Речь уже идет не просто об усугублении региональной гуманитарной катастрофы. Вечный фейл-стейт, Афганистан быстро движется к сценарию Сирии или Ливии, территории победившего терроризма и исламизма, войны всех против всех. Здесь по-прежнему сталкиваются взаимоисключающие интересы самых разных крупных игроков. Но они не готовы обеспечивать стабильность страны, а, скорее, делают ставку на грядущий хаос.

«Наследие», оставленное американцами в Афганистане, теперь на многие годы станет перманентной головной болью Москвы. Сам «Талибан» вряд ли будет воевать с соседями или задумает расширять влияние в Средней Азии. Но там полно наемников из государств российского подбрюшья.

Их миграция и криминальные связи вкупе с нестабильной ситуацией в самих среднеазиатских странах могут привести к серьезным локальным взрывам на границах России. Шесть лет назад, в том числе для купирования подобной угрозы, Владимиру Путину пришлось послать ограниченный военный контингент в Сирию. В Афганистане ситуация еще хуже — здесь просто не на кого опереться.

Вьетнам по-афгански

Сотни тысяч погибших афганцев и более двух тысяч американских солдат. Порядка трех триллионов потраченных долларов. И почти два десятилетия вязкой и изматывающей войны. Такими оказались итоги американского вторжения в Афганистан, развернутого Джорджем Бушем-младшем, в сущности, лишь для того, чтобы 46-й президент США объявил о выводе американского контингента из страны.

Ни устойчивого национального государства, ни демократических институтов, ни победы над наркотрафиком, ни разгрома «Талибана». У американцев в Афганистане, строго говоря, не получилось ничего. Даже вассальное Вашингтону правительство в Кабуле никто всерьез не воспринимает, а само оно расколото по этнополитической линии на пуштунов и таджиков.

Но американцы страну тем не менее покидают. Потому что дальнейшее пребывание здесь военных для США больше не имеет смысла. И не только потому, что контроль над страной американцы необратимо утратили. Дело еще и в том, что за минувшие годы Афганистан окончательно превратился в большое лоскутное одеяло, на котором представлено множество антагонистических групп, ориентированных на самые разные внешнеполитические силы.

Одни смотрят в сторону Пакистана. Другие оглядываются на Иран. Третьи начинает обслуживать интересы проникающего в страну Китая. Четвертые просто занимаются криминальным бизнесом и активно сближаются с местными террористическими формированиями, коих тут целая рассыпь — это и афганская «франшиза» ИГИЛ (организация запрещена в РФ), и «Аль-Каида» (запрещена в РФ), и структуры поскромнее — из северокавказских или центральноазиатских регионов.

А теперь к этому безупречному параду афганской анархии, похоже, присоединяется Турция. Анкара уже заявила, что готова взять под контроль аэропорт Кабула, и, судя по всему, в перспективе будет стремиться вообще заменить собой уходящих американцев, поддерживая хрупкую конструкцию кабульского правительства в своих интересах.

В этом смысле вопрос, возможен ли при таком раскладе хоть сколько-нибудь конструктивный сценарий для Афганистана, становится до пошлости риторическим. Не случайно многие эксперты стали проводить параллели с агонией южновьетнамского режима, после того как американцы покинули этот регион в 1973 году. Афганистан, считают они, неумолимо двигается в этом же направлении.

Афганские достижения Вашингтона

Историческое соглашение США с радикальным движением «Талибан» было подписано еще в конце прошлого года, и в него была зашита натянутая хитрость. С одной стороны, Вашингтон стремился вернуть домой несколько тысяч военнослужащих, сворачивая и расходы. С другой — хотя бы этими бумажками выторговать себе то, чего не получилось добиться огнем (и так уберечь остатки своей репутации): запустить диалог между талибами и кабульским правительством.

Вашингтон согласился пойти на договоренности с исламистами только при условии, что они не станут использовать территорию Афганистана в качестве плацдарма для ударов по Америке и их союзникам, а также начнут мирные переговоры с властями в Кабуле. Правда, вопрос, насколько само афганское правительство способно вести весомый диалог с «Талибаном», для многих так и остался открытым.

