Павел Ситников — российский хакер, который рассекретил себя несколько лет назад, когда испугался за свою жизнь. По той же причине он нанес на тело множество татуировок — чтобы его можно было опознать. Иногда его имя мелькает в СМИ, когда речь заходит о слитых данных — клиентов банков, крупных магазинов. Эти сливы приписываются ему. Ему много чего приписывается — не только сливы, но и разнообразные взломы, вбросы, влияние на внешнюю политику. Мы встретились с ним в Великих Луках, где он живет, чтобы выяснить, кто такой «русский хакер», чем он руководствуется, что у него на душе, есть ли вообще у него душа и действительно ли хакеры настолько всесильны, что могут влиять на политику. Но главной темой стал цифровой контроль за простым человеком, который не могут игнорировать даже хакеры.

Павел Ситников, рассекретивший себя хакер, заходит в полутемный гостиничный бар в Великих Луках, который сам и выбрал для встречи. Настороженно оглядывается: все столики пусты. Снимает с головы черную шапочку, садится за мой стол. С настороженностью смотрит на меня.

— Какой чистый воздух в Великих Луках, — говорю я.

— Вы же про цифровой контроль хотели поговорить. — Он придвигается к столу и начинает сбивчиво: — Ну, вас уже всех контролируют. Но вы не переживайте, все равно на Лубянке одни тупорезы работают. Они меня хотели в Америку обменять на кардера какого-то (кардинг. — мошенничество с картами. — «Эксперт»).

— Зачем же они вас хотели отдать?

— А я им неинтересен. Меня это воровство с карт вообще не интересует. Нет, меня бы там не посадили, но заставили бы работать на ЦРУ. Я б там весь в почете сидел. Меня любое государство примет с распростертыми объятиями. А наши — тупорезы знатные, денег не платят, поэтому у нас все на патриотизме. Мы (хакеры. — «Эксперт»), когда хотим им помочь, помогаем, когда не хотим, не помогаем. Но технологии и алгоритмы тотального контроля им в руки никто из профессионалов никогда не отдаст.

— Почему?

— Не, это недостойно. Ну блин, если б они умели ими адекватно пользоваться — раскрывали преступления или превентивно прогнозировали их, но у них же все ради бабок. Москва — это же вообще… В регионах ребята в конторах действительно безопасностью занимаются, а Москва и Питер только бабки охраняют.

— От кого?

— От более умных людей. Я бабками не занимаюсь. Я занимаюсь шпионажем. Ну или вот два последних хайпа я сделал — слил все банки России (базы данных клиентов. — «Эксперт»). Сейчас еще клиентов ВТБ туда добавил.

— А где вы их взяли?

— А мошенники со мной поделились.

— А слили зачем?

— Ну… это весело. Этих людей (клиентов из слитых баз. — «Эксперт») постоянно долбят, долбят мошенники. А банки в курсе этого, но они этого не афишируют, короче. Чем меня сильно напрягают. Ребята, вы своим клиентам эсэмэски хотя бы разошлите: «Вы, наши клиенты, извините, произошла утечка. Будьте бдительны». Нет, они этого не делают. И этих людей по-разному обувают телефонными звонками. Данных на них хватает — номер карточки, телефона, фамилия, имя, отчество. А люди — лохи. Если они в один банк зашли, то, что бы ни случилось, в другой не переходят. Поэтому банки на сливы забивают.

— А все-таки зачем вам эти сливы?

— Первое: когда я эти базы в паблик выкладываю, их уже перестают продавать и зарабатывать на них деньги — это же целый бизнес. Продают их те, кто эту базу достал, а покупают мошенники.

— А хакеры взламывают базы банков, чтобы заработать на продаже информации?

— Их бесит ситуация с безопасностью банков, как и меня. Есть в банках реальные ребята, которые решают разные такие вопросы. Их никто не знает, у них даже нет номеров телефонов. Но когда происходит такой инцидент, я сразу с ними списываюсь и предупреждаю: «Ребят, так и так, сегодня в паблик вываливаю. Давайте как-нибудь порешаем. Даю неделю».

— Что конкретно вас бесит — несовершенство банковской системы?

— Нет. Во-первых, нам просто весело.

— Как это — весело?

— Ну, обычный человек из деревни, такой дурачок, как я, может полстраны — фьють! — и всё. Это очень весело. Вот все себе льстят, что их хакеры возьмут и взломают. А у вас миллион долларов есть? Нету? Все, до свидания. Чтобы хакер вас взломал, ему надо сначала заплатить.

Нетайная тайна

— А вы в деревне родились?

