Январь — особый месяц для военного Ленинграда. Это самый разгар ожесточенных сражений по деблокированию северной столицы. В январе 1942 года началась Любаньская наступательная операция, позволившая сорвать назначенный на весну решающий штурм Ленинграда вермахтом. В январе 1943 года стартовала операция «Искра», в ходе которой была разорвана удушающая город блокадная петля. В январе 1944-го в ходе операции «Январский гром» советские войска разгромили 18-ю немецкую армию и отбросили ее далеко от Ленинграда — вражеская блокада была окончательно снята.
Всего этого, вероятно, не случилось бы, не удержи мы за счет неимоверных жертв крохотный клочок земли на левом берегу Невы. За два военных года на этом плацдарме, прозванном «Невским пятачком», полегло, по разным оценкам, от пятидесяти тысяч до двухсот тысяч наших солдат. Сегодня мы хотим рассказать подробнее об их подвиге.
Серп и молот
На карте Ленинградской области это страшное место выглядит скромно и даже живописно: серповидный изгиб Невы уходит дугой на лесистый западный («советский») берег, оставляя стиснутую с обеих сторон дубравой совершенно голую восточную выпуклость на «немецкой» стороне. Голой она стала в 1941–1943 годах, обильно политая смертоносным дождем с обеих берегов так, что до сих пор здесь не растут деревья, а местами даже и трава. Почва нашпигована свинцом до такой степени, что металлодетекторы сходят с ума. По сей день в ней находят неразорвавшиеся мины и снаряды, а в реке — утонувшие танки.
Некоторые исследователи утверждают, что по числу потерь каждый квадратный метр Невского пятачка полит кровью от двух до семнадцати советских солдат. Вероятнее всего, это не так — подобной концентрации войск на всем Ленинградском фронте за без малого три года блокады просто не было. Но и самые минимальные оценки потерь свидетельствуют, что на самом «пятачке», переправе и на правом берегу в районе Невской Дубровки и лесокомбината полегла без малого общевойсковая армия.
Со стороны вермахта на участке фронта от деревни Арбузово до Московской Дубровки потери тоже были внушительными — от десяти тысяч до сорока тысяч солдат.
Вопрос, который до сих пор волнует экспертов: почему именно на этом участке необходимо было расшибать лоб в кровь в бесплодных штурмах с обеих сторон? Что мешало форсировать Неву южнее или севернее? Почему нельзя было менять диспозицию, маневрировать, совершить такой же обходной маневр через зимнюю Ладогу, подобно сделанному подразделениями РККА в советско-финской войне 1939–1940 годов, и выйти по льду Финского залива во вражеский тыл?
Во многом здесь сказался географический фактор. Нева в этом месте не широка — всего 250–300 метров. Близко подходят дороги с твердым покрытием, на западном берегу рядом рокадная железная дорога до Шлиссельбурга.
При этом выше и ниже по течению как правый, так и левый берега достаточно круты для переправы, пойма болотистая — не развернешься и не применишь тяжелую технику.
Так что волею природы именно здесь развернулись невиданные по ожесточенности бои, когда на карте стояла судьба Ленинграда.
От штурма к осаде
Руководство фашистской Германии поначалу не планировало блокировать город. План «Барбаросса» предполагал разгром СССР в ходе молниеносной войны в результате трех массированных ударов по стратегическим направлениям на Ленинград, Москву и Киев. Захват этих целей предполагалось осуществить за двенадцать недель. На ленинградском направлении наступала группа армий «Север» под командованием фельдмаршала Вильгельма фон Лееба в составе 26 дивизий. Ударный кулак Лееба составляли 4-я танковая группа Эриха Гепнера и более тысячи боевых самолетов 1-го воздушного флота.
Однако наступление немцев встретило отчаянное сопротивление советских войск и ополченцев. В двадцатых числах августа стало очевидно, что одновременно продолжать наступление на Ленинград и Москву сил у вермахта уже не хватает, пришло время определить приоритеты.
Директива Адольфа Гитлера, в которой предписывалась «плотная блокада Ленинграда», причем по «наименьшему радиусу», и соединение с финскими войсками, датирована 21 августа 1941 года. Именно тогда Гитлер отказался от идеи штурма города, а вскоре танковый кулак Гепнера был переброшен под Москву.
