Расценить разнонаправленные действия и заявления Центробанка можно только в двух ипостасях: либо шизофрения, либо шантаж. Если первое, то тут вопрос к системе принятия решений внутри ЦБ. Если второе, то тут адресатом является правительство России.
В первое верится с трудом, хотя нелогичных действий со стороны ЦБ РФ в избытке. Вторая «причина» выглядит реалистичней. Особенно если учесть, что «угроза» ЦБ в адрес бюджетной политики России попала в один документ с предложением, как этой «угрозы» избежать. Называется документ «Основные направления денежно-кредитной политики на 2024 год и период 2025-2026 годов», опубликован он на официальном сайте Центробанка.
Рецепт спасения России от бюджетного коллапса прост. Центробанк считает возможным повысить налоговую нагрузку на нефтегазовую отрасль для сохранения бюджетного правила и переходу к постепенному накоплению средств в ФНБ. Обращает на себя внимание координация (согласованность?) усилий ЦБ и Минфина, направленных на увеличение налогообложения нефтяной отрасли.
10 августа (в день отказа ЦБ) Минфин объявил о начале покупки валюты и золота. Дело в том, что «нефтегазовые» поступления бюджета в июле (впервые с начала года) превысили на 158 млрд рублей «планируемые» Минфином 653 миллиарда (без учета обвала курса рубля, который покажет дополнительный рост в доходной статье бюджета за август).
Казалось бы, «ветер» меняет направление – должен вырасти общий Windfall tax (налог на прибыль, принесенную ветром). Речь о курсовой разнице, вызванной не в последнюю очередь действиями (по «вине») ЦБ. Но не все так просто в финансовом королевстве России.
Одновременно с объявлением Минфина о покупке валюты (1,8 млрд руб. в день) ЦБ объявил о ее продаже (2,3 млрд. руб. в день). Свои действия ЦБ аргументировал загадочным термином «зазеркаливание» операций, связанных с инвестированием средств ФНБ. Мало того, в тот же день Минфин выпустил еще одно (туманное, по выражению СМИ) заявление о возможном сокращении использования средств ФНБ для финансирования бюджета.
Чего тут туманного, непонятно. Все предельно ясно: ЦБ и Минфин намекают на необходимость (буквально требуют) нарастить налоговое бремя на нефтянку. Именно на нефтянку, разговоры о «нефтегазе» - не более чем эвфемизм. В реальности нефтяной и газовый сектор имеют разную налоговую нагрузку и обеспечивают разный вклад в бюджет страны.
Не раз уже было сказано, что налоговая нагрузка на нефтяную отрасль самая высокая в России – 78% по итогам 2022 года. В газовой отрасли она составляет 69%. Налоговая пропорция по другим отраслям выглядит так: минеральные удобрения – 26%, уголь – 29%, банки – 29%, электроэнергетика – 42%, горнорудная металлургия – 46%, Транснефть – 46%, связь и интернет – 48%, алмазы и драгметаллы – 49%.
Принципиально важно понимать, что нефтянка сегодня является единственной отраслью России, в которой законодательно предусмотрено изъятие Windfall tax – налог на непредпринимательский доход (незапланированная сверхприбыль, полученная не за счет инвестиций, а в силу конъюнктуры рынка). При улучшении макроэкономических условий выплаты нефтяных компаний в госбюджет (НДПИ и НДД) растут пропорционально.
Обычно Windfall tax применяется в сырьевых отраслях, но у нас только в нефтянке. Компании из всех других отраслей экономики России спокойно получают сверхприбыль, а Минфин с ЦБ «великодушно» прощают им это. По итогам 2021 года маржа по EBITDA у нефтянки достигла 22%, у «Газпрома» – скромные 35%, а у Транснефти – невообразимые 53%.
Речь не об уравниловке, а о промышленно-инвестиционной политике. Тот же ФНБ был «срисован» Кудриным с норвежского фонда будущих поколений, но Норвегия вкладывала в этот фонд другой принцип. Когда рыбная страна превратилась в нефтяную, оказалось, что норма прибыли в нефтянке намного выше, мотив инвестировать в рыболовецкую отрасль резко упал. Было принято решение ограничить рентабельность нефтянки другими отраслями, а разницу перечислять в отдельный фонд.
У нас логика Минфина и ЦБ другая: душить нефтянку до последнего, лишая ее инвестиционных перспектив. Для понимания ситуации, если довести налоги в стране до уровня нефтянки (78%), то только банковская сфера за прошлый год принесла бы в бюджет дополнительно 1,7 трлн рублей. Горнорудная металлургия, минеральные удобрения и угольная отрасль – суммарно около 1,62 трлн рублей; электроэнергетика и трубопроводная деятельность – примерно 500 млрд рублей; алмазы, услуг связи и интернета – около 150 млрд рублей. Совокупно – 4 трлн рублей в год.