— Я — в Питере. Там мои родители в институте учились. Но живу я в Великих Луках. Они деревня для Москвы. Вы видели, сколько джипов у нас по городу ездит?

— Да. А откуда тут у людей деньги на джипы?

— А тут стратегический объект Российской Федерации. Во-первых — мясокомбинат. Присутствует тут у нас и военная тематика. А сейчас тут еще один из ЦОДов будет построен, центр обработки данных, — это такой большой кластер, как Google. Они же хотят нас всех на одну карточку перевести, чтобы там все наши данные были. Это отлично! Нам проще будет вашими данными торговать. Ну а что вы хотите? Если вам это не нравится, идите митингуйте. Только эта тема — митинги-фигитинги — никак не работает. Никто на такой митинг не выйдет. Людей уже всех на цифровую иглу посадили. Моей бабуле теперь, чтобы куда-то попасть, нужно через «цифру» записываться. А она в компьютерах вообще не рубит. Это мне надо к ней приехать и еще ей с этим помогать. А у нас таких бабушек по всей стране — нормально.

— Только не у всех внуки — хакеры.

— Да вас всех на иглу посадили. Сейчас у вас будет система учета. Деньги, я думаю, у вас тоже скоро вынут, «налика» уже мало осталось. С обналом проблемы пошли. Все деньги — в «цифрах». И тогда вас можно абсолютно контролировать. Правительство подумало, что вы некорректный какой-то человек, и — раз — вам ноль на счете. «Сбой, извините! Вот суд — обращайтесь». Пока суд будет год рассматривать ваше дело, вы умрете с голоду. Это отлично! Отлично, вас легче будет обносить. Но всем по барабану. Да вы радуйтесь! Вам в инстаграме сумочки предлагают. Раньше к вам человек на улице подходил, вы его чурались, а в инстаграме вас просто посчитали и сделали вам удобно — не куча всего и глаза не разбегаются, а как будто для вас сумочка прямо. Ты только успел возле телефона про сумочку сказать, и она уже в ленте. А чё вам не нравится? Вам такая честь оказана — вами лично кто-то интересуется.

— Мной и еще всем миром. Всем пользователям аналогично что-то предлагают.

— Ну так пользуйтесь этим или откажитесь. Нет, не можете отказаться.

— Но хочется и не отказываться от соцсетей, и чтобы в твое частное пространство никто не вторгался.

— Блин, а это невозможно уже. Это абсолютно невозможно. Вообще никак. Ну что у вас есть, чтобы скрывать?

— Ничего. Но тайна частной жизни — это не какой-нибудь секрет, это просто жизнь, которую ты хочешь сохранить неприкосновенной для того, чтобы не сойти с ума и остаться человеком. То есть тайна моей частной жизни, то пространство, в которое я могу уйти и оставаться там одна в комфорте, и делает меня человеком.

— Людям изначально об этом надо было думать и не подключаться к соцсетям, не иметь устройств, жить как староверы — на них данных нет и им никто ничего не впаривает. Это они, наоборот, впаривают. Вторжение в вашу частную жизнь уже произошло. Ну примут потом какую-нибудь резолюцию, только она не будет работать, потому что в России ничего не работает. Мы только все воруем, как китайцы. Промышленный шпионаж всегда в России был просто за здрасьте. Я сам этим занимаюсь.

— И деньги за это получаете?

— Да. Большие деньги.

— И живете в Великих Луках.

— Ну а чё? С этими деньгами я тут царь и бог. А уехать я не могу.

— А воруете данные вы у китайцев?

— Нет! Зачем? Это мы у Америки и Англии воруем их разработки.

— А они об этом знают?

— Конечно. Я все в открытую делаю. Вот я украл у Америки кибероружие, а оно в России запрещено, тут его никто не разрабатывает. Оно помогает проникать в устройства. Оно стоит пять миллионов рублей, а я его своровал и за десять тысяч долларов здесь в России продаю.

— Что так дешево?

— Если пятьдесят человек купят за десять тысяч долларов, то мне хватит.

— А кто его покупает?

— Какие-то криминальные группировки.

— Они что, настолько хорошо умеют обращаться с технологиями?

— А там все как для тупых эфэсбэшников: тыц — клацни сюда, чтобы взломать, тыц — теперь сюда. А в Америке оно в официальных магазинах продается. Его там покупают для проверки своих компаний на безопасность. Мы воруем у них их программы через ошибки в системе безопасности. Весело, вообще замечательно. Еще мы хотим дестабилизировать Америку. Ну, уничтожить ее, типа как они нас хотят. Но только у нас-то взламывать нечего. У нас всё на бумажках. А-ха-ха! У нас всё в сейфах. В России нечего ломать. Ну да, у нас запрещено это оружие, зато в Америке запрещено косо на людей смотреть и негров неграми называть. А-ха-ха!

