Всего за пять лет, со времени объявления «разворота на Восток», внешнеторговый оборот России и ее крупнейшего экономического партнера — Китая — почти удвоился, превысив 100 млрд долларов в прошлом году. Накопленные прямые китайские инвестиции в Россию на начало 2020 года, по данным ЦБ РФ, составили 3,7 млрд долларов. Значимая их часть приходится на регионы Сибири и Дальнего Востока, через которые китайский бизнес традиционно и заходил в Россию. Китай давно вплетен в экономику и отчасти в социум прилегающих к нему российских территорий, и поэтому они в большей степени испытывают на себе любую турбулентность, появляющуюся в работе с китайским бизнесом.
Возникшая в прошлом году волатильность в экономике сибирских регионов связана с пандемией, изменениями конъюнктуры на китайском и мировых рынках и стала следствием неудачного регулирования некоторых отраслей. Например, в пандемию Китай ограничил закупки российской рыбы, и отечественная рыбная отрасль это остро почувствовала. Борьба с «варварскими» китайскими теплицами путем их ликвидации вместо усиления контроля привели в ряде регионов Сибири и Дальнего Востока к не восполненному до сих пор дефициту овощей и их удорожанию, в то время как российские инвесторы уже много лет не хотят входить в эту нишу на нашем востоке. Преждевременные ограничения на вывоз сои в 2020 году едва не лишили значительных доходов от сельского хозяйства Амурскую область и Еврейский автономный округ, где выращиваемые китайцами бобы занимают существенную долю сельхозугодий. Наведение порядка в лесном хозяйстве происходит с переменным успехом: если из одних регионов китайцы просто ушли, в других охотно налаживают переработку леса, то в третьих они просто продают бизнес российским компаниям. Из-за перехода на работу через российские банки при долевом строительстве с рынка уходят китайские строители, оставляя нишу россиянам, ну а рынок китайского туризма сильно уменьшился в связи с пандемией. По мнению опрошенных нами экспертов, местным властям стоит более взвешенно сочетать интересы местного и иностранного бизнеса, не оставляя место нечестной конкуренции и протекционизму, чего сейчас в самом деле стало заметно меньше.
Интерес к ресурсной базе
После саммита АТЭС в 2012 году федеральные власти решили, что пора делать ставку на собственный инвестиционный потенциал востока страны, благо ресурсной базы там достаточно. Разумеется, речь в том числе шла об укреплении российских экономических связей с Китаем. Наиболее активное привлечение китайского и в целом южноазиатского бизнеса в регион началось с 2015 года. Появились первые территории опережающего развития (ТОРы), где действуют упрощенные налоговый и административный режимы, есть правовое сопровождение бизнеса и дешевле энергия. Речь идет именно о Китае, поскольку следующие лидеры по инвестициям в регион (среди 17 стран), Южная Корея и Япония, занимают не столь значительные позиции в экономике восточных регионов России, хотя сейчас начинают теснить Китай. Заработал свободный порт Владивосток (СПВ) с аналогичными условиями. По данным Минвостокразвития на 2021 год, уже 58 китайских предприятий (из почти 2000 резидентов) ТОР и СПВ реализуют проекты инвестиционной емкостью 11,6 млрд долларов.
На Восточном экономическом форуме в 2019 году была громко представлена Программа развития российско-китайского сотрудничества в торгово-экономической и инвестиционной сферах на Дальнем Востоке Российской Федерации на 2018–2024 годы, которая предполагает удвоение внешнеторгового оборота (с 2018 года), в основном за счет совместных проектов в области нефтехимии, добычи полезных ископаемых, логистики, лесном и сельском хозяйстве и туризме. Было подписано в общей сложности 270 соглашений на сумму 3,4 трлн рублей, в том числе с инвесторами из Китая, и основные из них касаются регионов Сибири и Дальнего Востока. Из них в России уже реализуется 65 проектов на 106,2 млрд долларов, а в Китае — пять проектов на 5,8 млрд долларов. Разумеется, основную «денежную массу» составили проекты крупного бизнеса, ряд которых успешно завершен, — это «Ямал СПГ», «Сила Сибири», на подходе и «Арктик СПГ — 2». С 2014 года сданы в эксплуатацию 17 инвестиционных проектов в энергетической сфере, включенных в перечень значимых, среди которых наиболее заметный — освоение Быстринского месторождения в Забайкальском крае. В 2020 году Быстринский горно-обогатительный комбинат с китайским участием отгрузил первую партию медного концентрата в Китай.
