный штаб были сторонниками этого процесса, понимая избыточность накопленных арсеналов. (По состоянию на 1 сентября 1990 года СССР отчитался о 10 271 боезаряде, числящемся за развернутыми 2 500 носителями. На 1 марта 2021 года России вполне хватало 1 456 зарядов на 517 развернутых носителях — не используются полностью даже лимиты СНВ-3.) Такая позиция советских оборонщиков и военных позволяет не без иронии смотреть на то как впоследствии именно категория «отставников» (не все, конечно) охотнее всего раскручивала тему «сдачи арсенала Родины» политическим руководством, которому вообще-то конкретные параметры были в целом безразличны.
К слову, говоря о конкретных цифрах: в итоге принятое сокращение арсеналов — примерно вдвое, до 6 тыс. зарядов, числящихся за развернутыми носителями, — было предложено именно СССР. Произошло это еще в 1985 году, на первой же встрече М. Горбачева и Р. Рейгана и, разумеется, было выработано совсем не «перестроечниками».
До основанья. А зачем?
Выше уже было сказано, что сегодняшняя ситуация во многом напоминает времена, предшествовавшие СНВ-1. И действительно, параллелей с серединой 1980-х, когда начались закончившиеся подписанием соглашения переговоры, можно провести немало.
Отношения между странами находились тогда и находятся сейчас, по характеристике Дмитрия Пескова относительно наших дней, в низшей своей точке. Судите сами: в СМИ и медиакультуре Москву демонизировали за «вторжение в соседнюю страну со свободолюбивым народом» (и даже сняли об этом в 1985 «Рэмбо II», который сегодня, после американского опыта в той же стране, смотрится весьма комично). Предупреждали о стремлении Советов захватить хотя бы Европу, а желательно и весь мир — за год до «Рэмбо II» на экраны вышел «Красный рассвет» — эталон развесистой киноклюквы и американского ура-патриотизма. Москва отвечала обвинениями блока НАТО в подготовке агрессивной войны, на пике был «кризис евроракет»: в ряде стран Альянса в ответ на советские «Пионеры» шло развертывание ракет «Першинг II», способных, как предполагалось, достичь целей на западе СССР за несколько минут, и многочисленных «Грифонов» (сухопутной версии «Томагавков»), готовых поразить цели вплоть до Урала. Сегодня мы еще не достигли такого уровня конфронтации, но размещение американских ракет средней дальности в Европе и Азии ждет нас в этом десятилетии.
Предыдущие попытки начать переговоры в ракетно-ядерной области разваливались из-за непримиримых позиций сторон. В 1980-х США отстаивали свое право на развитие глобальной ПРО и космических вооружений и отказывались от советских требований увязать соглашения в этих областях с соглашениями по стратегическим ядерным вооружениям и ракетам средней дальности. Не помогали процессу и крайне «ястребиный» на первом сроке Рональд Рейган, и физическая слабость советского руководства: поздний, тяжело больной Брежнев и недолго управлявшие страной Андропов и Черненко.
Ничего не напоминает? Ну, например, то, как в 2020 году первые после многолетнего перерыва предметные переговоры с «ястребиной» командой Дональда Трампа, ставившие благую цель хотя бы продлить срок действия СНВ-III, закончились ничем. Правда, теперь уже американская сторона увязывает это техническое, по сути, решение со встречными требованиями об ужесточении верификации, «включении» в контроль над вооружениями тактического ядерного оружия и требованием совместного политического давления на Китай.
И тогда, и теперь процесс после встреч на высшем уровне (в 1986 году был Рейкьявик, в 2021 — Вена) все же запускается, и стороны замечают, что они стоят практически на пепелище.
К середине 1980-х между Москвой и Вашингтоном из действовавших соглашений был только договор об ограничении ПРО 1972 года. Сдерживавшие гонку вооружений ОСВ-1 и ОСВ-2 уже не работали (срок первого истек, второй не был ратифицирован американской стороной). Тогда в кратчайшие сроки, «отвязав» вопрос о евроракетах от космоса и ПРО стороны заключили соглашение о полной ликвидации ракет средней и меньшей дальности (договор РСМД), которое «подперло» будущий договор СНВ-1 и стало для него, если можно так выразиться, учебной площадкой.