Однако фон Лееб, дабы сохранить наступательный дух войск, не торопился доводить директиву Гитлера до подчиненных. Только 28 августа последовал приказ по группе армий «Север»: Ленинград надлежит окружить. В приказе, в частности, говорилось: «…после подавления сил ПВО и истребительной авиации противника подлежат разрушению водопровод, склады и электростанции, которые обеспечивают жизнедеятельность города и его способность к обороне».
Капитуляцию не принимать
Восьмого сентября 1941-го немцы взяли Шлиссельбург. Сухопутная связь с Ленинградом (а в нем тогда находилось чуть менее трех миллионов человек), его ближайшими пригородами и четырьмя армиями Ленинградского фронта оказалась прервана — начался отсчет долгих 872 дней блокады.
По подсчетам историков, число умерших от голода, холода, бомбежек и артобстрелов ленинградцев за время блокады составляет от восьмисот тысяч до миллиона человек. Самой страшной оказалась первая блокадная зима, с особенно лютыми морозами и самым острым дефицитом продовольствия, когда в городе каждый день умирало от истощения более трех тысяч человек.
Еще одна цитата из немецких военных архивов. Из приказа от 13 сентября 1941 года по 1-й пехотной дивизии вермахта, стоявшей в нескольких километрах от Ленинграда: «Перед дивизией участок фронта — окружение Петербурга с мирными жителями. Будем обходиться с ним как с крепостью и голодом заставим сдаться. Эта борьба требует, чтобы у нас не появилось ни малейшей жалости к голодающему населению, даже к женщинам и детям. Они являются русскими, которые, где это только было возможно, совершали жестокие преступления в отношении наших товарищей. Поэтому я приказываю, что ни один русский солдат и ни одно гражданское лицо, будь то мужчина, женщина или ребенок, не будет пропущен через наш фронт. Их следует держать на расстоянии огнем наших частей, находящихся на передовой, а если они все же прорвутся — расстреливать. Каждый солдат дивизии должен быть подробно проинформирован об этом».
В этом контексте кажутся просто неуместными идеи некоторых сегодняшних наших соотечественников, считающих, что надо было просто сдать Ленинград врагу, сохранив тем самым жизни сотен тысяч его жителей. Так вот, документы свидетельствуют, что даже потеря чести не спасла бы эти жизни. Из сегодняшнего комфорта «умникам», вероятно, трудно понять, что война Гитлера против СССР, в отличие от его европейских походов, велась на уничтожение.
Двадцать девятого августа 1941 года из Ленинграда ушли последние железнодорожные эшелоны. Это были два эвакопоезда. Выйдя рано утром, они успели проскочить уже разбитую бомбами станцию Мга.
В этот же день финские войска заняли Выборг, а еще через два дня достигли на Карельском перешейке линии советско-финской границы 1939 года, после чего их дальнейшее продвижение на Ленинград приостановилось. В то же время между Ладожским и Онежским озерами старая граница была пересечена на всем ее протяжении и на значительную глубину. Несмотря на отсутствие активных наступательных действий, финны плотно держали северное полукольцо блокады Ленинграда на Карельском перешейке и до Свири в Приладожье, снабжая гитлеровцев в полном объеме развединформацией.
Немецкий пятачок
Тридцать первого августа командиру 20-й моторизованной дивизии вермахта генерал-майору Хансу Цорну была поставлена задача овладеть плацдармом на противоположной стороне Невы в районе Островки или Дубровки. Однако все попытки переправиться на западный берег были отбиты красноармейцами с большими потерями для наступавших, после чего активность вермахта на этом участке сошла на нет.
«Мы думали маршировать по улицам Ленинграда к первому августа. Черта с два! Русские все дольше удивляют нас своим упорством. Бьются до последнего патрона. Невиданное, неслыханное дьявольское упорство. Похоронные команды делают кладбище за кладбищем для наших солдат и офицеров… Четыре дня ожесточенных сражений с русскими за переправу через Неву не дали желанных результатов. Мы попали в какую-то мясорубку! Сотни наших товарищей не нуждаются в похоронах, они покоятся на дне русской реки», — писал в своем дневнике убитый обер-лейтенант, подсумок которого попал к советским бойцам.