Интерес китайского бизнеса к ресурсам России наблюдается и в этом году. В январе появилось сообщение, что «А-Проперти» Альберта Авдоляна намеревается продать китайской Zhejiang Energy International Limited 10% в компаниях «Якутского газового проекта». В него входят Якутская топливно-энергетическая компания — крупнейшая газодобывающая компания республики — и «Глобалтэк», которые будут строить завод по производству сжиженного природного газа. При оценке «Якутского газового проекта» самой «А-Проперти» в 5 млрд евро стоимость сделки может составить 500 млн евро.
Переработка — забота местных властей
Среди заявленных на ВЭФ-19 проектов в перерабатывающих отраслях многие были отложены из-за пандемии. Они касаются в основном бизнеса в сельском хозяйстве, лесопереработки, туризма и сервиса. Пришлось приостановить даже, казалось бы, актуальный сейчас фармацевтический проект китайской Harbin Pharmaceutical по выпуску лекарств на Дальнем Востоке на 10 млрд рублей. Но ряд таких проектов был реализован до пандемии. В сельском хозяйстве крупные проекты по производству масличных и их переработке на Дальнем Востоке с 2016 года реализует крупнейший в Китае производитель продуктов питания — госкомпания COFCO (средние китайские продуктовые компании давно представлены на дальневосточном рынке). Заработавший Российско-китайский инвестиционный фонд (детище РФПИ и Китайской инвестиционной корпорации) организует создание Дальневосточного центра глубокой переработки древесины в Хабаровском крае. Символично, что проект софинансирует один из крупнейших экспортеров леса в России и крупнейший его заготовитель на Дальнем Востоке компания RFP Group, часть которой сейчас продают за 525 млн долларов крупному японскому производителю мебели Iida Group Holdings.
Впрочем, даже проекты в высокой степени готовности регионального уровня нередко сталкиваются с трудностями. В марте прошлого года нашумела история с приостановкой строительства завода по производству метанола в Хабаровском крае. Соглашение о строительстве крупнейшего в мире завода по производству метанола мощностью 7,2 млн тонн газа в год (10% мирового производства) было заключено на ВМФ-19 между гонконгской Sherwood Energy и Агентством по привлечению инвестиций Хабаровского края. Проект стоимостью 740 млрд рублей предполагает возведение промышленного комплекса площадью 3,5 кв. км рядом с поселком Аян, строительство газопровода длиной 1200 км и пропускной способностью 20 млрд кубометров в год. Но жителей села Аян не устроила перспектива жить на задворках токсичного производства, и на референдуме они проголосовали против строительства «мирового монстра». К тому же две тысячи жителей Аяна смутило, что вплотную к поселку планировалось возвести поселок для китайских рабочих на шесть тысяч человек. Губернатор Хабаровского края Михаил Дегтярев селян поддержал и вежливо попросил китайцев подождать выбора новой площадки.
«Практически все регионы Дальнего Востока рассчитывают на китайские инвестиции, и чем южнее, тем глубже взаимодействие, — говорит научный сотрудник отдела китаеведения Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН Иван Зуенко. — В Еврейском автономном округе и Амурской области сложилась кооперация между местными и китайскими аграриями, под которую местные власти охотно создают условия, в том числе в логистических и инновационных проектах». По его словам, в целом между российскими и китайскими предпринимателями сложилась система, при которой китайские компании охотно авансируют российские. «Но как только китайские компании начинают доминировать на локальных рынках, возникают противоречия — недовольство исходит как от местных жителей и бизнеса, так и от органов власти, — продолжает Иван Зуенко. — Неспроста в стратегиях развития почти всех регионов Дальнего Востока в разделе “Риски” фигурирует так называемая китайская угроза, а именно фактор конкуренции. Он складывается из-за того, что у китайского бизнеса есть доступ к более дешевым деньгам, к лизингу и к более дешевым материалам, а у наших — нет».