За минувшие годы американцы потратили немало сил и ресурсов для реорганизации афганских вооруженных сил и реформирования местных и центральных органов власти. И на первый взгляд результаты не столь уж удручающие. Удалось обучить и хорошо вооружить порядка 350 тыс. афганских военнослужащих. Около 36 млрд долларов пошло на проекты реконструкции, образования, медицины и инфраструктуры. При этом некоторых успехов удалось достигнуть и самому афганскому правительству.

Скажем, с 2001 года в стране заметно вырос ВВП. До 2012 года среднегодовые темпы роста составляли порядка 9%, главным образом за счет бурного развития сектора услуг, сельского хозяйства и внешних инвестиций. В период между 2002 и 2020 годами для восстановления и содействия развитию экономики Афганистан суммарно привлек около 100 млрд долларов дотаций.

Государство добилось некоторых успехов в здравоохранении, образовании. И даже в области прав женщин. К примеру, по данным ООН, с начала века в Афганистане на 17% уменьшилось количество детских браков. В девять раз увеличилось количество учащихся в начальных и средних классах школ. Средняя продолжительность жизни увеличилась с 56 до 64 лет.

Однако де-факто все эти цифры блекнут, даже если сопоставить их с показателями соседних стран — далеко не самых успешных с социоэкономической точки зрения. Афганистан остается одной из самых бедных стран мира: около 60% населения находится за чертой бедности.

И обусловлено это не только коррумпированностью высших бюрократических кругов (в индексе Transparency International страна занимает 165-е место), но и зависимостью Афганистана от внешней финансовой помощи, слабостью частного сектора и примитивной структурой экономики. Например, на долю низкопроизводительного сельского хозяйства приходится более 40% всей рабочей силы в стране.

Армия с сознанием наемника

Впрочем, неэффективность кабульского правительства определяется не только его некомпетентностью и коррумпированностью. Архаикой пронизаны и его внутренние отношения, которые до сих пор подчиняются старым добрым этническим противоречиям.

Напомним, после свержения талибов и формирования нового государства чаша весов в процессе распределения государственных должностей сместилась в пользу непуштунского населения при сохранении за пуштунами должности главы государства.

И если депутатский корпус Национального собрания еще хоть как-то отражал национальный состав республики, то административные должности и высший командный состав — нет. Из 420 мест в администрации президента 72% было отдано этническим таджикам и лишь 14% — пуштунам. При этом за таджиками осталось больше половины руководящих должностей в правительстве.

Такой этнической расклад годами окутывал работу правительства всепроникающим отчуждением, которое, несмотря на все старания американцев, так и не удалось преодолеть. Как, в сущности, не удалось им создать для Афганистана и настоящую, боеспособную армию, которая, к слову, «проглатывала» сумасшедшие суммы даже по меркам государств с низким уровнем доходов — порядка 28% годового ВВП.

«Боеспособность афганской армии до сих пор зависит от помощи и финансирования со стороны иностранных держав. К тому же у многих военнослужащих нет ни мотивации, ни идеологической установки, чтобы умирать за коррумпированную власть в Кабуле. Люди туда идут в основном из-за денег, поскольку именно армия является крупнейшим работодателем в стране, поэтому у всех солдат в ней крепкое наемническое сознание», — рассказывает директор Центра изучения современного Афганистана Омар Нессар.

Не удивительно, что после того, как Дональд Трамп заключил соглашение с талибами и объявил о начале вывода американских войск из региона, исламисты сразу перешли в успешное наступление, громя правительственные войска и захватив в итоге ряд провинций на юге и юго-востоке страны, иногда даже без боя.

Совсем недавно они заняли провинцию Фарьяб на границе с Туркменистаном и, по некоторым данным, контролируют уже больше половины Афганистана. В то время как их главари, по слухам, возвращаются из Пакистана, чтобы подчинить себе оставшуюся часть страны.

