В новом варианте впервые вводится понятие технологического суверенитета как способности государства создавать и применять критически важные наукоемкие технологии и иметь возможность организовать на их основе производство в стратегически значимых отраслях, а также говорится о вступлении в новый этап развития в условиях санкционного давления. Это серьезно смещает акценты господдержки: если предыдущая стратегия была ориентирована на создание технологий, товаров и услуг, «не только отвечающих национальным интересам, но и востребованных в мире», то новая дает установку на первоочередное обеспечение внутренних потребностей России. Скорректированы также планы реализации стратегии: заявлена ускоренная разработка импортонезависимых технологий, освоение и локализация известных иностранных технологий для здравоохранения, ЖКХ, энергетики, промышленности и других отраслей; замещение устаревших технологий. Международная повестка подправлена в пользу сотрудничества с конструктивно настроенными иностранными государствами и их объединениями — здесь в числе приоритетов значатся Союзное государство России и Белоруссии, страны СНГ, БРИКС, Шанхайская организация сотрудничества, Евразийский экономически союз.

Кроме того, из раздела, посвященного государственной политике в области НТР, исчез пункт «Свобода научного и технического творчества», который, впрочем, в предыдущей версии имел очень путаную трактовку.

В целом количество правок в стратегии невелико, формулировки ее ожидаемых результатов и задач, поставленных перед государством, практически полностью переписаны из прежнего варианта. Обещанное финансирование сектора R&D тоже осталось неизменным: к 2035 году его планируется довести до уровня не менее 2% ВВП, причем в этот показатель включаются как государственные, так и частные вложения, соотношение которых должно стать равным.

Если предыдущая стратегия была ориентирована на создание технологий, товаров и услуг, «не только отвечающих национальным интересам, но и востребованных в мире», то новая дает установку на первоочередное обеспечение внутренних потребностей России

Формально получается, что мы идем к тем же целям (в стратегии это интеграция научно-технологической сферы с социально-экономической системой страны, создание основы для устойчивого развития и технологического суверенитета), но новым путем — с опорой на национальную науку, собственное производство и растущий внутренний спрос на инновации.

Частично этот путь был опробован задолго до обсуждаемой ротации документа. Еще в 2014 году, когда в связи с присоединением Крыма к России большая часть европейских стран, США и Канада начали вводить первые порции запретов на трансфер технологий в РФ, на государственном уровне заговорили о необходимости ускоренного импортозамещения в критически важных отраслях. И несмотря на то, что принятая в 2016 году стратегия НТР в этом плане оказалась мягкой — в ней даже не было упоминания санкций и рожденных ими планов форсировать замену высокотехнологичного импорта, — в стране начали готовить юридическое поле и инфраструктуру для будущего рывка. В частности, был принят ФЗ-216 (так называемый закон о долинах), предоставивший льготы бизнесу для открытия дочерних предприятий при вузах; начата реализация федерального проекта «Передовые инженерные школы», создающего условия для интеграции научно-образовательного и производственного процессов, и отраслевые программы по импортозамещению.

Стратегия-2024 предполагает, что на этом фундаменте можно строить далекоидущие планы развития науки и инноваций, перезагрузки на их основе экономики и построения технологического суверенитета. И пока адресатов политики НТР это воодушевляет.

«Важно, что появилось четкое определение понятия “технологический суверенитет”, в дальнейшем оно должно проецироваться на всю государственную регуляторику», — отмечает Иван Покровский, исполнительный директор Ассоциации разработчиков и производителей электроники. А по мнению гендиректора НПО «Унихимтек» Виктора Авдеева, «мы получили идеологию национальных чемпионов».

Посмотрим на стратегию внимательно и попробуем оценить перспективы ее реализации при имеющихся ресурсах.

Где же космос?