Авансы и субаренда
Взаимоотношения между китайским, российским бизнесом и местными властями уже третий десяток лет устанавливается в наших восточных регионах в сфере сельского хозяйства, где и набито больше всего шишек. Здесь сложились две основные модели ведения бизнеса: авансирование китайцами российских сельхозпроизводителей под гарантию урожая и субаренда китайцами у российских арендаторов посевных площадей. При развертывании бизнеса покрупнее практикуют совместные предприятия, но, как правило, с российскими управленцами и рабочими и китайским руководством из-за границы. Все модели позволяют обходить действующие и перманентно возникающие ограничения для иностранных компаний в части завоза рабочей силы, аренды земли, участия в аукционах и прочее. То есть формально это российские юридические лица, но с китайским капиталом или их дешевым кредитованием. Именно поэтому, кстати, ЦБ трудно посчитать объем прямых китайских инвестиций в Дальний Восток в целом. Если по данным ЦБ РФ в 2020 году он составлял 3,7 млрд долларов, то по оценке китайских регуляторов — 12,8 млрд. «То есть ЦБ не учитывает реалий, а именно маскировку китайского бизнеса под российский, а также поступающие китайские инвестиции через офшоры», — говорит Иван Зуенко.
Данные об использовании китайским бизнесом сельхозземель тоже касаются в основном среднего бизнеса и не отражают реальной статистики от вездесущего малого. Но, по версии китайских регуляторов, это около 566 тыс. га, почти четверть всей посевной площади Дальнего Востока (без учета Сибири). Размах и глубина сельхозбизнеса отличается от региона к региону. Например, в сельском хозяйстве Еврейской автономной области до 36% обрабатываемых земель, по официальным данным (а по неофициальным — все 80%) обрабатывается китайским капиталом. За период с 2014 по 2018 год площадь арендуемых китайскими сельхозпроизводителями посевных земель в ЕАО увеличилась с 27 до 58 тыс. га. И это становится угрозой, что прямо отмечено в правительственных планах развития. «В ЕАО сельхозпроизводство развивается на китайские деньги и с учетом конъюнктуры китайского рынка, — говорит Иван Зуенко. — В результате структура производства становится монокультурной, все мощности отданы под производство сои, причем нередко правила севооборота не соблюдаются. В случае ухудшения конъюнктуры сои или изменения политики КНР по ее закупкам российские производители останутся без рынка сбыта, с истощенными землями и без средств на их рекультивацию».
Такие риски и были созданы в позапрошлом году в результате повышения вдвое экспортной пошлины на сою. «Впрочем, когда увидели, что продажи сои встали, что для некоторых регионов опасно, пошлину снизили, и торговля возобновилась. Рынок сам себя сбалансировал, — рассказал исполнительный директор НП крестьянских (фермерских) хозяйств, сельскохозяйственных кооперативов и личных подсобных хозяйств Амурской области “Дальневосточный аграрий” Владимир Юсупов. — Даже, скорее, это повлияло положительно: с рынка сразу ушли краткосрочные китайские игроки, а долгосрочные готовы запускать переработку сои в масло, удлиняя производственные цепочки». В Амурской области соя также является основной посевной культурой, которая интересует китайцев, легально занимающих до 15% сельхозугодий региона (их около 150 тыс. га). По данным Владимира Юсупова, число краткосрочных договоров аренды сельхозземель в области и без повышения пошлины сократилось с начала 2020 года до нуля. Но, к примеру, крупнейшее из аграрных предприятий с китайским капиталом в Амурской области «Красная звезда» площади не сокращает, она-то и планирует начать переработку бобов в масло.
О тонкостях работы с китайским бизнесом задумались еще в период так называемой войны с китайскими теплицами, развернутой с начала 2010-х годов. До этого китайский бизнес был представлен в сельском хозяйстве Дальнего Востока и Сибири в основном овощеводами, большая часть которого вела свой бизнес варварским способом. «Сейчас мы почти победили это явление, — вспоминает руководитель ассоциации “Теплицы России” Наталья Рогова. — Речь идет о таких теплицах, где овощи заливают ядохимикатами без меры, стимуляторами роста, а рабочие ютятся в лачугах». Председатель Забайкальского регионального отделения, член комитета по лесу и устойчивому развитию «Деловой России» Леонид Кузьмицкий говорит, что китайский бизнес, хотя и в малых объемах, и сейчас присутствует в овощеводстве некоторых регионов Сибири и Дальнего Востока. «Да, не всегда наши китайские партнеры работают добросовестно, используют какие-то удобрения, которые нельзя использовать, но сейчас Россельхознадзор работает хорошо», — считает Кузьмицкий.
