«Чернобыль» — вторая режиссерская работа Данилы Козловского — одного из самых востребованных русских актеров как у себя на родине, так и за рубежом. В его актерском активе — главные роли в суперхитах отечественного кинопроката «Легенда № 17», «Экипаж», «Викинг». В его зарубежном портфолио — фильмы «Академия вампиров», сериалы «Макмафия» и «Викинги». Он обладатель премии «Золотой орел» за роль в фильме «Духless» и «Ника» за фильм «Духless-2». Данила Козловский — ученик Льва Додина и актер возглавляемого им Малого драматического театра — Театра Европы. За исполнение главной роли в спектакле «Гамлет» он стал лауреатом «Золотой маски» в номинации «Лучшая мужская роль». В 2017 году основал кинокомпанию DK Entertainment. Накануне премьеры «Чернобыля» «Эксперт» поговорил с актером, режиссером, продюсером о его новом фильме.

— Была ли у вас сверхзадача, которую вы решали при съемках этого фильма? Для чего вам нужен этот фильм?

— Сверхзадача — такая вещь, которая меняется на каждом этапе производства фильма. В момент подготовки к съемкам сверхзадача была одна, а в процессе съемок она видоизменилась. Вы мне задали этот вопрос, и я понимаю, что сейчас она претерпевает очередную трансформацию. Скорее это мое обращение к самой картине, судьба которой от меня уже не зависит, и к зрителю, у которого сложатся или не сложатся отношения с фильмом. Если перестать умничать, наверное, просто хотелось, чтобы картина имела долгую и счастливую жизнь, а долгая и счастливая жизнь зависит от количества зрителей, от их любви. Кажется, Феллини сказал, что картина как проститутка: в какой-то момент она уходит от тебя и сама выстраивает отношения со зрителями.

— Что для вас значит «Чернобыль» с профессиональной точки зрения? Насколько он отличается по технологии производства от вашей первой режиссерской работы — фильма «Тренер»?

— Это во всех смыслах совершенно новый опыт. И гораздо более сложный. Другой жанр, гораздо больший бюджет, другая эпоха, реальная история, иной масштаб производства в создании своей вселенной, совершенно другой уровень ответственности.

— Как вы воспринимаете опыт работы с режиссерами в качестве актера — насколько он оказался ценен для вас в тот момент, когда вы сами сели в режиссерское кресло?

— Я с уважением и любовью отношусь к режиссерам, с которыми работал, особенно на фильмах, объективно получивших большую любовь зрителя. Я там много чего подглядел. Многое из того, что я делаю на площадке, я взял у моего учителя Льва Додина. Хотя Лев Абрамович, насколько я знаю, никогда в жизни не снимал кино, но есть универсальные вещи как для театра, так и для кино, которые, подчеркну, я активно использую на совершенно разных этапах производства фильма: и при написании сценария, и при работе с актерами, и при работе с музыкой.

— Лев Додин — яркий представитель русского психологического театра.

— Это абсолютно не важно. Мы же здесь говорим не о том, что он представитель русского психологического театра, а о том, как он работает с актерами, как он разбирает текст, создает пространство на сцене — это применимо не только к русскому психологическому театру. Может, лет через десять я уйду в глубокий андеграунд и буду проповедовать какие-то другие ценности, но на сегодняшний день, мне кажется, это универсальные навыки, и мне они, во всяком случае, очень помогали в работе и над «Тренером», и над «Чернобылем».

— Что может заставить вас снять тот или иной фильм?

— Да все, что угодно. Кто знал, что я буду снимать фильм про Чернобыль? Это совершенно не входило в мои планы. Конечно же, я знал, что произошло там много лет назад. Но все мои представления, как выяснилось, были полны стереотипов, они состояли из той самой чернобыльской мифологии, которая к реальности не имеет никакого отношения. И я никогда не думал, что буду этим заниматься. Но затем в мои руки попадает текст, и в нем встречается одна сцена, которая меня очень сильно трогает: по-человечески, по-зрительски. У меня моментально сложился какой-то кусочек фильма, и дальше я сказал: «Давайте встретимся, поговорим». Еще через какое-то время: «Да, я готов. Мне интересно». И стал постепенно вовлекаться в этот сюжет. С тех пор прошло уже почти четыре года.

— Достаточно одной хорошо написанной сцены, чтобы вы поняли для себя, что этот сценарий вам подходит?

