17 сентября участники саммита Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), который проходил в Душанбе, подписали пакет из нескольких десятков документов. Одним из самых важных пунктов стало решение Совета глав государств – членов ШОС о начале процедуры приема Ирана в организацию.
Формально это решение еще не делает Тегеран полноправным членом ШОС, а лишь запускает процесс вступления. Полноценное принятие предполагает подписание нескольких соглашений, что обычно занимает около двух лет. Однако фактически принципиальное решение принято, и Исламскую Республику уже можно назвать полноправным членом организации.
Ключевую роль в принятии Ирана в ШОС сыграла Москва. Именно после разговора с секретарем Совета безопасности РФ Николем Патрушевым 11 августа его иранский коллега Али Шамхани впервые объявил о том, что политические преграды для принятия Ирана в ШОС устранены. Кроме того, российская сторона в течение года неоднократно заявляла, что выступает за положительную реакцию на заявку Тегерана на вступление в организацию.
Внутренний стимул
Одобрение заявки Тегерана на вступление в ШОС стало первой значимой внешнеполитической победой нового президента Ирана, консерватора Эбрахима Раиси. Одной из ключевых задач нового главы правительства в Исламской Республике служит демонстрация собственных достижений в противовес неудачам его предшественника — реформатора Хасана Рухани. Последний неоднократно выступал за расширение сотрудничества с ШОС, однако за время его президентства Тегеран не успел вступить в организацию.
Одной из причин тому стала концентрация команды Х. Рухани на развитии западного направления. Ядерная сделка, заключенная с ведущими мировыми державами, включая США, и перспектива последующих масштабных инвестиций из Европы очевидным образом превосходили по потенциалу прочие международные проекты. Поэтому иные интеграционные инициативы были временно отодвинуты на второй план. На тот момент такая логика выглядела предельно обоснованной, однако последующий провал этого плана из-за непоследовательности внешнеполитического курса США поставил ребром вопрос о поиске альтернативы.
Сказать, что Х. Рухани совсем забросил незападный вектор развития, нельзя. На период его правления приходятся как минимум два важных достижения на этом направлении. 17 мая 2018 г. Тегеран подписал с Евразийским экономическим союзом (ЕАЭС) соглашение о создании зоны свободной торговли (ЗСТ), которое вступило в силу 27 октября 2019 г. сроком на три года. Затем под конец президентства Х. Рухани, 27 марта 2021 г. Иран и Китай заключили договор о всестороннем сотрудничестве сроком на 25 лет.
Э. Раиси в значительной степени пытается проявить себя как антипод Х. Рухани, последние годы которого стали одним из самых сложных периодов для экономики Ирана. Прежде всего, новому президенту нужно оправдать свой приход к власти. Его уверенная победа на выборах в июне 2021 г. была омрачена крайней политической апатией значительной части населения страны, которая вылилась в рекордно низкую в истории Ирана явку.
На внутреннем направлении для этой цели пока служит борьба с коронавирусом. В Иране последовательно снимаются карантинные ограничения на фоне сообщений о хороших темпах вакцинации населения. Это заметно контрастирует с правлением Х. Рухани, при котором эпидемия лишь разрасталась, власти ограничивали передвижение по стране и работу частных и государственные учреждений, кроме того, Тегеран постоянно испытывал проблемы с импортом вакцин.
Вступление Ирана в ШОС демонстрирует хороший старт срока Э. Раиси и на внешнеполитическом направлении. Особенно важно это на фоне явно буксующих переговоров по восстановлению ядерной сделки. Формально Тегеран и Вашингтон заинтересованы в возобновлении действия Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД), о чем периодически заявляют обе стороны. Однако уровень доверия между сторонами после демарша Дональда Трампа настолько низкий, что перспективы новых договоренностей становятся все более туманными.
Так, иранцы требует от американцев гарантий того, что прежняя история не повторится, а новые выборы в США не разрушат прежние договоренности. Однако Вашингтон не может этого гарантировать из-за самой природы американской политической системы. При этом Джо Байден, боясь критики внутри страны, пока не идет даже на те уступки, которые могли бы дать Тегерану хоть какую-то уверенность в намерениях президента США. Например, Вашинтон вполне мог бы в одностороннем порядке заявить о своем формальном возвращении в СВДП без фактического снятия санкций. Однако Белый дом этого не сделал, в итоге делегация США не может присутствовать за столом переговоров участников ядерной сделки в Вене, и диалог с американцами проходит отдельно.