Регионы Сибири и Дальнего Востока боролись с теплицами и прочим теневым китайским бизнесом в основном путем сокращения квот завоза рабочей силы из Китая. Но с 2010 года поток неквалифицированных трудовых ресурсов из Китая стал уменьшаться сам, поскольку уровень жизни в Китае вырос, а рубль все время обесценивался, в отличие от юаня, и в итоге труд россиян стал дешевле китайского (впрочем, большую часть неквалифицированного труда у китайцев перехватили жители Киргизии и Узбекистана). А в период пандемии восточные регионы напрочь лишились и квалифицированной китайской рабочей силы, которую в моменте некем было заменить. Даже компаниям с китайским капиталом было трудно завезти обратно своих сотрудников в период пандемии. Например, приморские ООО «Елена» (продукты питания) и «Хэфэн» смогли привлечь единицы китайских сотрудников, хотя прежде у них работали десятки соотечественников.
В лесу меняется хозяин
Тысячи китайских предпринимателей в Сибири и на Дальнем Востоке работали и продолжают работать под прикрытием российских компаний. Их доли в лесах разнятся от региона к региону. Например, по оценке ДВО РАН, в лесной отрасли Еврейской автономной области китайским компаниям «под прикрытием» принадлежат более 60% лесов региона. В регионах Сибири — Красноярском крае, Иркутской, Томской и других областях — их доля в лесозаготовке порой доходила до 80%. Это приблизительные оценки ученых на основе опроса участников рынка, так что понять, какая доля из вывезенных за девять месяцев прошлого года 33,8 млн тонн леса и пиломатериалов пришлась на китайский бизнес, не представляется возможным.
Но известно, что, несмотря на пандемию, вывоз леса на экспорт вырос на 4% в прошлом году, что больше прежних темпов роста. Его спешили вырубить, потому что с начала этого года вступил в силу закон, запрещающий вывоз необработанного кругляка, теперь можно экспортировать только пиломатериалы, и то определенной влажности. «В результате структура рынка тоже меняется, но неоднозначно в разных регионах, — говорит директор лесного попечительского совета консалтинговой компании FSC в России Николай Шматков. — С рынка уходят те компании, которым стало невыгодно организовывать переработку в России, это мелкий бизнес».
«В Забайкальском крае лесная отрасль сегодня не просто стагнирует — ее практически нет, у нас полный провал! — говорит Леонид Кузьмицкий. — Да, отрасль вычищена от недобросовестных компаний. Но все разрушили, не создав на этом месте чего-то нового, а именно переработки. В итоге люди работу потеряли, потеряны налоги. Я думаю, что это одна из причин того, что за последние полтора-два года цена на древесину, например в Забайкалье, выросла в два раза».
В регионах Сибири в связи с запретом на вывоз кругляка заметно сократилось число незаконных вырубок, но при этом объемы вывоза лесоматериалов почти замещают объемы вывоза необработанной древесины. «Объемы нелегальных вырубок снизились существенно, но известные мне сотни китайских предприятий только в Сибири успешно работают, поскольку обзавелись лесопилками, — говорит эколог и документалист Павел Пашков. — Контроль действительно появился». Речь идет о возвращении института лесничества, прежде почти уничтоженного.
Наконец, примером общего тренда в сфере лесопользования служит единственная легальная компания в лесопользовании с китайским капиталом — Russian Forest Products Group (совладельцы — Роман Абрамович, Александр Абрамов и Российско-китайский инвестиционный фонд). Этот ведущий в России холдинг по экспорту кругляка в Китай еще в 2013 году запустил завод по производству лущеного шпона мощностью 300 тыс. кубометров в год, в 2017 году — завод по выпуску сухих пиломатериалов мощностью до 250 тыс. кубометров в год. Сейчас они продают 75% своей совокупной доли в этом бизнесе японской Iida Group Holdings. Правительственная комиссия по иностранным инвестициям обязала японского инвестора за пять лет вложить 150 млн долларов в развитие лесопереработки на Дальнем Востоке. В настоящее время компания перерабатывает 50% заготовленного леса, но за счет нового партнера планирует довести этот показатель до 100% к 2025 году.
Свободная ниша!