— Так, это место придется вырезать. Лучше скажите, что конкретно вы чувствуете, когда вам весело.

— Блин… Ну радость какую-то. Сижу такой и вторгся такой в АНБ (ANB, National Security Agency. — «Эксперт») Америки. Блин, ну круто же. Да, короче, веселюсь. Потому что после Сноудена все изменилось. Короче, до этого спецслужбы просто вели тихую войну, но после того, как Сноуден все раскрыл, все обляпалось политикой. Теперь военные не могут этим заниматься, теперь им для этого нужны третьи лица. Типа нас.

— А это нормально, что вы мне о своих заказах рассказываете?

— А мне вообще по барабану. Это весело. Я помогаю нашим бедолагам. Если не мы (хакеры. — «Эксперт»), то кто им поможет? А ругать они меня стесняются. Только приедут и вот так: «Ну пожалуйста, Павел, ну измените что-нибудь в своем стиле общения. Не надо вот это афишировать». А мне законы и погоны — по барабану.

— Но зачем-то же вы с ними сотрудничаете?

— Блин, да я просто верил фильмам, там спецслужбы реально такие — ловят шпионов. А на самом деле все не так.

— У вас была какая-то высшая цель?

— Ну да, добраться до самой верхухи и там поработать с ребятами в Службе внешней разведки.

— Сейчас мечта у вас есть?

— Уже нет. Я и с бандитами успел потусоваться. Но ни там ни там высшей цели вообще нет. Все ради бабок.

— Но вы тоже продаете то, что воруете.

— Но мне ничего не надо, у меня все есть. Я могу в любой город России приехать и вообще не париться. Я за жизнь очень многим помог бесплатно.

— Зачем помогали?

— А это называется инвестицией в себя. Эти люди как бы неявно мне должны. Я в таких моментах им помогал, что эта помощь откладывается в памяти. Помогал потому, что мог помочь. Мне весело, только когда действительно что-то кому-то надо, а не за бабло. Ну, там… родину защитить. С нами (хакерами. — «Эксперт») родину не просрешь. У нас выходных нет — пока вы спите, мы работаем.

— Но вы наши-то данные не отдаете внешним разведкам?

— Какие-то отдаю, но не критичные. Мы же должны чем-то обмениваться. Только это фарс.

Рассаженный Россельхознадзор

— Как же вы теперь живете без мечты?

— А я вторую жену завел, и мне нормально.

— А что с первой?

— Четырнадцать лет с ней прожил — и как-то не зашло. У нас не было общих интересов, она меня не понимала. У меня — безопасность, родину спасать, вечно надо куда-то срываться, ко мне друзья специфические приезжают. А у нее своя жизнь. Как-то так.

— А американцы как-то вообще реагируют на то, что вы у них воруете?

— Да мне по барабану их реакции. В России все просто: абонент недоступен. Это Америка может своих выдавать, а Россия никогда своих преступников не выдавала. А я преступник для Америки и всего Евросоюза. Я хочу, чтобы для нас создали нормальную структуру, мир для хакеров, в котором нам будет комфортно, а государство будет к нам приходить что-то просить аккуратненько и с печенькой: «Вот вам, ребят. Тут надо другое государство уничтожить…» — «Вообще не вопрос! Сделаем!»

— Что интересного вы узнавали о людях, когда их взламывали?

— Словами мне трудно объяснить, легче выполнить конкретную задачу. Человек — это конечный алгоритм. Он конечный, он легко просчитывается. Я это знаю. Блин, я до сих пор жив, несмотря на то, чем я занимаюсь.

— А вы думаете, то, что вы живы, зависит от вас?

— От меня. У некоторых от того, как я нарываюсь, крышу сносит, но я пока жив.

— Значит, вы о себе — как о конечном алгоритме — настолько все знаете, что заскучали и поэтому часто веселитесь, кого-то взламывая?

— Что-то типа того. Я себя всего знаю. Но жить я по-прежнему хочу. Жить и веселиться. Блин, ну это адреналин! Те, кто во власти, они власть точно так же чувствуют.

— И как часто вам надо получать это веселье?

— Теперь постоянно. Потому что, когда мне скучно, я начинаю что-то ломать. Вот в последний раз стало скучно, и я, короче, Россельхознадзор по Северо-Западу рассадил. Восемьдесят гигабайт информации. Я даже в контору сообщил, что Россельхознадзор сломал, но им пофиг.

