Саму Меркель можно сравнить, конечно, с ее политическим наставником Гельмутом Колем — за весь период после Второй мировой войны ему одному удалось стоять во главе страны дольше, чем она. Однако в плане знаковых достижений ей не так повезло: не при Меркель все же объединилась Германия. Зато при ней она прошла мировой финансовый кризис 2008 года, когда канцлер наперекор собственному министру финансов продавила решение о помощи наиболее закредитованным европейским странам, а также миграционный кризис 2015 года. Уже тогда, помнится, ей сулили политический крах, а всей Германии сущую погибель. Однако, приняв около миллиона беженцев, страна, хотя и с трудом, продолжает их «переваривать». И где теперь все эти прорицатели?
Правда, и сегодня Меркель уходит отнюдь не в пору политического штиля. Именно ее слово стало во многом решающим для принятия на фоне пандемии коронавируса решения о формировании «общеевропейского долга», а также общеевропейского фонда помощи в 826 млрд евро, что позволило направить огромные средства на помощь пострадавшим от локдаунов и прочих «прелестей» пандемии бизнесам и простым европейцам. И хотя большинство жителей стран Южной Европы недолюбливают Меркель за то, что во время долгового кризиса Евросоюза она навязала им меры жесткой финансовой экономии, именно она в большой степени отплатила им облегчением финансовой и экономической ситуации в пору пандемии. Ну а благодаря жестким финансовым мерам конца нулевых те же греки, скажем, не только остались в зоне евро (что было в какой-то момент совсем не очевидно), но и научились более дисциплинированно платить налоги. Вы не поверите: даже рыночные торговцы.
Меркель уходит на пике поддержки избирателей — с рейтингом одобрения около 80 процентов. Не в последнюю очередь потому, что 70% граждан ФРГ полностью устраивает состояние экономики страны. В этом, конечно, нет исключительно заслуги самой канцлерин. Для немецкой экономики оказалось полезным и вступление в ВТО Китая, позволившее ФРГ нарастить экспорт в Поднебесную, и то, что немецкая экономика воспользовалась в полной мере преимуществами потоков дешевой рабочей силы из Восточной Европы в рамках единого европейского рынка труда.
Что же касается Евросоюза то для него фигура Меркель оказалась на протяжении всех этих лет едва ли не главной персональной цементирующей «скрепой». И после нее на европейской политической сцене не осталось даже отдаленно равной фигуры, которая умела бы не просто настаивать на компромиссах в ходе принятия судьбоносных для ЕС решений, но и показать, что именно путь компромиссов — самый выгодный.
Меркель хотя и старалась преследовать именно германские интересы в рамках того же ЕС, однако, как и многие политики ФРГ послевоенной эпохи, не могла полностью игнорировать сложившийся стереотип, отражавший «комплекс вины» за преступления нацизма в годы Второй мировой. Поэтому вопросы любой формы лидерства Германии на международной арене взвешиваются немецкими лидерами — и Меркель отлично это показала — на совершенно особых весах. Любой лозунг, даже отдаленно напоминающий печально известное «Германия превыше всего» или аналогичный трамповскому «Вернем Америке былое величие», приобрел бы совершенно недопустимую политическую коннотацию. А потому — только диалог. Терпеливый. Даже если он видится совершенно бесполезным (каковыми в той же Европе многие как раз и видят диалоги — что с Виктором Орбаном, что с Владимиром Путиным). Диалог и попытка найти хотя бы какой-то компромисс.
Именно в такой парадигме и был найден оказавшийся совершенно невыполнимым на деле компромисс по Донбассу в виде Минских соглашений. Во многом именно благодаря Меркель.
Кстати, вернемся к миграционному кризису 2015 года. Ведь именно благодаря Меркель и ее умению добиваться компромиссов даже там, где они кажутся невозможными, было заключено весьма спорное для многих в Европе (мол, а как же права человека и прочие гуманитарные соображения) соглашение с турецким лидером Эрдоганом, по которому он не только пресек поток беженцев в ЕС, но и согласился принять часть их обратно.
Удивительным образом такая политическая стилистика не мешала Меркель оставаться довольно «закрытым» (по нынешним популистским временам) политиком у себя дома. Хотя одну из своих предвыборным кампаний она и провела под незатейливым лозунгом «Вы меня знаете!», но на самом деле, пресса о ней судит чаще по ее словам, нежели по реальным делам. Меркель не была склонна особенно растолковывать и разжевывать предпринимаемые действия, предпочитая подавать их как безальтернативные и затем продавливая в ходе доверительных консультаций и с помощью все тех же компромиссов, если таковое требовалось. Сами же решения вырабатывались, как правило, узким кругом советников и доверенных лиц, работавших с Меркель годами, а то и десятилетиями. В ходе избирательных кампаний она также избегала заведомо противоречивых тем, которые могли бы расколоть электорат. В том числе и эти ее качества позволили довольно безболезненно в последние годы существовать «большой правящей коалиции» христианских демократов Меркель и социал-демократов. Политических, которые, будучи вроде как идейными противниками, продемонстрировали под водительством г-жи канцлерин прекрасный образчик конвергенции.
