В шоу соединяются акробатика, современная хореография, мультимедиа и графика CGI. Автор и художественный руководитель проекта Нина Чусова. Режиссер-постановщик шоу Андрей Кольцов. Литературная основа спектакля — «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха.
Андрей Кольцов — лауреат международных цирковых конкурсов в Монте-Карло, Париже и Китае, автор и исполнитель уникальных трюков. С 1998 года он — солист Cirque du Soleil, выступал в «Мэдисон-сквер-гарден», Альберт-холле, MGM Grand Casino and Resort, Стейплс-центре, O2 Arena и на других мировых площадках. Андрей Кольцов номинант на премию «Золотая Маска» за спектакль «Реверс». Он рассказал «Моноклю» о том, чем «Антигравитация» отличается от других цирковых шоу, в том числе тех, что выпускает Cirque du Soleil.
— В шоу «Антигравитация» трюки встроены в драматургию. Обычно действие выстраивается вокруг трюков.
— Для нас это было принципиально важно: добиться того, чтобы трюк был максимально оправдан. Если человек должен полететь по сценарию, то он не просто идет, он летит. Это новый жанр, которому мы еще не нашли определения. Возможно, драматический цирк, но слово цирк мне не нравится, и оно редко используется в разговорах среди нас — постановщиков и артистов. То, что мы делаем не имеет ничего общего с цирком. Для нас важно рассказывать историю языком тела. Слова обесценены, а тело никогда не врет.
— Это новый язык. Зрителям нужно еще его разучить.
— Как и язык жестов в балете. Многие смотрят балет и видят только красивый танец. Но там есть свой лексикон. И здесь то же самое: не каждый материал может подойти под акробатическое повествование. В акробатике много физических элементов. Мы долго выбирали эту историю — «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». Уникальность шоу в том, что полет чайки стал видимым, это не просто блуждания по сцене. В «Антигравитации» люди летают в прямо смысле слова. Мы привыкли к тому, что артист выходит на манеж, проводит там семь минут, отрабатывает номер, получает заслуженные аплодисменты и покидает зрителей. Наш главный герой не уходит со сцены весь первый акт. А он всего лишь студент третьего курса циркового училища. Для него это было абсолютным шоком. А еще надо играть. Мы выбирали артистов, которые могут не только справляться со своим номером как воздушные гимнасты, но и чтобы они играли свою роль. Потому что это в первую очередь театр, а уже потом акробатика.
— Как вы нашли артистов?
— У меня уже сложился коллектив, с которым я много лет работаю над спектаклями. Каждый артист на этом проекте — большая удача. Им сложно найти замену. Есть много людей, которые смогли бы выполнить акробатические элементы, но мало кто сможет донести месседж в них заключенный. Мы с автором и руководителем проекта — Ниной Чусовой одинаково считываем язык тела, и это позволяет нам получать нужный результат. Нина Чусова — гениальный режиссер. Она разглядела в этом направлении огромный потенциал. Ее вклад в его развитие — колоссальный. Моя задача заключалось в том, чтобы реализовывать ее видение через акробатику. Это тот случай, когда в одном проекте объединились театральный и цирковой режиссеры. У нее возникал образ, а я должен был языком мимики и жестов реализовать его на сцене. Это уникальный опыт.
— Как проходили репетиции?
— Это проект не имеет аналогов ни в России ни в мире. Все действие происходит на вертикальной сцене, которая представляет собой огромный мультимедийный экран. Это уникальный ракурс, который зрители еще не видели. На репетициях я предлагал: «Нина, фантазируй. Если раньше тебе приходилось в театре сталкиваться с какими-то ограничениями, то теперь их не существует». Новый инструмент в руке творца, как новая кисть в руке художника. На твоих глазах рождается то, что до сих пор не существовало. Не было до сих пор спектакля, действие которого происходит на вертикальной сцене. Нам нужно было придумать, как актеры будут по ней передвигаться, в какой обуви, какие акробатические элементы они будут выполнять. Каждый элемент это слово, а спектакль длится два часа, и нужно, чтобы трюки не повторялись.
— Насколько исследован язык тела?
— Этот язык изучается в спецслужбах: как мы выражаем сомнение, как мы выражаем страх, вплоть до того, с какой скоростью мы моргаем. Иногда мы включаем мелкую моторику, и зритель тоже может ее считывать. Для актера важно проговаривать то, что он делает, и тело автоматически это иллюстрирует.