— А вы на что рассчитывали?

— Что им будет интересно наличие в системе такой дырки. Но они ее не захотели закрывать. А там персональные данные всех сотрудников, информация, куда те ездили в отпуска. Да их завербовать — три секунды. Но я вообще не хочу от законов прятаться. Я хочу создать частную разведывательную компанию, которая будет заниматься шпионажем прямо, в открытую. Да я и так этим занимаюсь, только без компании.

— А создадите компанию в России — и это будет выглядеть так, будто государство вас поддерживает.

— А я ее на Каймановых островах зарегистрирую.

— А если хакер участвует в выборах, то как это выглядит?

— Сбор информации, вбросы информационные. Многие даже не знают, что участвуют. Есть же форумы криминальные, где сидят ребята. Туда заходит человек, начинает предлагать темы, но все вуалируется. И народ начинает что-то делать. У нас Россия (российские хакеры. — «Эксперт») единое целое. В других странах хакеры действуют отдельными группировками. Поэтому нам сразу всем что-то аккуратненько вбрасывается на патриотизме. Нам по барабану, чем на патриотизме заниматься. Нас просто заинтересовать надо красиво. Смешно, когда цэрэушники говорят: «Это вас Путин лично попросил…» Да Путину делать нефиг, он мне позвонил и такой: «Павел, а не взломаете ли вы Америку?» Он правильно один раз сказал: «Хакер — это такой человек, который утром встал, выпил водки и подумал: “А не поломать ли мне Австралию?”» А это так и есть. Я с утра встаю, выпиваю водки и думаю: «А не рассадить ли мне Америку?» Пошел, что-то взломал — и мне весело. А чтобы я взломал то, что нужно государству, они должны меня обложить какими-то новостями, чтобы я сам к этому подошел.

— То есть вами манипулируют?

— Да. Как вами — владельцы больших данных. А-ха-ха! Это отлично. Просто отлично!

Старые индейцы и шерифы

— Кем вы хотели быть в детстве?

— Ну кем можно хотеть быть в СССР? Космонавтом стандартным.

— Можете вспомнить случай из детства, когда вы испытывали чистую детскую незамутненную радость?

— Да. Помню: на Первое сентября я пришел во второй класс, день был дождливый. Все стояли красивые, в форме, с белыми воротничками и бантами. А рядом была большая лужа. Я разбегаюсь и в эту лужу такой — ву-а-а-а! И все такие грязные. Все воротнички обсадил. В тот день я от души посмеялся. Родителей каждый день вызывали в школу.

— То есть вы хулиган?

— Ну да.

— Где вы учились после школы?

— Меня выгнали из гуманитарной академии. Я вообще в ПТУ хотел пойти, но мама заставила доучиться до одиннадцатого класса. Но я учился в специализированном классе, в котором нас готовили к службе в милиции. Мы проходили автодело, рукопашный бой, криминалистику, вскрытие трупов. Я прямо хотел быть милиционером. Я думал, они настоящие. И следователь бы из меня хороший получился. У меня, когда что-то настоящее, сразу адреналин прет. Если меня попросят о настоящем без денег, сделаю. Вот вы тоже можете хакеров попросить. Вы же женщина. Вы можете вписаться к хакерам, и там с помощью внешности — раз-раз — и вам все взломают.

— Зачем же все так усложнять — женщина, внешность… Достаточно быть не очень умным сотрудником спецслужб, чтобы проманипулировать вами.

— Но он должен быть настоящим и честным, чтобы я ему помог. Я их всегда на коррупцию начинаю разводить. Если он сразу соглашается на преступление, я теряю к нему интерес. Но есть же среди них ребята реальные, правильные. Правда, не в Москве. Ну сядьте в поезд Москва — Владивосток и разговаривайте там с людьми. И вы увидите, как люди меняются: чем дальше от Москвы, тем более настоящими они становятся.

— А где вы берете секретную информацию, кроме взлома?

— Обычно мне люди неизвестные ее закидывают. Мне ребята из «Беркута» часто пишут. Блин, я хочу, как раньше, лежать в Одессе в заливе и не париться. А теперь я туда поехать не могу, потому что война. В восемнадцатом году я рассадил украинскую судебную власть. У меня был доступ ко всем почтам всех прокуроров Украины. Мы хотели такое письмо через эти почты разослать — от Путина, Трампа и Порошенко, в котором бы они извинялись перед людьми.

— За сожженную Одессу?