— Иногда — да. А дальше этот клубок начинает разворачиваться сам собой. Тебя привязали к этой ниточке и начинают дальше тебя за нее вести. Потом мне попалась Алексиевич со своей пронзительной книгой («Чернобыльская молитва», книга лауреата Нобелевской премии Светланы Алексиевич. — «Эксперт»), потом документальные фильмы и эти невероятные лица ликвидаторов, их монологи, диалоги. И у тебя уже начинает складываться какая-то своя картина, и ты понимаешь, что не можешь не снять про это фильм, потому что это невероятно интересно, сильно и своевременно. И это те люди, о которых надо говорить, которых надо благодарить, и в кино в том числе. А потом ты находишь какие-то внутренние параллели с текстом, личные точки соприкосновения с его персонажами, и все становится личным.

— Если вы еще на начальной стадии работы над фильмом понимали, что будете играть в нем главную роль, как это повлияло на сценарий?

— Никак. У меня нет такого, что я пытаюсь под себя написать какую-то выдающуюся роль. Во-первых, сценарист не я, а Леша Казаков и его соавтор Лена Иванова — замечательные авторы, это их произведение. Я работал над сценарием исключительно как режиссер: где-то что-то уточнить, где-то что-то укрупнить, от чего-то отказаться. Скажем так, режиссеры всегда дорабатывают сценарий под себя. Но у этой истории есть авторы, и эти авторы — прекрасные. Моя роль и сама по себе была написана интересно. И когда мы работали, мы просто уточняли общие смыслы, саму историю, а вместе с ней, соответственно, улучшали и развивали сам характер.

— Как повлияло на производство фильма ваше единство во множестве лиц: и продюсер, и режиссер, и актер, еще и глава компании, которая производит фильм?

— Во-первых, в качестве продюсера я здесь далеко не один, а вместе с Александром Роднянским и Сергеем Мелькумовым. И сама идея, изначально их. За производство отвечала их же компания «Нон-стоп». Во-вторых, у меня есть команда, с которой я работаю. Да, моя личная зона ответственности как продюсера была большая, и много задач приходилось решать не только в момент подготовки, но и в процессе съемок. Конечно, часто это отвлекало, но, когда есть такие сильные партнеры и такая команда, абсолютно любая проблема становится решаемой.

Что касается моей работы в качестве режиссера и актера, то все два года, пока мы готовили картину, работали над сценарием, утверждали актеров, искали локации, пока делали эскизы, концепт-арт-проекты, костюмы, я как артист входил в этот материал. Это был естественный процесс. Не было такого: теперь надо подготовить всех артистов, а тут я застрял. Ты приходишь на пробу, подыгрываешь, вставляешь текст, делаешь раскадровки, пишешь и постепенно вживаешься в образ. А уже потом выходишь на площадку, где съемки — органичное продолжение всего предшествующего процесса. Ты входишь в кадр, делаешь дубль, останавливаешь: «Давайте посмотрим, давайте здесь я уточню по себе, а вы уточните вот там, давайте здесь камеру ниже по штативу, поменяем объектив, здесь давайте отвернемся, здесь развернемся». Так все и происходит.

— Как вы нашли актеров на другие роли?

— С помощью Наташи Кременской — известного нашего кастинг-директора, которая работала на многих успешных картинах. Я с ней работал как артист на «Экипаже». Мы вместе выбирали актеров, кого-то мы обсуждали со сценаристом, кого-то с Александром Роднянским и с Сергеем Мелькумовым. Дальше просто пробовали. Ничего специфического в этом процессе не было, кроме одного момента. За месяц до съемок мы довольно много переписали в сценарии и как будто выросли в собственном понимании истории. Мы увидели, что в главной теме есть вещи, которые нужно сильно изменить, сделать все гораздо крупнее. И когда сценарий поменялся, мы поняли, что основную женскую роль должна играть Оксана Акиньшина. И она грандиозно сыграла свою роль.

Я люблю пробы, и в том числе приходить на них как артист. Я всегда говорю тем, кто приходит ко мне на пробы: «Ребята, как только вы поймете, что пробуете режиссера-постановщика Козловского, вам сразу станет легче, сразу спадет эта ненужная ответственность, и все пойдет по-другому». Может быть, это не совсем так, но кому-то это точно помогает.