— Вас учили этому в Цирке дю Сюлей?
— У нас была стажировка продолжительностью в девять месяцев. К нам приезжали величайшие педагоги, начиная от Филипп Декуфле (французский хореограф, танцовщик, артист пантомимы и театральный режиссер. — Монокль), и заканчивая афроамериканским педагогом, который работал с аутентичной пластикой. У нас было огромное количество практики, направленной на создание собственной техники и понимания того, как это может быть. В представлениях Цирка дю Солей есть общая тема, но номера при этом остаются номерами. И Нина Владимировна [Чусова], и я, и наш продюсер Андрей Фурманчук не любим инородность в спектакле. Мы стараемся все делать максимально приближенным к реальности.
— Как вы оцениваете свою карьеру в Цирке дю Сюлей?
— В Цирке дю Солей я получил колоссальный опыт, на базе которого я начал развиваться как режиссер и формировать свой собственный стиль.
— Насколько к появлению этого направления готова отечественная школа акробатики?
— Мы приходим к той мысли, что нашим артистам надо проходить еще и дополнительное образование. Каждый акробат должен быть насмотрен: он должен ходить в театр, он должен интересоваться другими видами искусств, развивать не только свою физическую, но и актерскую подготовку. Те, кто сейчас учится в цирковом училище, на мой взгляд, проходят недостаточную подготовку как актеры. Для нас актерское мастерство это ключевой навык. Мы подходим к идее создания собственной школы, где будем экспериментировать с различными видами искусств.
— Можно ли актера превратить в акробата?
— Можно. Надо только разглядеть его потенциал: в каком жанре он может развиваться. Из актера, который не умеет подтягиваться, я не сделаю воздушного гимнаста. А если он подтягивается двадцать раз, то через два месяца он у меня полетит на ремнях. Он будет воздушным гимнастом, этого я добьюсь.
— Достаточно хорошей физической формы?
— Если речь идет не о рекордах, а о том как без слов, с помощью различных цирковых реквизитов сделать номер. Все это развивается. В мюзикле «Принцесса цирка», который идет в «Московском театре мюзикла», девочка работают с воздушным кольцом (разновидность гимнастического снаряда. — Монокль). Она актриса и никогда этим не занималась, но зрители, спустя столько лет после премьеры (премьера мюзикла «Принцесса цирка» состоялась в 2016 году. — Монокль), считают, что она настоящая цирковая актриса.
— Какими еще качествами должен обладать артист, чтобы выполнись те задачи, которые вы перед ним ставите?
— Он должен быть в этом заинтересован. Он должен быть как заводной. Мне нравятся артисты, которые любой вызов воспринимают с дрожью в теле. Если я их спрашиваю: «Сможешь это сделать? — они отвечают, — смотря сколько времени я на это потрачу». Именно такого ответа жду. Я ненавижу слово нет. Вы думаете те девочки, которые у нас летают в шоу «Антигравитация», когда-нибудь это делали? Никогда! А сейчас они отлетают от экрана на 25 метров.
— До приглашения в труппу спектакля они даже не тренировались для таких полетов?
— Они акробатки, а не воздушные гимнастки, и потрясающие актрисы.
— Какими качествами должен обладать человек, чтобы стать воздушным гимнастом, чтобы взлетать над сценой и свободно чувствовать себя в воздухе?
— Он должен захотеть почувствовать себя птицей. Когда ты исполняешь большее количество акробатических элементов в воздухе, ты перестаёшь чувствовать, где ты находишься, потому что ты сконцентрирован на другом. Для меня было важно, чтобы артист полетел, и чтобы зритель мог увидеть, как он переживает это состояние полета. Тройное сальто во время полета это не так интересно. Иногда одно сальто или один затяжной бланш (трюк, в котором артист при помощи гимнастического снаряда удерживается в воздухе параллельно земле. — Монокль) гораздо интереснее, чем закрученное пятерное сальто. Зритель, когда смотрит спектакль, идентифицирует себя с актером. Он чувствует летящего человека во всей его красоте и грациозности.
— Зрители «Антигравитации» понимают, что видят нечто необычное?
— Шоу завораживает их с первых секунд. Они даже не ожидают того, что им придется увидеть, и не могут представить как это работает. Я очень рекомендую зрителям испытать это необычный опыт.
