— Александр, как чувствуете себя, есть ощущение причастности к истории?
— Конечно, впечатляет тот факт, что ты чувствуешь себя причастным к истории театра, что было много сделано всеми нами для того, чтобы театр развивался. С одной стороны, как задумаешься, 35 лет… срок приличный, целая жизнь, а с другой — театр живет, работает, развивается, все идет так, как нужно, как мечталось.
— Вы часто вспоминаете начало? Это ведь 1974 год?
— Да, 1974 — это самое начало всего пути Театра-студии, когда была организована драматическая группа при Дворце пионеров имени Крупской, в которую отобрали старшеклассники школ Москвы. А 1976 год — это уже ГИТИС, где и был основан курс Олега Табакова. Курс изначально планировался для того, чтобы в будущем стать труппой театра Табакова, я хорошо помню это собрание после зачисления в институт. В 1980 году театр не открылся после печально запомнившейся всем комиссии во главе с тогдашним министром культуры Демичевым.
— А почему он запретил?
— Он посмотрел спектакль «Прощай, Маугли!» и решил, что оснований для открытия театра нет. Это была целая история! Представьте себе, мы заканчиваем четвертый год обучения, у нас уже были уже подготовлены спектакли для будущего театра, например, «И с весной я вернусь к тебе» по мотивам романа «Как закалялась сталь» (постановка Валерия Фокина), «Прощай, Маугли!», поставленный Константином Райкиным и Андреем Дрозниным, «Две стрелы» (постановка Олега Табакова) по пьесе Александра Володина, «Прищучил» по пьесе Каффи.
Демичев приехал в театре, посмотрел спектакль, ему, как полагается, выставили закуски. Несмотря на все наши старания Демичев добро не дал. Я полагаю, эти спектакли шли вразрез с тогдашней репертуарной политикой.
— Что в этих спектаклях было такого, что Демичев усмотрел крамолу?
— Например, в постановке «И с весной я вернусь к тебе» был использовал не только первоисточник, роман «Как закалялась сталь», но и письма Николая Островского, где он осмысливал всю эту трагическую историю. Там было много такого, о чем ранее не говорилось.
— Расскажите о легендарном спектакле «Прощай, Маугли!».
— Это был разговор о свободе человека, который брал на себя ответственность быть свободным и решать судьбу ближних, презрев существующие правила. Кстати, спектакль был очень зрелищным, высокотехническим. Такого, уверяю вас, ни в Москве, да и вообще нигде такого еще не ставили, даже за рубежом. Конечно, культура пластического театра давно известна, но именно такого, как «Прощай, Маугли!», когда пластический рисунок рождал музыку, смыслы, мы до этого такого спектакля не видели. Если бы вы знали, каким успехом он пользовался на гастролях в Венгрии! Нас попросили сыграть его два раза подряд, несмотря на то, что мы должны были уезжать. Единственные оставшиеся фото от спектакля — именно с тех венгерских гастролей. Я думаю, что тогдашняя действующая власть просто решила ограничиться уже существующим «Театром на Таганке», который официально занимал оппозиционную позицию. И этого, по их мнению, было достаточно, власти не захотели брать на себя очередную идеологическую обузу.
— Что произошло после того, как вышел запрет?
— Потерять друг друга нам совсем не хотелось, поэтому мы стали устраиваться по разным московским театрам, кому-то помогал Олег Павлович. Например, я около месяца служил в театре Гоголя, потом меня пригласили в театр Пушкина на определенную роль. Мы были рядом друг с другом и даже продолжали играть спектакли, например, в спектакле «Прищучил» мы играли вчетвером, был приглашен замечательный актёр театра «Современник» — Александр Андреевич Вокач. Мы выпускали другие работы, делали лаборатории, совершенствовались до тех пор, пока в 1987 году уже официально открыли театр.
— Это был тот самый знаменитый подвал?
— Да, туда же совершенно невозможно было попасть! Я помню, как были очередь на спектакль «Прищучил» по пьесе английского драматурга Барри Киффа, представителя так называемой драматургии «рассерженных». На тот момент в СССР такую драматургию не ставили. К моменту открытия, в 1986-1987 годах, мы уже знали, что планируется открытие театра и предупредили наших работодателей, что мы будем возвращаться в наш «Царскосельский лицей».
— Какой премьерой вы открыли театр?
— Мы долго решали, чем открывать. Олег Павлович предложил написать мне пьесу по только что опубликованной повести Юрия Полякова «ЧП районного масштаба». Эту работу мы назвали «Кресло», я был ассистентом режиссера. 1 марта 1987 года в реконструированном помещения театра мы показали «Кресло».
— Как восприняла общественность постановку?
— Ярким примером, который демонстрирует эмоциональную взрывную силу спектакля, могут быть наши гастроли в Самару, когда в зрительном зале сидели актив комсомола, функционеры. А на сцене тоже были комсомольцы. И большей комедии в своей жизни я не помню. Зрители так хохотали, так как узнавали самих себя в каждую минуту. Олег Павлович ведь продолжал традиции «Современника» с его яркой гражданской позицией, говорить о том, что происходит здесь и сейчас с нами, задавать вопросы, правильно ли это и так далее.
— Сегодняшний театр Табакова сохранил эту гражданственность?
— Я не могу сказать с полной уверенностью, сохранил или нет, потому что я играю в театре только один спектакль «Рассказ о счастливой Москве» по Андрею Платонову в режиссуре Карбаускиса. Замечательный спектакль-долгожитель, который идет с 2013 года. Но я вижу, что театр живой. Как говорил Олег Павлович, весь фокус переносится на взаимоотношения людей, на сопереживание происходящему на сцене. Часть постановок несет эту гражданственность, ну, например, «Ревизор» — как ни ставь его, это о нас, о мечте человека пожить хотя бы один день роскошной жизнью ценой обмана других людей. Или «Матросская тишина», который пережил уже третью редакцию. Кстати, этой постановкой должен был открываться «Современник». Это все неслучайно. Это история о том периоде, когда зарождалось Советское государство, и о тех ценностях, которые навсегда останутся главными: любви к своему дому, родителям, благодарности и памяти.
— Театр Табакова… Если бы можно составить формулу театра, какие элементы она бы содержала?
— Действующий худрук Владимир Машков дал фестивалю имя «Атом солнца». Удачное название. Это определение Табакова, когда ты вносишь с собой свет и даришь его человеку, сидящему в зрительном зале несмотря ни на что. Это то, что есть в каждом ученике Олега Павловича.
— Какой он, зритель театра Табакова?
— Цены на билеты в театр выросли, к сожалению. Демократических цен почти нет. Далеко не все могут позволить заплатить 20-30 тыс. рублей за два билета. Я очень надеюсь, что когда-нибудь театр найдет возможность продавать бюджетные места, чтобы сделать искусство более доступным. Важно, чтобы зрители после спектакля выходили с верой в человека. Я бы это сравнил с эпохой Ренессанса, когда был спет гимн Человеку. И само дело Табакова — это дело эпохи Возрождения: нести добро, свет, понимание, что Человек создан Богом, а не лукавым, создан созидать в самые тяжёлые времена.