Сейчас российские и американские команды, впервые встретившиеся на этой неделе в Женеве, находятся в такой же ситуации практически разрушенного режима контроля над вооружениями. Американская сторона вышла из ДПРО и ДРСМД — второе особенно болезненно, поскольку договоры семейства СНВ всегда подразумевали существование ДРСМД, гарантировавшего отсутствие ракет с дальностью от 500 до 5500 км (для систем с дальностью от 5500 км уже начинались ограничения СНВ). Сохраняется только СНВ-3 или New START, который далек от идеального. (Устоявшееся в российской публичной традиции название не совсем верно — правильнее его называть «Пражским договором СНВ», так как СНВ-3 — это нереализованный проект конца 1990-х. Однако для удобства читателя здесь и далее употребляется СНВ-3.) Американская сторона была в прошлом году настроена развалить и его — спасло и обеспечило продление на пять лет только то, что у новой демократической администрации были идеологические установки на поддержку контроля над вооружениями и не было времени после выборов на то, чтобы обложить продление дополнительными условиями, как это пыталась сделать республиканская.
Проверять — можно. Но не всё
Каковы же основные проблемы в переговорах по стратегическим вооружениям сегодня, спустя 30 лет после подписания исторического соглашения?
В годы, предшествовавшие СНВ-1, главной проблемой было полное отсутствие доверия у сторон и критический недостаток информации об оппоненте. Отсюда и сложнейшие, жесточайшие меры верификации (те самые регулярно поминаемые «американские инспекторы на проходной в Воткинске» или другом объекте ракетно-ядерного промышленного комплекса), и инспекции на объектах хранения ядерных зарядов. Правда, сокрушающиеся о тех событиях обычно скромно умалчивают, что частью задач инспекторов была проверка бесплатно поставленных российской стороне систем безопасности этих объектов, контейнеров для перевозки ядерных зарядов и прочего. Но что поделать, такая уж была ситуация в России 1990-х: ядерный арсенал пугал иностранцев в первую очередь тем, что мог «потеряться» или быть украден, а у нашей страны не было свободных средств на его обслуживание.
К счастью, тот период закончился, да и стороны наработали определенный запас знаний и понимания оппонента. Это позволило в договоре СНВ-3 уже значительно упростить режим верификации. К слову, несмотря на все обвинения во всех возможных областях, американская сторона не обвиняет российскую в каком-либо «жульничестве» в рамках СНВ-3. А вот у российской есть определенные претензии к американцам: например, по вопросам переоборудования бомбардировщиков и «запечатывания» части пусковых шахт подлодок, — но все же претензии эти носят скорее технический, чем принципиальный характер. Более того, существует информация, что, по крайней мере, по вопросу верификации переоборудования шахт ракетных субмарин компромиссное решение было найдено в ходе многолетнего взаимного «мозгового штурма».
На прошлогодних переговорах с администрацией Трампа американская сторона настаивала на усилении верификации, и какова позиция новой команды пока неясно. Нашу сторону верификация не устраивала принципиально даже не сама по себе, а в первую очередь в увязке с принципом all nuclear — американцы требовали включить в контроль над вооружениями тактическое ядерное оружие, которое они почти ликвидировали, а у России оно имеется в значительных количествах. Фактически, американцы настаивали на «открытии» этих арсеналов, обязательстве не наращивать их (для чего и нужен был контроль на всех предприятиях производства и обслуживания ядерных зарядов). Российская сторона отвергла это требование, поскольку оно не только является крайне ассиметричным, но и затрагивает принципиально важную для безопасности нашей страны область.