Интересно, что к этому моменту, по свидетельству «комдива-115» генерал-майора Василия Конькова, данный участок Невы обороняли всего два батальона народного ополчения — железные ленинградцы…
Кровавая мясорубка
Со своей стороны и командованию Ленинградского фронта был жизненно необходим плацдарм на восточном берегу — именно здесь был кратчайший путь (10–15 километров) к подразделениям Волховского фронта, пытавшимся через Синявинские высоты разорвать кольцо блокады. Успех операции не только позволил бы восстановить единый фронт, но и отрезал бы от основных сил немецкие подразделения группы армий «Север», вышедшие к Ладожскому озеру. Таким видел план развития событий срочно примчавшийся из ставки 14 сентября 1941 года спасать Ленинград генерал армии Георгий Жуков. Обстановка на фронте в этот момент как раз складывалась удачно. Разведка доложила, что главные силы 39-го моторизованного корпуса и левого крыла 16-й армии немцы передислоцировали на тихвинское направление.
Для решения задачи в сентябре 1941 года была сформирована Невская оперативная группа (НОГ) в составе четырех стрелковых дивизий и двух дивизий НКВД, 11-й стрелковой и 4-й бригады морской пехоты, а также трех истребительных батальонов с приданной бронетехникой и артиллерией под командованием генерал-лейтенанта Петра Пшенникова в составе Ленинградского фронта. Из ее состава 115-я дивизия генерала Василия Конькова, усиленная морпехами, должна была прорваться на левый берег Невы, захватить плацдарм и развивать наступление на Мгу. Для десантной операции собрали все найденные на правом берегу рыбацкие и ленинградские прогулочные лодки, смастерили десятки паромов для техники.
В дождливую ночь с 19 на 20 сентября 1941 года батальон старшего лейтенанта Василия Дубика скрытно переправился на левый берег, штыками переколол боевое охранение немцев и с помощью морпехов выбил части их 20-й моторизованной дивизии из деревни Арбузово. Вслед за ним на расширение плацдарма отправились батальон НКВД и другие части дивизии с артиллерией — всего 1166 человек. «Чекисты» были беспредельно злыми: именно их 1-я дивизия НКВД, обливаясь кровью, с тяжелейшими боями отступала из-под Мги и до последнего защищала левый берег. Теперь наступил час расквитаться и вернуть упущенное.
Вместе с товарищами рвался в бой 30-летний бывший матрос-сигнальщик, а в тот момент боец 20-й дивизии НКВД Владимир Спиридонович Путин (отец будущего президента, они с женой Марией Ивановной пережили блокаду; старший брат президента Виктор Путин ее не пережил). Здесь Владимира тяжело ранят через несколько месяцев.
На этом же участке открыл свой счет снайпер Тэшабой Адилов, «рекордсмен Невского пятачка», сумевший продержаться в этом пекле 48 суток и «нащелкавший» 108 гитлеровцев.
За несколько суток непрерывных атак и контратак плацдарм расширился на 800–1000 метров в длину и две тысячи метров в ширину, но на большее сил у наших бойцов не хватило. У морпехов погибло до 80% личного состава, огромные потери были у стрелков. Но и немцы генерал-майора Цорна, растянутые от Шлиссельбурга до Отрадного, даже усиленные 8-й танковой дивизией, были совершенно обескровлены. В начале октября, когда моторизованную дивизию Цорна переводили в тыл, из семи тысяч бойцов личного состава число потерь составило 2411 человек.
После перегруппировки сил в октябре бои на Невском пятачке достигли наивысшего накала. Наши бойцы пытались расширить захваченную территорию и организовать наступление на Синявино, навстречу 54-й армии Волховского фронта, части вермахта — сбросить противника в Неву.
«Так он и в историю вошел — “Невский пятачок”. Это была ровная песчаная, с редкими кустиками местность. Вроде пляжа. И “пятачок”, и зеркало реки насквозь просматривались и простреливались противником, — вспоминал командир стрелкового батальона Илларион Попов. — Снаряды и бомбы, взрывая его вдоль и поперек, поднимали тучу пыли. Она засыпала глаза, набивалась в уши, в рот, засоряла оружие. Чтобы сохранить в исправности винтовки и пулеметы, бойцы обертывали трущиеся металлические части тряпками. Окопы, вырытые в песке, быстро оседали и осыпались, а укрепить их было нечем — леса не было».