Через крупные города Сибири и Дальнего Востока в лучшие допандемийные времена в среднем в год проезжали от 100 до 400 тыс. китайских туристов. Лидером является Иркутская область, поток иностранцев в которую рос до 2014 года на 10‒15% в год, а с 2015-го начал удваиваться. Согласно данным Агентства по туризму Иркутской области, в 2018 году ее посетили почти 200 тыс. китайских туристов. Увеличение потока было связано в первую очередь с безвизовым режимом для группового въезда граждан КНР в Россию (это же послужило инструментом для набора нелегальных сезонных рабочих). «Это, безусловно, дало толчок развитию местной сферы услуг, но со временем эту нишу начали активно занимать полулегальные китайские компании, — говорит исполнительный директор Сибирской Байкальской ассоциации туризма Анна Головченко. — Они строили свои мини-гостиницы и рестораны по теневым схемам, привозили туда туристов, которых сами же и водили, куда им надо». Этот бизнес был устроен таким образом, чтобы большая часть потраченных китайскими туристами денег оставалась у китайских туркомпаний. Кроме того, для ухода от налогов активно использовалась система электронных денег.
Тушите свет
Принципиально новая «китайская угроза» пришла в прошлом году из киберпространства: Иркутску нежданно-негаданно выпала доля прослыть криптостолицей России. Все началось в 20016 году на волне общемировой криптомании. Стремительный рост биткойна многим вскружил голову, тем более что получать его можно, автоматически шифруя на компьютере входящие коды. То есть достаточно компьютера и необходимых программ, которые сами зарабатывают крипту — майнят. По всей планете начали появляться криптофермы из десятков, затем сотен и теперь уже десятков тысяч серверов, потребляющих энергию, сравнимую с автомобильным заводом. Образовалась новая индустрия майнинга, лидерство в которой, разумеется, держал Китай.
Но длилось это недолго: с 2016 года Банк Китая постепенно ограничивал криптовалюты, а в прошлом году вовсе запретил их добывать. Как следствие, тысячи китайских майнеров закрылись либо устремились в соседние регионы с дешевой электроэнергией. Теперь России принадлежит третье место в мире по объему майнинга после США и Казахстана. По данным Центра альтернативных финансов Кембриджского университета, на Россию в августе 2021 года пришлось больше 11% всей мощности, используемой для майнинга биткойна.
Наибольшей проблемой в России это обернулось для Иркутска, где благодаря большим энергомощностям электроэнергия стоит втрое дешевле, чем в среднем по России. Сюда еще с 2016 года начали стекаться российские майнеры, а с прошлого года как черт из табакерки набежали китайские «изгои». Поскольку селиться они предпочитают на окраинах города в крупных ангарах, в пригородах Иркутска начались перебои с электроэнергией. Уже в октябре прошлого года губернатор Игорь Кобзев забил тревогу, заявив вице-премьеру Александру Новаку, что за девять месяцев энергопотребление в регионе выросло на 159%. «Они бессовестно пользуются тем, что у нас в регионе низкие тарифы на электроэнергию. Делают на этом деньги», — заявил Кобзев, добавив, что такая ситуация чревата авариями.
Поскольку получать разрешение на подключение к электросетям долго и хлопотно, майнеры попросту не стали этого делать и сейчас платят за электроэнергию как рядовое население, тарифы для которого повсеместно в России ниже, чем для предприятий. Есть и вовсе «черные» майнеры, которые не платят ничего, просто врезаясь в электросети и, по сути, делая деньги даже не из электроэнергии, а из воздуха (но таких «Иркутскэнерго» в ручном режиме еще отслеживает). И те и другие создают огромную нагрузку на электросети. Ранее первый замглавы Марковского муниципального образования Иркутского района Денис Чуб сообщал, что в райцентре электросети не были предусмотрены для такого количества потребления, которое создали им незаконные майнеры, использующие, по его словам, в разы больше разрешенной мощности. В результате, как сообщали иркутские СМИ, в Марковском районе участились возгорания электропроводок, а выход из строя электротехники из-за сбоев напряжения становится привычным делом.
Восточные регионы России по-прежнему представляют серьезный геополитический и экономический интерес для наших соседей. Недавно кандидат в президенты Республики Корея Хо Гён Ён заявил, что в случае прихода к власти предложит России взять у нее в долгосрочную аренду часть дальневосточных территорий. Речь шла о Сахалине, Амуре, Хабаровске, Магадане, Камчатке и Чукотке, где, по его мнению, «проживает много корейцев». Хо Гён Ён также заявил о намерении подключить к этому процессу Китай и Японию, которую назвал «братской страной». Такие инициативы наглядно показывают, что России критически важно развивать Сибирь и Дальний Восток, привлекать в регионы квалифицированных специалистов, обеспечив полный экономический суверенитет. Иначе найдутся другие желающие.