В качестве приоритетов научно-технического развития на ближайшее десятилетие в стратегии обозначены девять направлений. Семь из них почти в неизменном виде перенесены из предыдущей версии документа. Это ИИ для проектирования всевозможных систем и материалов; экологичная и ресурсосберегающая энергетика; персонализированная медицина и высокотехнологичное здравоохранение; высокопродуктивное и экологически чистое агро- и аквахозяйство; создание интеллектуальных транспортных, энергетических и телекоммуникационных систем, повышающих связанность территории РФ; противодействие биогенным, техногенным, социокультурным угрозам и деструктивному иностранному воздействию; психология, социология и политология как оружие для ответов на «большие вызовы». И добавилось два новых пункта: оценка выбросов и поглощение климатически опасных веществ и активно лоббируемые Курчатовским институтом природоподобные технологии. Внутри этих направлений можно найти почти все тематики, которые ассоциируются с построением суверенитета, от микроэлектроники до материалов, высокоскоростных магистралей и тонкой химии.

Не попали в «ВИП-список» только космические технологии — видимо, как и оборонные технологии, их решили не включать в общий, «приземленный» документ.

Большинство из утвержденных приоритетов соответствуют глобальным трендам в R&D. При этом в стратегии четко сказано, что следовать мейнстриму Россия будет исключительно с учетом национальных интересов.

Тренд на суверенитет

Такой заход на суверенный курс, кстати, уже не является нашей эксклюзивной историей — сейчас это мировой тренд. Он начал формироваться в период пандемии коронавируса, которая на время парализовала мировую логистику, привела к дефициту микросхем и обострению торговой войны между США и Китаем. Тогда в Америке был принят так называемый Закон о чипах (CHIPS and Science Act), который предусматривает выделение беспрецедентных субсидий на строительство полупроводниковых заводов, и введены ограничения для китайских лидеров телекома. Напуганная этим «штормом» Германия тут же приняла свою «антиглобалистскую» стратегию высоких технологий, в которой заявила о намерении развивать собственную цифровую инфраструктуру, привлекать таланты из-за рубежа, внедрять гибкий подход к управлению инновациями. Вскоре глава Еврокомиссии Урсула фон дер Ляйен объявила о создании платформы стратегических технологий Европы и единого центра важнейших проектов (так называемого портала суверенитета), пояснив, что для ЕС важно иметь технологическое преимущество, чтобы противостоять последствиям масштабных налоговых льгот и пакетов субсидий в Китае и Штатах. Суверенная стратегия принята и в КНР в ответ на американские рестрикции: там сделана ставка на расширение областей развития с опорой на собственные силы.

При этом во всех странах осознают, что принимаемые меры чреваты издержками: падением экономической эффективности в краткосрочном периоде и возможным повышением цен и снижением качества товаров вследствие ослабления глобальной конкуренции. Однако растущие риски экстерриториального влияния на национальные экономики вынуждают правительства менять приоритеты политики НТР.

Российский суверенный путь в этом контексте выглядит наиболее сложным из-за высокой степени импортозависимости. В 2014 году она была близка к 90% по всему спектру высокотехнологичных товаров и услуг (в Российской империи этот показатель был на уровне 50%, в СССР — 15%). По данным Высшей школы экономики, к началу 2023 года наибольшая зависимость от высокотехнологичного импорта остается в станкостроении (76%) и фармацевтической промышленности (65%), но в ряде отраслей — машиностроении для пищевой промышленности, сельскохозяйственном и тяжелом машиностроении — все же произошел перелом в пользу обеспеченности отечественной продукцией.

ИИ в помощь инвесторам

Спорным в стратегии представляется пункт о принципах финансирования сферы исследований и разработок. По общим цифрам, характеризующим объемы денежных вливаний, в последние годы не возникает острых дискуссий — эти показатели плавно растут: по итогам 2023 года инвестиции государства и частного сектора в R&D достигли, по предварительным подсчетам, рекордной отметки 1,7 трлн рублей. По доле в ВВП это не так много — всего 1,03%. Для сравнения: в США и Швеции аналогичный показатель равен 3,4%, в Германии — 3,1%, в Китае — 2,4%, в Канаде — 1,7%.

Однако намеченных стратегией целевых 2% ВВП, как отмечалось выше, планируется достичь преимущественно при помощи частного сектора. И для этого, судя по всему, придется принимать экстраординарные меры. По данным Министерства науки и высшего образования РФ, с 2016 по 2023 год доля частных расходов в объеме инвестиций на НИОКР оставалась примерно на одном уровне — в районе 35% с небольшими колебаниями. Предполагается, что по итогам 2023 года внебюджетный вклад вырастет по сравнению с предыдущим годом на 0,7% и достигнет рекордных 36,4%. Но такой динамики, конечно, не хватит для 15-процентного роста за десять лет.