В ноябрьских боях всего за пять дней подразделения НОГ (командование перешло к генералу Конькову) потеряли пять тысяч бойцов. Ежесуточно на правый берег переправляли порядка трехсот раненых. У гитлеровцев 1-я пехотная дивизия генерал-лейтенанта Филиппа Клеффеля в обороне лишилась полутора тысяч солдат (в среднем девяносто в сутки). Немецкий историк Герберт Водаж в книге «Прошедшие ад» отмечал: «Пулеметы, винтовки, ручные гранаты, приклады, саперные лопатки и штыки были оружием, с которым бросались друг на друга солдаты с обеих сторон. Страшный исход этих боев и через десятилетия остается в памяти бывших немецких десантников».
К началу 1942 года через бои на пятачке прошли десять советских дивизий, потери которых до сих пор точно не подсчитаны (в среднем их оценивали в 95% от первоначального формирования). Однако прорваться к своим — частям Волховской оперативной группы (ВОГ) — так и не удалось.
«К моменту высадки нашей роты все окопы, ходы сообщений были забиты замерзшими трупами, — вспоминал ветеран 115-й дивизии Юрий Пореш. — Они лежали на всей площади пятачка, там, где их настигла пуля или осколок. Трудно об этом вспоминать, но так было: укрытие, в котором мне и двум моим товарищам довелось разместиться, было вместо наката перекрыто окоченевшими трупами, трупами были частично выложены стены, амбразуры для ведения огня были оборудованы между трупами, уложенными вдоль окопов вместо бруствера. Вся площадь пятачка представляла собой кладбище незахороненных солдат и офицеров. Ни одного деревца или куста, ни одного кирпича на кирпиче — все снесено огнем… Все это на фоне постоянного грохота нашей и немецкой канонады, специфического запаха минного пороха, отвратительного звука немецких штурмовиков, стона раненых, мата живых, кроющих немцев, войну и этот гиблый пятачок, а иногда и наших артиллеристов, лупивших по своим позициям».
Не зря
Можно, конечно, обвинять командование Ленинградского фронта в необоснованном перемалывании своей живой силы в этой гигантской мясорубке. Только «Невский пятачок» — это не особый случай. До него была линия Маннергейма в финском походе 1939 года, параллельно — Зеленая брама под Уманью, Вязьма, Ржев, Демянская операция. Чуть позже — так называемая третья битва за Харьков 1943 года, Миус-фронт. Везде ошибки командования, недооценка сил противника, слабое маневрирование и в результате огромные потери в войсках, исчисляемые порой сотнями тысяч человек. Все это — кровавая школа первых лет войны, позволившая в мае 1945 года с отличием сдать экзамен в «берлинской академии».
На вопрос современных «властителей дум» определенной части населения «а оно того стоило?» лучше всех ответил боец Юрий Пореш: «В условиях блокированного фашистами Ленинграда и всех жесточайших бед, вызванных этой блокадой, такой вопрос возникнуть не мог. Это потом, когда были подсчитаны потери убитыми, ранеными, искалеченными, нам, оставшимся в живых, стало жутко от реальной цены этого пятачка, и возник этот вопрос: “А стоило ли?” А Невская Дубровка в то время была единственной надеждой на прорыв блокады и снятие угрозы голодной смерти оставшихся еще в живых ленинградцев, ведь от Невского пятачка до боевых порядков Волховского фронта было всего-то семь километров».
Не надо забывать и о том, что невский плацдарм в течение многих месяцев оттягивал на себя лучшие силы группы армий «Север» и «пережевывал» вражеские дивизии стальными челюстями. К тому же героическое упорство его защитников развеяли иллюзии руководства Финляндии (таковые наблюдались у президента Ристо Рюти, заявившего в сентябре 1941 года немецкому посланнику: «Ленинград надо ликвидировать как крупный город») о возможности наступательной операции. Именно пассивность финской Карельской армии позволила советскому командованию перебрасывать войска с перешейка на Неву.
Так, защитники Невского пятачка участвовали и в Любаньской операции Волховского фронта в январе 1942 года, оттягивая на себя значительные силы противника, предназначенные для весеннего штурма Ленинграда. Это стало, возможно, еще более важной задачей, чем расширение плацдарма.