— Как началась ваша артистическая карьера?
— Я начал заниматься спортом с пяти лет в ЦСКА. Это было еще в СССР, и тогда были другой подход к тренировкам и к дисциплине.
— Из вас готовили олимпийского чемпиона?
— В ЦСКА не принимали просто так. Тогда гимнастика гремела: все три места на чемпионатах мира занимали советские спортсмены. И если тебя брали в ЦСКА, то только для того, чтобы сделать из тебя олимпийского чемпиона. Была строжайшая дисциплина. За все то время, которое я тренировался в ЦСКА я пропустил только одну тренировку, а их было по две в день. Я пропустил тренировку, чтобы опасть на день рождения своего брата, и на следующий день тренер отчитал мою маму, сказав ей, что уже не помнит, когда праздновал собственный день рождения. И от своих артистов я требую строжайшей дисциплины и самоотдачи, потому что они создают новый жанр. Через какое-то время их имена будут вписаны в энциклопедию циркового и акробатического искусства.
В пятнадцать лет я получил травму не совместимую со спортом: я перерезал сухожилия, и очень долго восстанавливался. У меня до сих пор не сгибаются пальцы. В этот момент на моей карьере можно было поставить жирную точку. Но мой друг привел меня в цирковую студию. Там я увидел ребят, которые делали невиданные мной трюки: один из них раскачивался на какой-то палке, делал тройное сальто, а другой человек его потом еще и ловил. Это как? Это же очень страшно! Но меня было уже не остановить. Я хотел этого куража. Я захотел преодолеть собственный страх. Уже через год мы были приглашены на фестиваль на Красной площади и выиграли серебряную медаль. Мы исполняли уникальные трюки, которые до нас не делал никто. На этом фестивале были представители Цирка дю Солей, которые пригласили нас участвовать в своем спектакле. Они его тогда еще только планировали. Театр во Флориде еще строился, а мы уже подписали контракт. В Цирк дю Солей я приходил, уходил из него, менял жанры. А потом по приглашению канадских друзей из компании «Семь пальцев» я приехал в Москву на постановку мюзикла «Принцесса цирка», где выступил в качестве создателя акробатического концепта спектакля. Затем руководители «Московского театра мюзикла» Михаил Швыдкой и Давид Смелянский предложили мне сделать другой проект, который идет и по сей день. Это спектакль «Реверс». Он получил множество наград и был показан в разных странах. Потом появилось еще несколько проектов. В итоге я оказался там, где оказался.
— Как вы придумываете трюки?
— Человека что-то должно заставлять идти вперед. Кого мотивирует деньги, мне же всегда хотелось быть лучше, сильнее всех. Для меня это был вызов. У меня могла возникнуть идея, и я начинал ее развивать. При этом я четко понимал: могу я это сделать или нет. Можно ли сделать десятирное сальто? Невозможно. Надо осознавать свои возможности, разбираться в том, что ты делаешь, и достигать поставленных целей.
— Как вы развивались как артист, уже будучи в Цирке дю Солей?
— Я знал все, что происходит в перформативном искусстве в каждом уголке мира. Чтобы быть успешным в своем деле, надо видеть тенденции и понимать в какую сторону развивается интересующий тебя вид искусства, какие в нем появились технические или аналоговые средства. Я мог спросить у коллег по цирковому цеху: «Кто выиграл фестиваль в этом году в Париже? Кто выиграл в Джероме? Кто выиграл в Будапеште? Кто выиграл в Москве?» И на все эти вопросы они отвечали: «Не знаю». А я знал. Не только тех, кто выиграл, а всех, кто в них участвовал, кто был членом жюри, как проходили выступления. Я интересовался своей работой. Я знал, сколько эквилибристов существует во всем мире. Для меня не знать таких вещей, все равно, как если бы инвестор не знал, кто такой Уоррен Баффет, или когда открывается биржа в Гонконге или в Нью-Йорке. Если ты считаешь себя инвестором, ты должен это знать. Если ты считаешь себя востребованным артистом, ты должен знать, что происходит в том виде искусства, которым ты занимаешься, чтобы вовремя адаптироваться под меняющийся мир. Надо знать свою работу. Она заключается не только в том, чтобы выйти на сцену и исполнить номер, но и в том, чтобы знать, что происходит.