— Полностью за всю войну. Мы бы это сделали красиво. Но я отчитался перед этими тупорезами, и на следующий день СБУ (Служба безопасности Украины. — «Эксперт») отчиталась об утечке данных. Наши с ними контактируют, вместо того чтобы завершить войну. Им не надо завершать войну. И меня это вот напрягает. Просто я вообще тогда так обиделся…

— Прямо обиделись?

— Ну конечно! Я мог бы войну закончить. А я ее не закончил.

— Зачем же вы консультировались?

— Таковы правила игры. Но после того случая я перестал их соблюдать. Я просто хотел, чтобы всем по кайфу жилось. И теперь мы совершаем определенные действия, после которых всем будет по кайфу. Все для всех будет четко и по-честному.

— Вы читали «Пикник на обочине» Стругацких? Там один герой пробирался в Зону, к золотому шару, исполняющему желания, чтобы загадать: «Счастья для всех, даром! И пусть никто не уйдет обиженным!» Зона его разорвала.

— Нет, не читал. Раньше много читал, потом перестал, потом опять начал. Я сейчас последнюю книгу Пелевина своровал, буду читать.

— А где своровали?

— А из самого издательского дома «Эксмо» вытянул.

— Кем вы работали после школы?

— Прессовщиком сыра: пошехонский, голландский, российский… Невкусные. Бюджетные, как ливерная колбаса. А я люблю мягкий, с дырками. Потом в РЖД в вычислительном центре, потом в администрации города Пскова за компы отвечал. А потом у меня трудовая закончилась, осталось место только для медали. А медаль мне никто не выдавал.

— Как вы освоили компьютеры?

— По наитию. Книжек по ним никогда не читал. Ну что такое взламывать? Ты просто понимаешь алгоритм работы системы и уже знаешь, в каких местах можешь пролезть. Это просто понимание, для него не нужно быть семи пядей во лбу.

— А что еще серьезного вы взламывали?

— Промышленную палату РФ рассадил, даже в компьютер ЦИК пробрался. Нет, WADA — это не я, это школьники из Краснодарского края. А там нефиг было взламывать — просто прислали письмо с вирусом, и всё. Все всё знают, кто что сделал. И наши, и ЦРУ. Просто у них — политика.

— Вы хотя бы читаете информацию, которая к вам попадает?

— Нет. Ни одну базу данных, которую распространяю, я не читаю. У меня времени нет.

— А вдруг там что-то нехорошее?

— А информация не может быть хорошей или нехорошей. Если там ложь, то это уже проблема индейцев. Люди, которые начинают эту информацию анализировать, они шерифы. А те, которые сразу принимают на веру, — индейцы.

— Разве индейцы виноваты в том, что они индейцы?

— А индейцы никогда не виноваты. Они просто всегда были индейцами. Им надо просто чуть-чуть напрячься и начать анализировать, но им лень. Ну и зачем мне тратить время на сострадание к ним и вот это всё?

— А вы совсем не испытываете сострадания?

— В последнее время заставляю себя его испытывать — хожу мелодрамы смотреть.

— Получается?

— Иногда да. А по улицам это же искать надо, эти сострадания. А я могу месяцами из дома не выходить, сижу работаю за компом. Ну давайте я вам вкачаю, что я — бог. Верьте в меня, вам же пофиг во что верить.

— А если вы будете это вкачивать своей бабушке или маме?

— А этих людей вообще не переделаешь. У них свое. Они верят телевизору. Поэтому мне так весело над ними издеваться. Они такие старые индейцы.

— И к ним тоже вы не чувствуете сострадания?

— А смысл? Это только терять время на переживания, тогда твоя работоспособность падает. Такое меня не устраивает. Люди все одинаковые. У них только кожа, кости и мясо. Конечный алгоритм.

— А душа?

— Это вам в церковь.

— То есть у вас нет души?

— Ну нет.

— А чего ж вы страдаете, когда смотрите мелодрамы?

— Физиология. Из слезных желез начинает капать под футболку. Надо просто учиться забывать. Надо учиться повторять много злых действий в одну единицу времени, и организм так устанет от этого и так к этому привыкнет, что начнет воспринимать это делание как обычное состояние.

— И тогда вы станете машиной по производству бесчисленного зла.

— Но мне важно, чтобы мне не было плохо потом.

— А будет. Сколько денег в месяц вы зарабатываете?

— Сейчас посмотрим… (Открывает отчеты в телефоне.). Август — пятьсот шестьдесят семь тысяч, июль — восемьсот шесть, миллион триста. Но я же еще распределяю деньги по команде всей. Многих очень расстроило, когда я разоанонимировался. Но это меня хоть как-то обезопасило. Анонима очень легко убрать.

