Росстат подвел предварительные итоги экономического 2018 года. Скромные по мировым меркам 2,3% прироста ВВП произвели на следящую за экономическими новостями публику эффект разорвавшейся бомбы: значение оказалось рекордным за последние шесть лет, превышало все разумные ожидания, включая официальные прогнозы ЦБ и МЭР, а главное — плохо сочеталось со стагнационным, за редким исключением, настроением бизнеса и продолжающимся уже пять лет кряду сжатием реального содержимого кошельков потребителей. Недоверие к цифре подогрели участившиеся масштабные пересмотры ранее обнародованных данных по части строительства и инвестиций, не удостоившиеся скрупулезных разъяснений, а также недавняя смена руководства статведомства.
Проведенный «Экспертом» анализ с привлечением лучших в стране спецов по экономстатистике принес две новости: плохую и хорошую. Хорошая новость заключается в том, что странная цифра не ошибка и не фальсификация, это честный результат честного счета по международно признанной методике на основе всей имеющейся в распоряжении Росстата информации. Просто этой самой первичной информации на сегодняшний день еще категорически мало, чтобы считать первую оценку роста ВВП за прошлый год достаточно надежной. А следовательно, подлежащей содержательной трактовке и сравнению с итогами предыдущих лет.
И это есть скверная новость: по большому счету мы не знаем, каков был рост ВВП в 2018 году. Более того, мы не узнаем надежной цифры еще очень долго. Вторая уточняющая оценка появится 1 апреля (черт, ведь опять никто не поверит!), есть ненулевая вероятность, что уточнения будут ежеквартальными, до конца года.
И это нормально. Это не нерадивость Росстата, а норма работы всех уважающих себя статистических служб мира. Правда, последние имеют обыкновение давать подробные разъяснения причин и результатов поправок. Более того, скажем, Британская статистическая служба публикует так называемые треугольные таблицы пересмотров, отражающие данные всех пересмотров показателей за весь период наблюдения. Маленький пример: согласно этим таблицам, последний раз данные за первый квартал 1991 года были пересмотрены в сентябре 2014 (!) года.
Такая скрупулезность, безусловно, похвальна. Но сам пример заставляет задуматься о прикладном значении данных макроэкономической статистики. Вопреки обывательским представлениям эти данные качественно отличны от результатов, скажем, физических измерений. Речь даже не идет о пресловутой средней температуре по больнице. Даже средняя температура в экономической статистике оценивается с приемлемой точностью с таким запаздыванием, когда экс-пациентам больницы, даже выздоровевшим, уже все равно, какая у них была когда-то температура.
Даже многоопытному Национальному бюро экономического анализа США требуется более года для надежного определения поворотных точек бизнес-цикла. Скажем, последний разворот хозяйственной конъюнктуры от спада к росту оно зафиксировало с лагом 15 месяцев, в сентябре 2010 года. Таким образом, в течение около полутора лет ни правительство, ни Конгресс, ни ФРС, ни бизнес доподлинно не знают, на каком участке траектории развития цикла находится экономика. И действуют с изрядной долей риска.
Здесь уместно напомнить остроумную классификацию темпов экономического роста блестящего экономиста Якова Паппэ, к великому сожалению, ушедшего из жизни в 2017 году: «Если рост ВВП (или спад) составляет от 0 до 2%, о нем знают только статистики; при росте в диапазоне от 2 до 5% его ощущают бизнесмены в растущих секторах экономики; рост темпом 5–8% в год ощущает большинство населения, и, наконец, темпы свыше 8% дают феномен экономического чуда: когда такие темпы сохраняются в течение хотя бы десяти лет, страна переходит в другое качественное состояние».
Что точно можно сказать прямо сейчас, российская экономика находится сегодня в первой категории темпов, отличных от нуля на величины, заведомо находящиеся в пределах точности расчета агрегированных макропоказателей верхнего уровня. Так что можно расслабиться. А точные цифры мы узнаем впоследствии, из книжек экономических историков.