Командиры «Талибана»

Парадоксально, но после свержения режима «Талибана» в 2001 году исламистское движение стало еще богаче и могущественнее. Согласно отчету НАТО, только по итогам прошлого года талибы заработали порядка полутора миллиардов долларов. Для сравнения: бюджет Афганистана за аналогичный период составил чуть более пяти миллиардов долларов.

Одним из главных источников доходов талибов ожидаемо стали продажи наркотиков (416 млн долларов). Известно, что на Афганистан приходится около 84% мирового производства опиума и большая его часть выращивается на подконтрольных талибам территориях.

Другой источник доходов талибов — продажа продуктов горнодобывающей промышленности, которая приносит им больше 400 млн долларов, а также помощь из Пакистана, Ирана и Саудовской Аравии. Наконец, лидеры «Талибана» на подконтрольных территориях ввели особую, исламскую, форму налогообложения: «ушр» — 10% налога на урожай и «закят» — налог на богатство в размере 2,5%.

Подобная финансовая обеспеченность «Талибана» позволяет ему самостоятельно поддерживать свою сравнительно многочисленную армию боевиков, которая, по разным оценкам, доходит до 80 тыс. человек. Тем не менее немногие афганцы готовы встать под их знамена.

«Талибов поддерживают в основном в сельских районах на юге и юго-востоке страны. Но и эта поддержка в основном продиктована чувством страха, потому что на подконтрольных талибам территориях жизнь куда менее свободная, чем в провинциях под властью центрального правительства, — замечает Омар Нессар. — Хотя в стране, конечно, есть и такие, кто предпочел бы диктатуру социальной несправедливости и пронизывающей все коррупции».

Впрочем, едва ли готов прибрать всю власть к рукам в стране и сам «Талибан». Несмотря на мощную финансовую подушку эта организация уже не та централизованная структура, что раньше, во времена ее создания силами Пакистанской межведомственной разведки.

«“Талибан” сегодня — это, скорее, конгломерат полевых командиров, не очень понятно как связанных с “политическим крылом”, — считает Андрей Казанцев, профессор факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ, главный научный сотрудник МГИМО. — Вряд ли эти командиры легко согласятся встать в строй и безмолвно подчиняться командам из центра. Но даже если и согласятся, думаю, “Талибан”, даже если придет к власти, скорее, просто принесет в Афганистан дополнительный хаос».

Тем более что перед лицом наступающей дестабилизации в страну устремятся террористические группировки со всей Евразии — из Сирии, Таджикистана, Узбекистана, c радикализирующегося севера Киргизии. И вряд ли они согласятся на возращение централизованной власти, пусть и под белыми флагами «Талибана». Для них эта дестабилизация не только возможность «поработать», но и шанс застолбить за собой часть огромного транзитного рынка наркоторговли, беспощадный передел которого не заставит себя долго ждать.

«Сменщик» США

С самого начала было ясно, что, покидая регион, американцы не только оставляют шаткое кабульское правительство в одиночестве перед лицом очевидной волны дестабилизации. Оказалось, что даже в случае самого тяжелого сценария им просто негде разместить свою военную базу, чтобы поддерживать силы Кабула, — весь регион для американцев в этом смысле закрывается бесповоротно.

Скажем, центральноазиатские страны (Туркменистан, Узбекистан или Киргизии), с которыми на этот счет начались было переговоры, уже не готовы на подобное военное сотрудничество с США, особенно на фоне российского и китайского влияния в этом регионе. А для другого потенциального кандидата — Пакистана — такое решение чревато охлаждением с Китаем, важным партнером по сдерживанию Индии.

В этом смысле столь неожиданное для многих движение Турции навстречу зашевелившемуся афганскому хаосу — это не только реализация их привычной тактики последних лет: ловить рыбу в мутной воде и стремительно заполнять собой любой образовавшийся под боком геополитический вакуум. Турцию и Афганистан многое сближает исторически, что удачно совпадало с интересами США — ввести в страну партнера по НАТО, пусть и своенравного.