Всеобщее дружественное самопознание

— Как вы думаете, почему люди не переживают из-за перехода в цифровой мир?

— Они не замечают. Вот смотрите, что коронавирус дал. Людей приучили к тому, что все покупочки можно делать онлайн. Всем сказали: «А давайте все делать по “цифре”, не выходя из дома. Не надо выходить, сидите дома, как в Америке, жрите гамбургер и смотрите телевизор. И радуйтесь. А мы будем угадывать ваши желания». А когда в Москве только появились камеры распознавания лиц, в метро у нас сразу зашли пять Жириновских, три Путина и один Зюганов. Конечно, это подделка. Нет, не моя лично, знаю ребят, которые разработали такую технологию. Они обычные инженеры.

— Предположим, кто-то хочет мне за что-то отомстить. И вот я не заходила в метро, но инженеры берут женщину, похожую фигурой на меня, и накладывают на нее мое лицо…

— Зачем брать женщину, если сейчас есть готовые голограммы? Они уже практикуются. Ими дикторов заменяют. Скоро вы все будете смотреть голограммы. Ну а чё? Это отлично. Красивее читать новости начнут, у дикторов не будет никаких физиологических проблем, они будут такие постоянно бодренькие…

— Но я хочу видеть их физиологические проблемы! И хочу видеть на экране живого человека.

— А вы будете верить в то, что он живой.

— Когда у него нет души, не поверю.

— Тогда это будет недоработкой технологий. Вам с душой голограмму? Вообще без проблем. А что касается камер распознавания, то если в метро пустят вашу голограмму, то вы никогда в жизни не докажете, что это не вы.

— Но если меня будут обвинять в краже или убийстве, а меня там не было?

— Ваши проблемы. Значит, вам не повезло. Значит, вы сделали то, что сильно напрягло тех, кто запустил вашу голограмму. Это же надо было постараться так людей напрячь.

— Но это же несправедливо…

— Это информационная война.

— И как же мне…

— Никак. Все это развивается такими темпами… Живых ведущих у вас скоро не будет, денег не будет, у вас будут только частные компании — МТС и Google, которые всё о вас знают и потому управляют миром. Даже сейчас, когда какой-нибудь эфэсошник приходит в МТС и просит: «А дайте мне телефон прослушать», — они могут его послать. Миром управляют телекоммуникационные компании, хранители больших данных и крупные онлайн-магазины. Они знают ваши интересы, они знают, в какое время и чего вы захотите. Они знают, как вы нажимаете на клавиши, как вы гладите телефон, как трогаете его, когда нервничаете и когда у вас все нормально. Есть и такие технологии, но их нерентабельно использовать. Можно и другие маркеры из людей вынимать. Но меня это не привлекает.

— Над чем вы сейчас работаете?

— Сейчас по банкам российским пройдемся, чтобы финансовый сектор подрасшатать. Опубликуем базы данных. А вообще мы хотим сделать зону, как в Сколково, но в Псковской области, — такую демилитаризованную зону по налогам для ИТ-компаний. Хочу, чтобы айтишники ко мне съезжались, чтобы были вокруг меня и чтобы все было круто.

— И вам не нравится, да, когда на вас не обращают внимания?

— Да. Я его постоянно к себе подогреваю. Когда долго внимания не обращают, меня это напрягает. Тогда я начинаю хулиганить посерьезнее.

— А это как?

— Сливаю что-то о себе в телеграм-канале. Из конторы мне постоянно говорят: «Тобой манипулируют». То США, то Украина. Но если это так незаметно для меня происходит, то я ими восхищаюсь — Станиславские! Если бы я заметил, как мной манипулируют, я бы им эту манипуляцию сразу обломал. Но я допускаю, что мной манипулируют, как частные компании манипулируют вами. Просто если бы вы сами хотели бороться, то хотя бы взяли и организовали флешмоб. Например, все работники среднего звена просто замерли бы на день и не выходили на работу. И с этим пришлось бы что-то делать. Но ведь эта борьба никому не нужна.

— А что нового вы в ближайшее время сольете?

— Есть у нас один план. Хотим, чтобы весь земной шар офигел. Мы возьмем воздух, наложим на него истории и вам все это впарим.

— И что же это будет?

— А я пока не знаю. Мы, хакеры, больные люди, алкоголики. И я должен создать для нас отдельный мир на территории России.

— И вы туда уедете физически или головой?