— Иногда смотришь фильм, и в кадре возникает какая-то особая магия, когда все вдруг все оживает и ты начинаешь верить в происходящее на экране. Как режиссер добивается этого эффекта?

— Я не очень люблю все эти банальные, фразы вроде «звезды сошлись», но дело в том, что эта магия, о которой вы говорите, которая есть в великих картинах, да на самом деле не только в великих, — это действительно тот элемент, который невозможно предугадать и просчитать. Бывает, как говорил Товстоногов, ты все провода подвел, а лампочка не горит. Ты можешь сделать все правильно, но есть тот самый элемент, та самая приправа, которая или создает эту магию, или нет. У тебя могут быть замечательные актеры, может быть потрясающая история, профессиональная команда, ты репетируешь, готовишься, снимаешь, все складываешь, а не работает. Вот не работает, и всё. Но бывает, что добавилась музыка, звук или, наоборот, тишина, пауза, что-то уточнилось по монтажу, и вдруг все каким-то образом задышало.

Именно поэтому кино — такая вещь, которую невозможно просчитать. Ты можешь взять именитого режиссера, опытную команду и в лучшем случае рассчитывать лишь на профессиональные результаты: да, это достойно, это здорово, но магии нет, почему-то картина тебя не цепляет, не становится любимой и при этом может собрать огромные деньги в прокате. Потом она как-то уходит из виду, и больше никто к ней не возвращается. А есть картины, которые собирают мало, я сейчас говорю о тех, для которых кассовые сборы — условный показатель, а при этом картина живет потом, живет, живет и продолжает жить еще много лет. Именно поэтому в кино нет универсальной формулы, и именно поэтому им прекрасно заниматься.

— В фильме «Чернобыль» вы для себя тоже не просчитали этот момент?

— Нет. Я не собираюсь заниматься этой математикой. К кино невозможно подойти рационально. Хотя это не значит, что «а, давайте, делайте как хотите». Нет, ты пишешь текст, который как документ должен безоговорочно и точно работать. Ты находишь профессиональную команду и увлекаешь ее, заражаешь своей идеей, убеждаешь их. Профессионалов мало. Их мало везде, не только у нас. В том же Голливуде постоянно идет поиск талантов со всего мира. И ты должен убедить этих профессионалов работать в твоей картине, заставить поверить в нее. Дальше ты должен найти финансирование, правильных актеров, которые эту историю расскажут, локации и так далее. Ты должен все подготовить, чтобы произошло чудо. И чем круче ты эту работу проведешь, тем больше шансов, что что-то случится. Чем ты халтурней ее проводишь, тем больше от тебя это чудо отдаляется.

— У вас репутация сверхуспешного человека, вы за свою карьеру совершили столько подвигов, что это не может не вызывать восхищения, на вас с надеждой смотрят не только ваши фанаты, но и все профессиональное сообщество. Вы чувствуете те ожидания, которые все возлагают на каждый ваш проект, в том числе на фильм «Чернобыль»?

— Конечно, это ожидаемый проект. Мне очень приятны ваши слова, но я сам так себя не оцениваю. Мы все живые люди, и иногда происходит, прошу прощения за цитату Сталина, головокружение от успехов: тебе кажется, что ты уже там, сильно наверху, а потом моментально появляется что-то или кто-то, кто своими достижениями тебе говорит: «Ты пока в песочнице, продолжай дальше заниматься своими песочными игрушками». Тебе кажется, что ты до чего-то дотянулся, а потом твой поезд удаляется все дальше и превращается в точку.

— Какое место в вашей жизни сейчас занимает театр?

— Я стараюсь, чтобы он каждый раз занимал тот необходимый минимум, который нужен мне и который, я надеюсь, нужен театру. И стараюсь, чтобы этот минимум увеличивался. Конечно, сейчас я главным образом сконцентрирован на том, что происходит в кино. У меня есть компания, которая занимается производством больших проектов. Это серьезная зона ответственности не только с юридической или финансовой точки зрения, но в первую очередь с художественной. Все-таки в ней работают талантливые люди, которых нужно увлекать. Сейчас в кино делается много проектов, над ними работает множество компаний, поэтому надо верить и прилагать много усилий, чтобы построить то, что для нас будет важным и совершенно особенным. Это требует инвестиций твоего времени и твоих нервов. Но я очень люблю свой театр и каждый месяц стараюсь играть хотя бы четыре-пять спектаклей. Я приезжаю в Петербург, играю подряд спектакли и уезжаю. Вполне возможно, что в конце следующего года мы, может быть, приступим к новой работе.