Тем более что в последние годы для Вашингтона Анкара уже и так превратилась в главного «сменщика» в ближневосточном регионе, который американцы медленно, но верно покидают. «По сути, это уже традиционная стратегия Демократической партии США, ее первые черты проявлялись еще при Бараке Обаме, — напоминает Александр Васильев, директор Российско-турецкого учебно-научного центра при РГГУ. — Как раз тогда, в 2009–1010 годах, в Белом доме активно обсуждался вывод американских войск из Ирака. И в процессе этих обсуждений Турция рассматривалась как важнейший ближневосточный союзник, на которого можно переложить часть ответственности после вывода американских войск».

На данный момент в планах Анкары защита Кабульского аэропорта, однако едва ли она ограничится этим. Уже известно, что легендарный афганский военный Абдул-Рашид Дустум недавно посещал Турцию, где он, по всей видимости, проводил переговоры о создании новой коалиции для сопротивления «Талибану».

А совсем недавно в Стамбуле попытались провести конференцию с участием талибов и кабульского правительства, на которые, к слову, Россию звать даже не планировали. И хотя талибы в последний момент заупрямились, заявив, что никуда не поедут, пока последний американский солдат не покинет их землю, сам этот турецкий жест по отношению к Москве показателен.

На наших глазах проступает еще одна линия напряжения между Россией и Турцией. На этот раз уже не на Северном Кавказе, а в Центральной Азии.

Осваивая новые рынки

Анкара уже не одно десятилетие медленно, тонко и скрытно обволакивает своим влиянием афганские земли. Еще в конце 2000-х Турция, например, занималась переподготовкой кадров для афганской армии — тогда было обучено порядка 18 тыс. солдат. Кроме того, в последние годы она активно приводила в страну свои инвестиции и бизнес (на 2015 год в Афганистане действовало 127 турецких компаний). Или оказывала прямую финансовую поддержку: например, с 2002 по 2014 год Турция направила в Афганистан порядка миллиарда долларов.

Более того, ввиду того, что у Турции налажены неплохие отношения с Катаром и Пакистаном, она может вести диалог даже с талибами. В то время как доверительные отношения с Дустумом — это канал связи с узбекскими и таджикским общинами страны. Но что потенциально может получить Турция в Афганистане, с его разрушенной инфраструктурой, отсутствующим внутренним рынком и перманентной гуманитарной катастрофой?

Прагматических линий для Анкары в Афганистане можно найти несколько. И первая связана с желанием Турции получить статус одного из главных энергетических хабов в Европе, который она хотела бы конвертировать в политические дивиденды.

«Нужно понимать, что соседний Туркменистан, близкий турецкий партнер, очень заинтересован в прокладке Транскаспийского газопровода, которая стала еще более реальной после успеха Анкары в Нагорном Карабахе, — рассказывает Андрей Казанцев. — И в этом отношении туркам важно укрепить безопасность во всем регионе, а значит, в орбите его интересов сразу оказывается и Афганистан. Более того, используя свое военное присутствие в этой стране, турки могут еще сильнее упрочить свои позиции в Центральной Азии, как они уже упрочили их на Северном Кавказе».

Вторая линия — это, собственно, турецкий бизнес-сектор, который Анкара всегда приводит в те регионы, которые она удерживает за собой в процессе очередного геополитического дележа. Так уже было, например, в Ливии, куда устремились турецкие строительные компании — восстанавливать то, что было разрушено войной. Такие же объемы работ обещает им и разрушенный Афганистан.

Наконец, Афганистан для Турции — это еще и новый рынок найма «головорезов», который она может освоить так же, как до этого освоила этот специфический рынок в Сирии. Не секрет, например, что Иран уже давно и активно использует афганцев-шиитов в качестве своих прокси. Точно так же может поступить и Турция, используя для этого местных суннитов.

Новая «Ливия»

Впрочем, было бы лукавством говорить, что Турции не будет «тесно» в нынешнем Афганистане. Вместе с уходом американцев целый ряд крупных региональных игроков начнут всеми правдами и неправдами проталкивать здесь свои интересы. Речь идет и об Иране (по линии хазарейцев-шиитов, населяющих Центральный Афганистан), и об Индии, и о Пакистане, и о Китае, и о некоторых центральноазиатских республиках, заинтересованных главным образом в безопасности своих приграничных территорий.