— Скорее головой. Нужно всем по квартире купить, чтобы никто не парился, и дальше заниматься работой. Я уйду музыкой заниматься.

— А вы умеете петь?

— Зачем уметь? Это же технология.

— То есть вы будете при помощи технологий писать мертвую музыку?

— Отличную мертвую музыку. А что вы будете чувствовать, слушая ее, мне все равно. Ну превращайтесь себе в роботов, а мы-то не превратимся. А хотите — не превращайтесь. Но мы постоянно будем вам что-то давать. За большие бабки можно было бы изменить и ваше сознание. Если вы устали смотреть на сапоги и сумочки в интернете, вас можно было бы завалить этой рекламой так, чтобы вы от этих сапог охренели настолько, что пошли бы выкидывать свои телефоны и возвращаться к кнопочным. «Перенасытить голову» — это так называется. Вам надоело, что за вами следят? А за большие бабки мы сами стали бы сливать данные частных компаний, чтобы это слежение стало ненужным. Если данные лежат в открытом доступе, то какой смысл их продавать? А можно изменить сознание так, что люди просто перестанут замечать за собой слежку. Ведь что такое слежка? Когда человек понимает, что за ним постоянно следят, он начинает вести себя неправильно, он начинает вести себя как преступник. Ну так измените его сознание, и пусть он не парится, что за ним следят. Вот за мной постоянно следят, и я не парюсь. А вас еще парит, да? Есть хороший препарат — фенибут. В Америке тоже все на препаратах сидят, чтобы не страдать от того, что за ними следят. Пейте чай китайский, тоже расслабляет. Йогой занимайтесь. На природу чаще выезжайте.

— Не думаю, что я после всего перечисленного перестану напрягаться.

— Еще выезжайте. Вообще, больше работайте с природой. Уезжайте из Москвы в наш городок, здесь нет камер. У нас тут чистый воздух, и все отлично.

— А от чего, на ваш взгляд, обычный человек больше страдает — от государственного контроля или контроля частных компаний?

— Только от частных компаний. Государство лишь собирает ваши данные, но оно не может их анализировать — там лохи. Ну а частным компаниям вы сами все отдали. Я последний телефон купил, из него все приложения выпилены после того, как Google поругался с Huawei. У меня нет плеймаркета. А у вас есть, и через него за вами следят.

— Скоты.

— И он слышит сейчас то, что вы о них сейчас сказали. Но сейчас мне это все неинтересно. Я раньше ходил, оглядывался, а потом меня переломало, и я понял, что все по-другому происходит.

— Перепрошились?

— Да, сбросил заводскую настройку и стал таким, каким был, когда ребенком родился. Я страх сбросил. Вот все боятся, что их вызовут на ковер. А я понял, что это самое клевое. По роже же не надают, а повеселиться можно. Меня когда-то ругали, что я в администрацию в спортивках на работу прихожу. А я им: «Слышь, я под стол полезу, штаны на жопе порвутся». Мэр это понял и меня зауважал.

— А что еще вы сбросили?

— Только страхи. Теперь я не трачу время на то, чтобы бояться. Все можно пережить. Я разведданные по Ираку передавал, а через месяц из газеты узнал, что там ракетный удар.

— Где взяли данные?

— Достал. Это был слив. Я же вам говорил, что после Сноудена сами разведки перестали напрямую общаться. Но информация должна работать. Хотя, если я увижу, что люди от этой информации пострадают, я не буду ее передавать. В случае с Ираком не узрел.

— А потом, когда узнали, что подумали?

— Ну извините, так получилось.

— А дети? Они ведь тоже погибли.

— А дети для них вообще расходный материал.

— А для вас?

— А у нас в стране никогда детьми не прикрываются.

— Мне кажется, вы сейчас хотите своих кураторов слить.

— Не слить. Я хочу, чтобы им такого пистона вставили, чтобы они поняли, что они тоже на родину работают. А они мне потом расскажут, как им пистон вставляли, а я буду веселиться. Но сегодня ребята недосмотрели, а им надо было до моей встречи с вами с утра шоколадку мне принести.

— И вы бы не стали со мной встречаться из-за шоколадки?

— Стал бы. И ничего с этим уже не поделаешь.

— У вас есть враги?

— Есть куча людей, которым я мешаю работать на их поганых работах. И поэтому меня раньше каждый год заказывали на форумах криминальных.

— Дайте я прочту, что написано на вашей футболке. «Буйный нрав. Они не помнят нас хороших, пусть не забудут нас плохих». Хм, ваш девиз?