Впрочем, в не все в Германии оказались согласны с такой линией. И в этом одна из главных причин того, что в ответ на «безальтернативную» политику Меркель появилась такая политическая сила, как крайне правая «Альтернатива для Германии». Впрочем, общенациональный консенсус по Меркель она не слишком поколебала.
Сегодня вослед уходящей канцлер многие пеняют за то, что она не проявила должной решимости в противостоянии тем европейским режимам с задатками авторитаризма (в частности, в Венгрии и Польше), которые своими действиями работают на подрыв общеевропейских ценностей. Напротив, те же самые поляки провожают ее прозвищем «канцлер Северного потока — 2» и считают, что Меркель недостаточно сделала для противостояния «диктаторам» вовне ЕС — прежде всего Лукашенко и Путину. Однако эти критики просто не понимают природы германской политики: и Венгрия, и Польша многими своими производствами глубоко интегрированы в немецкую экономику (автомобильную прежде всего, но не только).
Как ни парадоксально, но критиков с обеих сторон объединяет одно: они не учитывают то обстоятельство, что экономические соображения традиционно играют очень большую роль в выработке германской внешнеполитической стратегии. Собственно, можно даже говорить о консенсусе в этом вопросе немецких элит, для которых в основе всякой геополитики лежит прежде всего геоэкономика. Именно она предопределяет отношение верховной немецкой власти к процессам в Венгрии, Китае или России.
Достаточно в этой связи посмотреть на список главных торгово-экономических партнеров ФРГ, сложившийся именно в пору правления Ангелы Меркель (данные по итогам 2020 года, который показал сокращение многих связей, однако пропорции и приоритеты остались в целом теми же).
Десятку главных торговых партнеров ФРГ открывает Китай с товарооборотом 212 млрд евро. И, кстати, именно во время полугодового председательства ФРГ в Евросоюзе в самом конце 2020 года было подписано комплексное торговое соглашение между ЕС и Китаем — к величайшему раздражению уходившей администрации Трампа, воевавшей с китайцами на протяжении четырех лет по торговым вопросам, и приходившей в тот момент администрацией Байдена. США, кстати, лишь на третьем месте среди торговых партнеров ФРГ (171,5 млрд евро), уступая Нидерландам (172,1 млрд); Польша (123,3 млрд) лишь немногим уступает Франции (147, 3 млрд, а замыкающая десятку маленькая Чехия (83,2 млрд) не сильно отстала от Италии (114,4 млрд), Швейцарии (101,8 млрд), Великобритании (101,6) и тоже невеликой Австрии (100,4 млрд).
«А где же в этом списке Россия?» — спросите вы. И вот тут есть, о чем беспокоиться. В последние годы отчетливо виден обвал российско-германских экономических связей. В прошлом году товарооборот снизился на 22,2% — сильнее, чем по многим другим направлениям немецкой внешнеэкономической деятельности (скажем, снижение товарооборота с Чехией и Венгрией составило не более 6-8%), составив всего 44,9 млрд евро и отстав от маленькой страны Венгрии. Однако та же Венгрия уже в 2019 году, до пандемии, нас по товарообороту с ФРГ практически догнала: у нас было 57,7 млрд, у них на лишь 1,9 млрд меньше.
По нынешнему уровню товарооборота с ФРГ мы скатились до показателей как раз 2005 года, к временам, когда Ангела Меркель, собственно, и стала канцлером, «обнулив» к сегодняшнему дню все наши совместные достижения. Главная причина — обострение политических отношений между Москвой и Берлином в последние годы. Сказываются как санкции, так и контрсанкции (может, не стоит так нажимать на них в отношении именно немецкого бизнеса?). В результате российско-германские экономические связи перестают быть движущим фактором наших отношений, а их сокращающийся объем заставляет немецкие политические элиты (ставящие экономическую прагматику во главе угла, напомним, во внешней политике) выступать в роли наших — условно, конечно — союзников и даже лоббистов в отношениях с Западом. С уходом Меркель, надо полагать, эта ситуация еще больше усугубится. А на одном «Северном потоке — 2» наши отношения держаться не смогут.