«Не очень понятно, как будет формироваться этот внебюджетный процент. Насколько известно, государственные корпорации уже имеют эту “нагрузку” и вряд ли готовы к ее росту. Скорее всего, будет заложено стимулирование среднего и малого бизнеса к таким вложениям, но нет гарантии, что сам бизнес к этому готов», — делится сомнениями ведущий сотрудник ИКИ РАН Сергей Богачёв.

Ведущий сотрудник ЦЭМИ РАН Сергей Гатауллин полагает, что паритет частно-государственного инвестирования в современной России возможен только в прикладных исследованиях, а фундаментальный сектор должно поддерживать государство, «причем не точечно выхватывая горячие темы, а по всем направлениям, так как действительно прорывные открытия часто происходят на стыке предметных областей, и далеко не всегда смежных».

Пока даже импортозамещение — вполне рыночный сегмент — у нас нуждается в господдержке. Не для печати многие представители бизнеса говорят, что в этом новом технологическим забеге сами рассчитывают получить дополнительные стимулы, а не наращивать расходы. Тенденция, возможно, будет меняться, но не быстро. Локомотивами гипотетического инвестиционного прорыва в этой сфере могут стать компании, работающие в области искусственного интеллекта, но пока единицы из них — Сбер, «Яндекс», Smart Engines, «Тинькофф» и МТС — серьезно вкладываются в науку. Сейчас это не оказывает существенного влияния на соотношение долей государства и бизнеса в финансировании российского НИОКР, но, если смотреть на треки западных стран, именно этот сегмент может «выстрелить».

По мнению академика РАН, главного научного сотрудника Центра прогнозных исследований ИМЭМО РАН Наталии Ивановой, цели по наращиванию доли бизнеса в инвестициях в науку и разработки нужно ставить, даже понимая, что они не вполне реалистичны. «Важно создавать стимулы для бизнеса, убирать в инновационной деятельности малых и крупных компаний, — считает эксперт. — Когда бизнес сам предпринимает усилия для создания новых технологий, понимая их рыночную перспективу, исчезает проблема внедрения, о решении которой мы так много и часто впустую говорим».

Для больших и маленьких

В обновленной стратегии появились новеллы, в которых в общем виде анонсируются протекции малым технологическим компаниям (МТК). В частности, говорится о вовлечении таких компаний в обновление отраслей экономики и создание новых рынков товаров и услуг вместе с крупными компаниями и органами государственной власти (видимо, посредством госзаказа) и о создании системы господдержки для них.

Частично такая работа уже идет: принята программа субсидирования затрат на НИОКР, выделяются гранты от Фонда содействия инновациям; запущен национальный реестр малых технологических компаний; принят закон, определяющий правовые основы деятельности МТК.

Есть и удачные кейсы взлета: например, компании «Моторика», разработчику и производителю функциональных протезов, которая успешно пользуется различными механизмами господдержки, удалось вырасти и войти в топ-10 мировых производителей в своем сегменте. «Государство на сегодняшний день является одним из основных спонсоров и инвесторов научно-технологической сферы в России. Поэтому ключевой тренд на рынке — это совместные продукты и программы при поддержке государства», — уверен гендиректор «Моторики», председатель правления союза «Кибатлетика» Андрей Давидюк.

Но о каком-либо системном эффекте принимаемых мер говорить пока рано. Доля малых технологический компаний у нас микроскопическая — 7,1% всех МК, или 0,781% всех частных компаний. Тенденция к росту есть: по данным Росстата, с 2007 по 2021 год их число увеличилось более чем на 40%, но стартовала эта кривая роста с крайне низкой базы.

Общая доля компаний, осуществляющих технологические инновации, на конец 2022 года составила в России около 23% от всех частных компаний. С 2010 года, когда Росстат начал собирать по ним статистику, этот показатель остался практически без изменений.

Чтобы переломить эту стабильность, государству придется приложить сверхусилия. «Нужна более четкая постановка задач развития промышленности в целом и понятный перечень мер по формированию среды, которая заставит участников рынка конкурировать за право получить место в проектах развития, — полагает Иван Покровский. — Это заставит их активно внедрять инновации, обращаться к науке, и таким образом будет замкнут цикл, который в стратегии обозначен как разорванный».