— Наверное. Я только узнал, что там написано, когда вы прочли. Доброта — это самое больное. Когда делаешь людям добро, всегда очень больно после этого. А когда делаешь им зло, они тебя начинают бояться. Сделаешь добро, и тебя вообще уничтожат. За добро всегда прилетает.

— И в этот-то момент прилета мы и чувствуем себя живыми.

— Да как бы ни прилетало, боль эта все равно праведная. Да, праведная боль. Как бы тебя ни били, но ты правильное дело сделал. За правильное дело можно даже умереть, но умереть с удовольствием, зная, что тебя запомнят и ты будешь жить вечно. А зло — временно, и оно просто отдаляет твою погибель.

— Вы могли бы уничтожить частные компании, если бы захотели?

— Я бы мог банки разрушить. В принципе, мы во всех банках уже сидим. А разово мы можем просто обнулить все цифровые деньги. И если мы захотим, то мы это сделаем.

— А мы что, без денег на счетах останемся?!

— Ну, будете картошку сажать, бартером займетесь. В России с голоду вам никто не даст умереть.

— А вам когда-нибудь не давали умереть с голоду?

— Мне три раза не давали умереть. Столько раз я пытался жизнь самоубийством кончить. Но три раза вытягивали.

— Зачем вы это делали?

— Не знаю. Скучно было, все совсем надоело.

— Но вы же знаете, как себя развеселить.

— Но тогда было вообще неинтересно. Просто голова останавливается, и ты понимаешь: а-а-а, дыщ, неинтересно. Сейчас у меня нет таких проблем. Сейчас я знаю, что некоторые моменты надо просто пересидеть в тишине.

— То есть в такие моменты вам бывает больно?

— Физиология у всех одинакова.

— А мне кажется, вы мне рассказываете о душевной боли.

— Да, да, да. Но я всегда выбирал способы уйти не больные. Просто останавливается сознание, тебя больше ничто не интересует, и это постоянно — как зубная боль.

— И ко всему этому приводит в том числе цифровизация. Человек лишается права на одиночество, права на тайну личной жизни, и ему становится невыносимо оставаться наедине с собой.

— «В самом себе не имей, где пребывать». Это такое выражение. Но откуда я его взял? Этому можно научиться — сидеть голым на Красной площади и пребывать в себе так, чтобы тебя ничто не парило. Сейчас я в таком состоянии. Я научился. А тогда не умел. Это состояние эффективнее всего через боль приходит и через страдания.

— Которые вы, кстати, отрицаете.

— Но если ты конкретно это перестрадаешь, то оно к тебе больше не придет. Потому что ты перестрадал все, что мог. А за народ не переживайте. Он просто изменится. Все будут ходить в белом и жить, как учит высший разум. Все станут спокойными и займутся саморазвитием.

— А не придет ли человечество, наоборот, к тому состоянию, в котором вы хотели себя убить?

— Какая разница? Все равно ему не дадут умереть. Как мне. Теперь у меня все хорошо.

— Вам одиноко?

— Раньше мне всегда было одиноко. Особенно когда понимаешь, что ты гений, но ты никому не нужен, и остаешься один. Но сейчас я, наоборот, хочу жить и передавать свои знания. Я вообще считаю, что мы, хакеры, — душа народа. В нас еще ценности какие-то сохранились.

— Вы же не верите в душу…

— Я не верю в материальные ценности. Людей уже не вернешь к тому, что было раньше. Раньше у нас не было сотовых телефонов, но мы, как дельфины, без телефонов знали, кто где находится. Вот это из людей уже вытравили. Дружба исчезла, все сидят с этими технологиями в телефонах. А друзей в телефонах нет. Раньше не надо было звонить, я выходил во двор и знал, где сейчас пацаны. Хотя мест, где они могли быть, было много. Но я шел туда, где они.

— Тянуло?

— Да, что-то такое. Это было всеобщее дружественное самосознание. Мы можем сейчас разгромить эти частные компании, но обычные люди же и будут страдать. Вместо одного оператора появится другой. Заставить их не собирать наши данные вообще невозможно. Поэтому мы скоро сделаем так, что они обесценятся. Но проще изменить сознание людей на то, чтобы они не парились. О, продают твои данные? Значит, ты кому-то нужен! Причем дофига кому — компаниям всем, вайлдеберризам-шмайризам, озонам-амазонам. Мы всем нужны! На нас работают тысячи инженеров! Они получают миллионы долларов, чтобы продавать нашу информацию! Мы — жижа денег для них! Мы — та самая жижа денег! Без нас все исчезнет. Только иногда хочется совершить самоубийство. Наверное… иногда.