— Конкурс сценариев, который не так давно проводила компания DK Entertainment, — это ваше желание найти какой-то новый необычный сюжет? Почему не хватает сценариев, написанных уже хорошо знакомыми вам сценаристами?

— Это пожелание найти хорошую идею, текст, рассказ, что-то, что может перерасти в профессиональный сценарий. Безусловно, только это. На студии мы сейчас разрабатываем восемь проектов одновременно, и над ними отчасти работают и именитые сценаристы. Но хочется иметь творческую лабораторию и команду сценаристов, к которой можно прийти и сказать: «Ребята, давайте попробуем эту идею доработать. Не знаю, куда она вас приведет, но, мне кажется, это может быть круто и интересно». Она также может ни к чему и не привести. Поэтому я всегда в поисках идей, в поисках сценариев, в поисках людей, которые могут войти в мою художественную лабораторию, и, мне кажется, это может привести к неожиданным и интересным результатам.

— Что вы можете сказать про вашу компанию DK Entertainment? Какие цели перед ней стоят?

— Стать участником мирового процесса. Потому что пока мы работаем исключительно на внутреннем рынке. Вот сейчас по «Чернобылю» мы заключили уже больше сорока сделок, от Северной Кореи до Японии. Это очень здорово во всех смыслах, но хочется создавать фильмы и в сопроизводстве с иностранными кинематографистами. Мне кажется, людям хочется, чтобы Россия была участником общего мирового кинопроцесса. Это те самые горизонты, которые хочется видеть. Чтобы с одинаковым успехом делать картины и в России, и в Лос-Анджелесе, и в Лондоне, чтобы студия разговаривала на международных языках, и чтобы не было барьеров, границ, которые есть сейчас.

— Обращаюсь к вашему голливудскому опыту: насколько велик этот зазор между отечественной индустрией и тем, что происходит там? Каковы шансы его преодолеть?

— Шансы большие, более того, этот зазор уже преодолевается. Коллеги из России уже работают там вполне успешно. Может быть, пока не в том количестве, в каком хочется, но прецеденты есть, безусловно. У нас есть ряд отличительных особенностей, но все-таки в данном случае сравнение — вещь неблагодарная. У нас очень молодая индустрия, ей около тридцати лет, и мы постоянно переживаем какие-то катаклизмы. И любой, даже небольшой экономический кризис внутри страны, внешне не связанный с кино, отбрасывает нас назад. Всегда есть проблема финансирования, бюджетов, времени, конкуренции и того, что отечественные фильмы сравнивают с тем, что снимается в Голливуде, в Англии, в Австралии, и часто это сравнение не в нашу пользу. Отсюда возникает недоверие к российскому кино. Это создает определенную суету и формирует процессы, которые усложняют развитие индустрии. Но с другой стороны, у нас огромное количество талантливых людей, которые способны этот паровоз довольно сильно толкнуть вперед.

— Какие сильные стороны отечественного кинематографа для вас очевидны?

— Это мощный градус авантюризма, который является как плюсом, так и большим минусом. Потому что, когда перед тобой сценарий, который написан на миллиард рублей, а у тебя четыреста-пятьсот миллионов и вместо восьмидесяти съемочных дней есть только пятьдесят пять, ты собираешь команду, и вы работаете по восемнадцать-двадцать часов без выходных, без должного сна и так далее в погоне за тем самым алмазом, тем самым чудом, о котором мы сегодня говорили. При этом и у тебя, и у артистов то театральная занятость, то участие в других проектах, то кто-то из них просто пришел пьяный, при этом локация или площадка в любой момент может исчезнуть, потому что могут не дать разрешение на съемки или просто передумать. Но авантюризм, самоотдача, безалаберность, отсутствие страха, какой-то невероятный градус самопожертвования — это тоже сильная сторона, потому что, скажем, в Америке или Англии бессмысленно разговаривать с людьми, если нет должного финансирования, времени и условий, они тебя просто не поймут. А у нас: «Да, проблематично, но давай снимем, давай-давай рискнем». Что это? Я не призываю снимать без денег и времени, очень надеюсь, что в ближайшем будущем у нас не будет с этим такого сильного дефицита, но иногда, в желании сделать хорошее кино вопреки, случается чудо, к которому мы все так стремимся.