Дело в том, что тактическим ядерным оружием мы нивелируем преимущество НАТО в обычных вооружениях и достигаем баланса с Китаем (да, сейчас у нас хорошие отношения с Пекином, но так было — и, возможно, будет — не всегда, и для обеих сторон лучше, чтобы никто не имел радикального перевеса). «Открытия» арсеналов неизбежно повлечет за собой требования их сократить — просто потому, что они, вероятно, весьма богаты. Вот почему тактическое ядерное оружие Москва будет отстаивать до последнего — пойти в этом вопросе навстречу можно только в обмен на большие подвижки в других областях.
Впрочем, как станут относиться к ужесточению верификации американцы, когда их ядерная триада вскоре, наконец, вступит в период модернизации — вопрос открытый.
СНВ-3: договор, переживший остальных
Наша сторона призывает к более комплексному подходу. Он заключается в формировании принципиально нового «стратегического уравнения», подразумевающего увязку дальнейших сокращений ядерных вооружений с вопросом средств ПРО (в том числе космических) и ограничением неядерного оружия, способного влиять на стратегический баланс сил. Наиболее яркими примерами последнего могут служить гиперзвуковые ракетные комплексы, пригодные для поражения компонентов ядерной триады: если ракетную шахту вывел из строя прямым попаданием гиперзвуковой глайдер, то от того, что он неядерный мало радости.
Важно помнить, что главной задачей контроля над вооружениями является построение и поддержание состояния стратегической стабильности — то есть, ситуации, в которой начинать ядерную войну невыгодно. Достигается это в первую очередь созданием такого положения, при котором противники не могут разоружить друг друга. В идеале на надежное поражение всех компонентов вражеских ядерных сил просто не должно хватать ресурса и времени, а значит подвергшийся нападению гарантированно ответит — но уже, скорее всего, прямо по городам напавшего. А вот если добавить к арсеналу нападающего большое количество не лимитированных, но эффективных конвенционных ракет, а также ПРО, которая даст надежду отразить ослабленный ответный удар, соблазн решить проблему военным путем может стать сильнее.
Кроме того, с дальнейшими сокращениями арсеналов США и России все острее встает вопрос подключения к переговорам других стран старой ядерной пятерки. Для Вашингтона вопрос ограничения растущих арсеналов Китая столь критичен, что в прошлом году переговоры с Россией чуть не были сорваны в самом начале из-за принципиальной позиции американцев, заключавшейся в том, чтобы Москва присоединилась к политическому давлению на Пекин по этому вопросу. К счастью, от этой, откровенно говоря, глупой идеи Штаты в дальнейшем отказались — но не отказались, очевидно, от планов в отношении Китая в целом.
Россию, естественно, беспокоят ядерные арсеналы Великобритании и Франции, которые и вовсе состоят с США в военном альянсе (Москва и
Пекин хотя бы не союзники формально, но нельзя упрекнуть Вашингтон в том, что он, вероятно, ставит задачу иметь гарантированное сдерживание в отношении обоих одновременно). СССР имел роскошь эти горстки ядерных боезарядов игнорировать, но сейчас их вклад, если рассматривать его вкупе с американским, становится значительным. При этом и Лондон и Париж выступают в принципе против ограничений своих ядерных сил, а первый недавно даже объявил о планах их наращивания.
Как удастся решить все эти проблемы и удастся ли вообще — пока неясно. Диалог с командой администрации Байдена начался, судя по имеющейся информации, продуктивно: стороны заявляют, что полезно пообщались и уже договорились провести следующую встречу в конце сентября. Но надо понимать, что это пока не переговоры в строгом значении этого слова, и никакие статьи «договора СНВ-4» не согласовываются. Стороны прощупывают позиции друг друга, пытаются донести свои чаянья, понять доктринальные установки оппонента, согласовать общие понятия и определения. Ближайшие год или два, вероятно, пройдут в такой подготовительной работе — благо продление СНВ-3 дало нам пять лет — и только потом должны будут начаться предметные и детальные действия.
Тогда и станет ясно, не канет ли в лету в 2026 году режим договоров о сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений.
Впрочем, самый опасный для соглашений в области контроля над вооружениями юбилей он уже пережил. Договоры об ограничении ПРО и ликвидации РСМД умерли ровно в возрасте тридцати лет.