Отдельной строкой необходимо выделить банковский сектор и его флагман Сбер. Почему? Потому что это прямая зона ответственности ЦБ.
Причиной снижения курса рубля Центробанк традиционно называет повышенный спрос на валюту, а как способ борьбы применяет рост базовой ставки, устанавливая по факту запрет на кредитование. Единственным источником ликвидности для банков в таких условиях становится сам ЦБ (в том числе зарплатные схемы), а единственным источником прибыли – валютный рынок и чистый процентный доход.
В 2021 году Сбер получил максимальную в своей истории прибыль (1,2 трлн рублей). К примеру, прибыль «Роснефти» составила 883 млрд руб., совокупная прибыль Лукойла и Газпромнефти – 1,3 трлн. За первое полугодие этого года прибыль Сбера достигла 740 млрд рублей (плюс 20% к показателю за шесть месяцев рекордного 2021 года). Для сравнения, недобор «нефтегазовых» налогов за эти полгода, по данным Минфина, составила 554 млрд рублей.
Прибыль банковского сектора в публичном пространстве «продается» ЦБ как показатель эффективности. В реальности же надо говорить о сознательно завышенных издержках и паразитической природе банковской сферы России. Источником прибыли Сбера являются не инвестиции, не строительство трубопроводов, бурение скважин и строительство кораблей, а чистые процентные доходы(разница между процентом по депозиту и кредиту).
Рост прибыли банковского сектора России идет не за счет объема кредитования, а за счет повышения кредитной нагрузки. Для примера, начиная с 2016 года чистые процентные доходы Сбера не опускались ниже 5% (независимо от повышения базовой ставки ЦБ). Цифра сумасшедшая. В западных странах существует прогрессивный налог на чистый процентный доход банков, поэтому у Bank of America этот показатель не превышает 1,9 %, у Deutsche Bank – 1,3%, у Mitsubishi – 0,8%.
Сбер вдоволь использует свое доминирующие позиции на рынке и активно вкладывает средства в свои непрофильные активы, которые, между прочим, до сих пор имеют отрицательные показатели. Так, компании, входящие в экосистему банка, могут выйти на прибыльность только к концу десятилетия. И здесь снова можно обратить внимание на международную практику, где для банков действуют ограничения на вложения в нефинансовые активы. А здесь - и Китай, и США, и много еще кто.
Экономическая модель России выстроена так, что главным в ней является не заемщик, а кредитор. Реальный сектор (заемщик, ориентированный на внутренний рынок) в этой модели является не источником роста капитала, а обременением, прежде всего, для бюджета. Именно так он воспринимается Центробанком. Руководство ЦБ неоднократно заявляло, что способом стабилизации курса рубля является снижение деловой активности.
Дело тут не в злом умысле или вредительстве банков. Дело в непродуманности государственной экономической политики. Пока условия инвестирования и заимствования не будут перестроены под заемщика, ЦБ и Минфин продолжат отжимать средства из реального сектора экономики в угоду виртуальным финансовым показателям.
Сегодня дефицит госбюджета равен 2,8 трлн рублей. При курсе 80 рублей за доллар объем изъятий средств из ФНБ в валютном выражении составляет 35 млрд долларов, а при курсе в 100 рублей – 28 млрд. Выходит, что рост курса доллара на 1 рубль дает Минфину «экономию» в 350 млн долларов. А ЦБ, повышая базовую ставку, снижает общий объем кредитования в стране.
Здесь важно понимать: то, что не работает для заемщика (реальный сектор), не работает и для кредитора. И в этом случае кредитор всегда меняет рынок (с внутреннего на внешний). Именно этот риск (компрадорская природа) является фактором валютных манипуляций Минфина и ЦБ, провоцируя нестабильность финансовой системы страны.
ФРС США в отличие от ЦБ России помимо контроля за уровнем цен (таргетирование инфляции) соединяет в своем мандате еще две компетенции: стимулирование занятости и доступность кредита. Занятость населения здесь не побочный продукт экономической деятельности, а ее сущностное содержание. Триединый мандат обязует ФРС увязывать макроэкономическую стабильность и обеспечение экономики дешевыми деньгами.
Ни ЦБ, ни Минфин РФ в своем пакете задач даже не рассматривают необходимость согласования уровня цен, занятости населения и доступности кредита. В России вообще нет экономического института, который хотя бы пытался рассматривать эти три задачи в комплексе, признавая занятость населения главным макроэкономическим приоритетом.
До тех пор, пока подходы будут оставаться неизменны, Минфин и ЦБ вместо реальной промышленной политики будут заниматься финансовыми фокусами. А расплачиваться за эти фокусы будет российский производитель. В первую очередь, нефтяная отрасль.