Шансы на возрождение СВПД и снятие санкций с Тегерана еще есть. Однако даже в этом случае процесс не обещает быстрого положительного исхода. Тем важнее для внутреннего имиджа Э. Раиси стала история с ШОС. Не случайно поездка на саммит организации в Душанбе стала первым зарубежным визитом президента Ирана после избрания.
Поворот на Восток
Запрос на нормализацию отношений с Западом в Иране на рубеже 2010-х гг. стал настолько сильным, что в ходе электоральной борьбы законодательную и исполнительную ветви власти заполучили западники. Главным символом этого процесса стал тогда президент Х. Рухани. Для стороннего наблюдателя этот поворот может показаться парадоксальным, поскольку идеология Исламской Республики в основе своей антизападная. Однако история Ирана еще в 1990-х гг. показывала, что соответствующие силы в стране достаточно сильны. За нормализацию отношений с США и Европой сначала аккуратно высказывался президент Хашеми Рафсанджани (1989-1997 гг.), которого затем сменил открытый сторонник налаживания диалога Мохаммад Хатами (1997-2005 гг.).
Таким образом, из четырех последних президентов в Иране лишь Махмуд Ахмадинежад (2005-2013 гг.) оказался последовательным противником Запада. Х. Рухани выглядел хорошим шансом для выстраивания диалога. США при Бараке Обаме и европейские страны, казалось, неплохо просчитали ситуацию, встав на путь нормализации отношений с Тегераном. Однако в итоге коллективный Запад оказался заложником зигзагов американской внутренней политики.
Решительный выход Д. Трампа из СВПД был осуществлен вопреки отсутствию нарушений условий сделки с иранской стороны, позиции Совбеза ООН и мнению союзников США в Европе. Это событие стало критической точкой для иранского «поворота на Запад». Политическая элита в Исламской Республике в очередной раз увидела, что подписание договоров и заверения с американской стороны ничего не значат. Из этого не следует, что Запад навсегда потерял Иран. В теории, в долгосрочной перспективе может появиться новый шанс, однако в обозримом будущем это исключено.
Вступление в ШОС для Ирана служит символом, закрепляющим восточный вектор в развитии отношений. Даже теоретический возврат к ядерной сделке при Э. Раиси эту тенденцию не изменит.
Это событие может выглядеть как победа подхода, объявленного еще М. Ахмадинежадом, который первым объявил «взгляд на Восток» основой своей внешней политики. Более того, именно на его президентский срок приходится получение Ираном статуса наблюдателя в ШОС в 2005 г. и две попытки стать полноправным членом, тогда закончившиеся неудачей.
Однако при М. Ахмадинежаде это был осознанный выбор иранских консерваторов, стремившихся своими руками ограничить развитие отношений с Западом. Сегодня Иран делает такой шаг в безвыходной ситуации, когда западные страны сами закрыли путь к нормализации — причем не по рациональным соображениям большинства игроков, а из-за внутриполитической нестабильности одного из них.
Переоценка образа
Ядерная сделка, стремление сотрудничать с миром и попытки выйти из изоляции не стали для Ирана совсем безрезультатными. Образ Ирана как коллективной угрозы последовательно размывался за счет усилий Тегерана. Все чаще Исламская Республика начала восприниматься как рациональный игрок на международной арене, пусть и со своеобразными целями.
Так, первоначальный отказ ШОС принять Иран был во многом обусловлен тем, что страны Средней Азии всерьез опасались иранского исламизма и его стремления к идеологической экспансии. Однако последующие годы показали, что Тегеран готов к конструктивному сотрудничеству со светским силами. При этом исламская мотивация все чаще заслоняется реалистскими соображениями, а экспансионизм ограничивается отдельными регионами Ближнего Востока. Более того, антитеррористические устремления Ирана во многом совпадают с видением других стран. Важным показателем стала борьба иранцев с Исламским государством (ИГ, организация признана террористической, ее деятельно запрещена на территории РФ), а также успешное взаимодействие с Россией и Турцией в Сирии.
Другой проблемой для принятия Ирана в ШОС стал его подчёркнутый и бескомпромиссный антиамериканизм, особенно свойственный периоду М. Ахмадинежада. Так, Китай в 2000-е и 2010-е гг. оставался одним из ключевых экономических партнеров США и не желал превращения Шанхайской организации сотрудничества в площадку агитации против Соединенных Штатов. Россия в этот период также еще питала надежды на нормализацию отношений с Вашингтоном.