— Как артисты обращаются с собственным телом?
— Ты тоже должен его знать. Травмы чаще всего случаются от незнания собственных возможностей. Бывает, человек тренируется всю жизнь ради того, чтобы стать олимпийским чемпионом, а у него слишком короткие руки, и он никогда им не будет. Он должен понимать, что на коне (имеется в виду гимнастический снаряд. — Эксперт) он не выиграет с такими руками. Надо уважать свое тело. Надо относиться к нему как к Священному Граалю. Это твой хлеб. В Цирке дю Солей весь мой день был выстроен под вечерний спектакль: то, как я питаюсь, то как я к себе отношусь, сколько часов сплю.
— Сколько у вас было спектаклей?
— 475 в году. И так в течение десяти лет. Плюс репетиции и мастер-классы.
— Как это возможно?
— Человек адаптируется ко всему. Это была не самая плохая жизнь: первый спектакль начинался в шесть, второй в девять. Все это выдержать — удел очень крепких людей с правильно выстроенной психикой.
— И вы в таком режиме еще успевали жить?
— Конечно. Успевали и жить, и наслаждаться жизнью, и детей растить. Успевали делать все. Я знаю человека, который не пропустил ни одного из 475 спектаклей за двадцать лет. Это профессиональное отношение к работе. Когда айтишник строчит коды весь день и всю ночь, это такая же работа. Я знаю свое тело. Я не насилую его. Если бы не дисциплина, я бы поломал свое тело. Я его поддерживаю всегда в хорошем состоянии. Я всегда разминаюсь и знаю, как долго надо это делать. Я никогда в жизни не осмелюсь сделать на танцполе сальто назад, хотя я делаю тройное сальто назад, потому что есть вероятность, что я могу упасть. Я не катаюсь на велосипеде без шлема. Я не катаюсь на горных лыжах.
— Как вы оцениваете риски? Какие-то действия не делаете, потому что они заключают в себе риск травмы, а выглядящий куда более рискованным номер на сцене вы можете исполнить.
— То, что происходит на сцене это правильное исполнение трюка. Вы же не задумываетесь о каждом своем шаге: «Правильно я его делаю или нет?» Так можно сойти с ума. А мы на сцене продумываем каждый шаг.
— Как вы поняли, что исполнения трюков для вас достаточно, и пора переходит в другое качество?
— У меня появился страх падения. Мне стало тяжело выполнять трюки. Мышцы перестали быть эластичными. Но мне не пришлось делать выбор. Жизнь меня к нему подвела сама. Когда ты занимаешься постановкой, ты уже не можешь быть занят ничем другим. Сейчас я продлеваю свою артистическую жизнь, глядя на то, как мои артисты работают на сцене. Я тоже к ним подключен. Я знаю, что они чувствуют.
— Как Цирк дю Солей изменил индустрию?
— Он стал примером для подражания для огромного числа компаний. Самые наивные подражают его спектаклям. Но Цирк дю Солей это не спектакль, это компания и люди, которые в состоянии организовывать невероятные туры. Спектакль это вершина айсберга. Весь айсберг спрятан под водой. А это, что нужно копировать: отношение к постановочному процессу и к артистам. Например, если в туре есть хоть один ребёнок, в нем появляется школа. С ними ездят учителя по всем предметам. И все это для одного человека. У моей подруги дочь таким образом окончила школу.
— Возможно ли создать аналог такой компании, или Цирк дю Солей так велик, что с ним невозможно конкурировать?
— С ним не надо конкурировать. На первой странице книги «Стратегия голубого океана» упоминается Цирк дю Солей, потому что он не стал ни с кем конкурировать. Он стал создавать собственный «голубой океан». Это ровно то, чем мы и занимаемся. Мы не конкурируем ни с Цирком на проспекте Вернадского, ни с Цирком Никулина. Мы не цирк, мы другое. Мы всячески стремится к тому, чтобы создать собственное направление, которое позволит нам от всех отличаться. Есть два написания слово цирк: английское — circus и французское — cirque. И если зрители видят на афише слово circus, то они понимают, что они идут на классический цирк. Cirque для них стал определением нового необычного театра. У нас пока такого слова нет, но мы его обязательно придумаем. И тогда все будет совершенно иначе.
– новый журнал для тех, кто развивает Россию.