Но особенно остро в Афганистане традиционно пересекаются интересы ненавидящих друг друга Индии и Пакистана. «Пакистанскими военными Афганистан рассматривается как пространство для обеспечения своей безопасности, и поэтому здесь должно быть либо пропакистанское правительство, либо страна должна оставаться “диким полем”, с полыхающими конфликтами», — рассказывает ведущий эксперт Центра изучения современного Афганистана Андрей Серенко.

Во-первых, по словам эксперта, это связано с тем, что в приграничных пакистанских районах проживают многочисленные племена пуштунов — титульного народа Афганистана. Исламабад опасается, что усиление независимого или проиндийского афганского правительства, прилетит им сепаратистским рикошетом в виде «Великого Пуштунистана».

Во-вторых, согласно планам пакистанских властей, Афганистану отведена роль буферной зоны в условиях гипотетической индо-пакистанской войны. В случае прорыва пакистанской линии фронта индийской армией пакистанские войска должны будут отойти именно в Афганистан, чтобы произвести перегруппировку сил и набрать свежих солдат для контрнаступления. Естественно, такой план будет возможен только в условиях зависимого от Исламабада Кабула.

Но в Афганистане теперь есть и растущие интересы Китая. Страна уже включена в китайский многомиллиардный инфраструктурный проект «Один пояс — один пояс», а также вовлечена в планы Китайского-пакистанского экономического коридора, стоимость которого оценивается в 62 млрд долларов. Известно, что китайцы уже начали активно нанимать талибов для охраны своих инфраструктурных объектов.

В этом смысле не стоит рассчитывать на то, что внутриафганские игроки смогут о чем-либо договориться, считает Андрей Казанцев: «Они все привязаны к каким-то внешним источникам, а внешние игроки пока, очевидно, не готовы договариваться. Поэтому ситуация после ухода американцев как доминирующей силы может пойти по очень опасному сценарию. И главным образом потому, что внешние игроки могут схлестнуться в Афганистане так же, как это уже было в Сирии или в Ливии».

Российская многовекторность

На этом фоне у России как раз никаких существенных интересов в Афганистане нет. Однако есть интерес опосредованный, связанный с поддержанием безопасности в центральноазиатском регионе, который не только поставляет в страну сотни тысяч мигрантов, но и сам погружен в глубокую экономическую депрессию, усиленную пандемией и постоянными этническими распрями (вспомним хотя бы недавнюю мини-войну между Киргизией и Таджикистаном).

Именно поэтому политика России на афганском треке подчиняется логике сохранения стабильности, а вместе с тем сводится к постоянному лавированию между всеми противоборствующими силами в Афганистане, чтобы сохранить свое влияние в случае краха любой из них.

Не случайно Москва активно поддерживает политические контакты почти со всеми местными неформальными лидерами. Например, с бывшими полевыми командирами моджахедов на севере страны, с которыми когда-то даже приходилось воевать. Или с лидером таджикской общины Атта Мохаммадом Нуром, которого приглашают на все московские встречи по Афганистану. Не забывают в Москве и лидеров движения «Талибан», которые являются частыми гостями во время переговоров в рамках Московской конференции.

Конечно, такой подход бьет по отношениям с официальным Кабулом, который, невзирая на политическую и финансовую зависимость от Вашингтона, не раз говорил, что готов к конструктивному диалогу с Москвой. Но в условиях новой волны афганской дестабилизации титульные контакты уже и неважны. Куда важнее видеть происходящее с большого масштаба, чтобы вовремя корректировать тактический рисунок: где нужно, силы сталкивая, где нужно, их сближая, но всегда удерживая перед собой перспективу всей кампании. Причем последнее для Москвы становится особенно важным — в условиях, когда турецкое влияние в Афганистане начинает приобретать все более ясные очертания.