Однако и здесь Тегеран показал, что во главе угла стоит не идеология, а прагматика, и иранцы даже могут вести переговоры с «Большим сатаной» по ядерной сделке. Провал же последней связан не с позицией Ирана, а с непоследовательностью США. А с другой стороны, сегодня и фактор антиамериканизма уже не выглядит проблемой. Отношения Москвы и Вашингтона последовательно деградировали все это время, Китай из стабильного партнера превратился в главную угрозу США в качестве ведущей мировой державы. Иными словам, иранский антиамериканизм сегодня выглядит гораздо более приемлемым для главных учредителей ШОС, чем 10-15 лет назад.
Иными словами, общий вектор Тегерана, направленный на выход из международной изоляции и легитимацию государства в мире, показал свои результаты, и вступление в ШОС стало одним из них. Способствовало этому как общее изменение международной конъюнктуры, так и последовательная трансформация Исламской Республики в сторону большего отказа от идеологии во внешней политике.
Альтернативный миропорядок
Вступление Ирана в ШОС происходит на фоне нарастающего запроса на создание новых механизмом международного взаимодействия у стран-членов организации. Значительную часть своей истории Шанхайская организация сотрудничества выглядела витринной альтернативой западном порядку, сегодня же на ряде направлений альтернативность превращается из опции в потребность.
Самый яркий пример — Афганистан. После выхода сил США из этой страны государствам ШОС больше не на кого рассчитывать, кроме как на самих себя, в урегулировании исходящих из Афганистана угроз безопасности, включая терроризм и наркотики. Вступление Ирана в организацию именно в этот момент также выглядит важным событием — без Тегерана эффективное афганское урегулирование вряд ли возможно.
Другой серьезной проблемой является создание альтернативных западным механизмов финансовых расчетов и формирования новых способов ведения экономической деятельности. Здесь пример Ирана стал одним из главных подтверждений необходимости такой альтернативы. Выход США из ядерной сделки поставил под угрозу существование соглашения, несмотря на протест всех остальных участников. Прежде всего, это произошло из-за доминирующего влияния Вашингтона на мировую экономику. Несмотря на все попытки, Европа, Китай и Россия не смогли нейтрализовать последствия американских вторичных санкций в отношении Тегерана.
При этом санкционная политика превратилась в очень популярный инструмент в международных отношениях. Более того, введение рестрикций со стороны западных стран с каждым годом становится все менее предсказуемым, поскольку ключевым фактором оказывается внутриполитическая конъюнктура. Китай, Россия и другие страны в перспективе могут столкнуться с похожими механизмами давления, которые сегодня существуют в отношении Ирана.
Тегеран на этом направлении выступает в роли своего рода авангарда экспериментального поиска новых путей. Пока создание способов обхода санкций — дело сложное и длительное, хотя определенный прогресс на этом направлении есть.
Наконец, ключевой перспективой для ШОС можно назвать превращение ее в площадку для диалога государств с разными взглядами для выработки новых международных подходов. Предельно широкий мандат организации позволяет ей заниматься огромным кругом вопросов и реализовать потенциал превращения в системный интегратор работы разнообразных международных игроков.
Иран в этом ключе окажется уникальным тестом для всей структуры. Страна с совершенно иным мировоззрением и специфичными целями будет вынуждена на регулярной основе говорить и договариваться с крупнейшими государствами всего макрорегиона. В качестве полноценного участника Тегеран не сможет просто наблюдать за ходом заседаний — отныне он должен занимать позицию по вопросам, которые будут выноситься на повестку в ШОС.
Что касается заинтересованности самого Ирана, то в краткосрочной перспективе организация в большей степени отвечает его политическим интересам. Основой для развития торговых связей, скорее, служат двусторонние договоренности стран, а роль ШОС как экономического драйвера пока остается на зачаточном уровне. В первую очередь, эта структура будет способствовать сотрудничеству Тегерана по линии безопасности и политическому сближению. Однако непрямым следствием этого может стать и развитие экономического сотрудничества.
В любом случае, вступление Ирана в ШОС можно назвать важным этапом становления ШОС как более зрелого международного института. До сегодняшнего дня организация концентрировалась на борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом, хотя ее мандат позволяет ей решать гораздо более широкий круг вопросов. Расширение состава повышает легитимность ШОС. Однако вместе с этим растут и ожидания от этой организации, как глобальной силы. Для их оправдания Шанхайская организация сотрудничества должна брать на себя большую ответственность и не ограничиваться вопросами безопасности.