По признанию генерал-майора вермахта Эдгара фон Бутлара, «…русские добились срыва запланированной немцами операции по захвату Ленинграда, для проведения которой в распоряжение группы армии “Север” перебрасывались основные силы освободившейся под Севастополем 11-й армии под командованием фельдмаршала Эриха фон Манштейна. Эти силы были почти полностью уничтожены противником у Петрокрепости в боях за горловину и на других опасных участках фронта. Таким образом, 11-я армия не была использована…»
Кроме того, немцами не была реализована и вторая стратегическая задача: не удержан Тихвин, с которого в 1942 году планировалось развивать наступление восточнее Ладожского озера для соединения с финнами уже на Свири, что перерезало бы Ленинграду еще и Дорогу жизни. Именно кратковременное падение Тихвина в ноябре 1941 года создало критическое положение в городе, когда ежесуточный хлебный паек пришлось сократить до 150 граммов.
Стойкость
До весны 1942 года немцам не удалось сбросить в воду защитников Невского пятачка. Получилось только локализовать их, отгородившись минными полями и колючей проволокой, долбя ежедневно артиллерией по голому пятачку. Подсчитано, что каждый день на этот участок обрушивалось до пятидесяти тысяч снарядов, мин и авиабомб.
Именно от артиллерийского огня советские войска несли самые большие потери.
Сразу после образования пятачка немцы подтянули к нему 20-й дивизион артиллерийско-инструментальной разведки 20-й моторизованной дивизии, инженеры которого с дальномерами с точностью до метра расписали каждую точку плацдарма. На Келколовских высотах была размещена крупнокалиберная артиллерия (французские 150-миллиметровые гаубицы и 210-миллиметровые минометы), изо дня в день утюжившая кровавый плацдарм. Подавить эту батарею огнем у наших соединений не было никакой возможности.
«Попав на пятачок, я убедился, насколько прав был начальник штаба армии, когда говорил о плотности огня противника. Уже после войны я узнал, что гитлеровцы выпускали по плацдарму, правому берегу, переправам и подходам к ним до двух тысяч снарядов и мин в час», — вспоминал начальник штаба 168-й стрелковой дивизии майор Семен Борщев.
Организовать хотя бы скудное, даже по блокадным меркам, питание бойцов оказалось крайне сложной задачей. Все восемнадцать переправленных на восточный берег полевых кухонь были уничтожены немцами. Приходилось, рискуя жизнью, ежедневно в термосах на лодках перевозить питание с западного берега. По сути, пятачок защищали впроголодь. Да и не до того было.
Однако то, что не смог сделать металл, сделала мать-природа. В конце апреля на Неве начался ледоход, что прервало сообщение пятачка с правым берегом и возможность посылки боеприпасов и подкреплений. Этим воспользовались немцы, начав срочное наступление на плацдарм. К тому моменту там оставалось около тысячи бойцов 330-го полка. За неделю боев почти все они погибли, через ледяную воду удалось перебраться к своим лишь 123 израненным солдатам.
Хеннеке Кардель в «Истории 170-й пехотной дивизии» писал: «Только старые командиры, познавшие бойню Первой мировой войны, могли припомнить, что видели нечто подобное Невскому плацдарму. Лишь изредка торчал раздробленный пень на земле, перепаханной тяжелой артиллерией, реактивными минометами и авиабомбами. Подбитые танки стояли возле глубоких воронок и окопов, ведущих к русским траншеям. Из стен окопов торчали руки и ноги убитых русских солдат. Все остальное было засыпано землей после взрывов снарядов. Кругом были минные заграждения».
Почти полгода на пятачке наблюдалось относительное затишье — лишь артиллерийская дуэль через Неву. Вермахт все силы бросил на Сталинград, Крым и Кавказ. Советские войска накапливали силы для повторного рывка «за речку». Другого выхода у них не было — Ленинград медленно и мучительно умирал. Его нужно было спасать любой ценой.
Вторая попытка
Ровно через год после первой операции, в сентябре 1942 года, подразделения НОГ, усиленные легкими плавающими танками Т-38, уже учитывая предыдущий опыт, пошли на «второй заход».
Как раз вовремя. Волховский фронт под командованием генерала армии Кирилла Мерецкова находился в критической ситуации. 2-я ударная армия во второй раз за полгода попала в окружение в районе Синявинских высот (первый раз, в июле, попал в плен ее командующий генерал Андрей Власов). Если бы фронт сдал позиции, то немцы могли бы обойти Ладожское озеро с востока и перерезать Дорогу жизни. Тогда все жертвы Невского пятачка были бы напрасны.
Переправа через Неву подразделений трех стрелковых дивизий сразу в четырех местах вынудила командование группы армий «Север» снять с Волховского фронта 28-ю егерскую дивизию генерала Йохана Зиннхубера и ею затыкать прорыв. Получался тришкин кафтан: Волховский фронт под Синявином устоял, но и сбросить ленинградцев с обновленного пятачка егерям не удалось.
И на этот раз кульминации бои здесь достигли в ноябре. Командующий 18-й армией вермахта генерал-лейтенант Георг Линдеманн бросил на ликвидацию плацдарма все, что у него было. Однако теперь уже с правого берега советская артиллерия (150 стволов, включая реактивные минометы «Катюша») превратила в кровавую кашу наступающие 391-й и 399-й пехотные полки гитлеровцев.
В бесплодных атаках на Синявинских высотах и на Невском пятачке, по подсчетам Мерецкова, «потери немецких войск убитыми и пленными составили около 60 тысяч человек, а в технике — 260 самолетов, 200 танков, 600 орудий и минометов. По показаниям пленных, в ротах большинства дивизий осталось в строю по двадцать человек». После этого Манштейн заявил, что «о наступлении на Ленинград теперь не может идти и речи».
Искра жизни
За несколько месяцев уже новый гарнизон плацдарма создал из него неприступную крепость. Благо часть оборонных предприятий Ленинграда не была эвакуирована и работала. А тяжелые танки КВ с конвейера Кировского завода сразу уходили на фронт, который шел практически по заводской территории.
Символично, что именно с Невского пятачка 12 января 1943 года началась успешная операция по деблокированию Ленинграда — «Искра».
Понимая, что русские готовят очередной прорыв, Линдеманн загнал на шлиссельбургско-синявинский выступ до 60 тысяч солдат и 50 танков, пытаясь вновь «плечами» удержать клещи двух советских фронтов. На этот раз объединенные усилия НОГ и ВОГ попросту расплющили вермахт на этой наковальне.
Двенадцатого января части 67-й армии генерал-майора Михаила Духанова, созданной на базе НОГ, по льду форсировали Неву на всем 13-километровом участке от Шлиссельбурга до Невского пятачка. Навстречу севернее Синявино после двухчасовой артподготовки устремилась 2-я ударная армия ВОГ.
С пятачка ударила 45-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора Анатолия Краснова, по рукам и ногам связав пехотную дивизию вермахта и обеспечив таким образом прорыв на соседнем участке 136-й дивизии в районе Марьино с захватом 8-й ГРЭС — опорного узла обороны немцев. Два фронта должны были корректировать огонь артиллерии, ибо в узком коридоре снаряды запросто могли накрыть свою наступающую пехоту с другой стороны.
Шесть дней боев, когда чуть ли не за каждый метр приходилось платить кровью сотен бойцов, позволил в пыль размолоть обороняющихся. Апофеозом сражения стало появление 18 января на поле боя новейшего тяжелого немецкого танка Т-VI «Тигр». Одну машину удалось подбить, и ее уволок в немецкий тыл тягач, но вторая застряла на торфяном поле и была покинута экипажем, забывшим даже техпаспорт машины.
Это был поистине царский подарок наступающим. Мерецков писал: «Позднее я распорядился переправить “Тигр” на наш опытный полигон, где изучили стойкость его брони и выявили уязвимые места. Наша промышленность создала новые, очень мощные снаряды и САУ — самоходно-артиллерийские установки со 152-миллиметровым орудием. И летом 1943 года, предприняв массированные атаки тяжелыми танками на Курской дуге, гитлеровцы не застали нас врасплох. Герои-бронебойщики Волховского фронта посодействовали срыву фашистского плана “Цитадель”».
Вечером 18 января 1943 года Совинформбюро объявило ленинградцам, что блокада прорвана. Душившие их полтора года тиски ослаблены, армия ценой неимоверных усилий и потерь пробила сухопутный восточный коридор на южном берегу Ладоги. Город понял: он будет жить.