Наталья Иванова напоминает, что бизнес очень чувствителен к налоговым и кредитным льготам и применение отечественных аналогов зарубежных технологий должно быть простимулировано этими проверенными «бонусами» и, конечно, госзаказом.

Кто готов

В целом стратегия представляет собой весьма общий документ, который лишь намечает контуры будущих изменений. Ключевые инструменты для ее реализации — госпрограмма в области НТР; нацпроекты; стратегические инициативы, отраслевые стратегические планы, программные документы регионов и муниципалитетов, фондов и корпораций, институтов инновационного развития. Часть из них будет разработана заново, часть откорректирована в соответствии с новыми задачами. Заявлена также очередная реорганизация системы управления в области науки, технологий и технологического предпринимательства в условиях мобилизационного режима.

Перспектива этой масштабной перестройки всей научно-технологической бюрократии выглядит отнюдь не безобидной.

«Подводные камни здесь — высокая инерционность систем организации и управления наукой, быстрая бюрократизация новых структур, противоречие задач независимого руководства целям мобилизационного режима, — считает Наталья Иванова. — Не исключено, что разработка институциональных решений по стимулированию инвестиций в НИОКР со стороны компаний потребует новых мер по борьбе с монополизмом, коррупцией, излишним административным давлением и недружественным поглощением перспективных бизнесов с использованием силовых ресурсов. Стратегия отвечает текущим вызовам государственного уровня, которые в целом соответствуют проблемам науки и образования, но у каждого субъекта научно-технической деятельности есть текущие финансовые, кадровые, организационные проблемы, которые могут находиться в другой плоскости. Связь этих вызовов разного уровня не всегда очевидна».

По мнению основателя и СЕО Mirey Robotics Сергея Наташкина, проблемы с реализацией стратегии могут возникнуть именно на местах: регионы, которым в построении технологического суверенитета отводится одна из главных ролей, могут быть попросту не готовы к выполнению грандиозных задач государственного масштаба.

Мы идем к тем же целям, что и в предыдущей редакции стратегии: интеграция научно-технологической сферы с социально-экономической системой страны, создание основы для устойчивого развития и технологического суверенитета, — но новым путем, с опорой на национальную науку, собственное производство и растущий внутренний спрос на инновации

Многое в успехе очередной антикризисной миссии будет зависеть от того, как будут поставлены эти задачи. Стоит напомнить, что исполнение прежней, тоже во многом мобилизационной, стратегии 2016 года сопровождалось очень невнятным планом ее реализации, который фактически включал в себя только пункты общего содержания — например, «гармонизация инструментов стратегического планирования в сферах научной, научно-технической, инновационной и промышленной политики в соответствии с целями, задачами, приоритетами и механизмами Стратегии», «проведение комплексного анализа востребованности результатов исследований и разработок по приоритетам научно-технологического развития, полученных с использованием финансовой поддержки из средств федерального бюджета и эффективности такой поддержки и использование результатов такого анализа для оптимизации бюджетного планирования».

Может, именно «выполнение» такого плана и потребовало принятия новой редакции стратегии? Каким же должен быть этот документ, мобилизующий многочисленных участников процесса построения технологического суверенитета? Один из авторов нашего журнала много лет назад был главным конструктором нескольких разработок в области лазерного приборостроения и в этом качестве оказался причастен к выполнению одной грандиозной советской стратегии.

Она была принята постановлением Политбюро ЦК КПСС — легендарной и неповоротливой советской бюрократией, однако была предельно конкретной и действительно мобилизующей.

Начиналась эта стратегия с формулировки цели планетарного масштаба. Эта цель была разбита на подцели, которых нужно достигнуть, а каждая цель второго плана привязывалась к министерству, отвечающему за ее выполнение, и разбивалась на конкретные НИРЫ, ОКРЫ и производственные задания. Этот уникальный опыт организации движения к намеченным ориентирам полезно вспомнить и сейчас, когда наш энтузиазм по поводу создания инновационной экономики раз за разом вязнет в хаосе многочисленных обобщающих документов и отчетов. И нас не должно смущать, что многие предприятия и компании теперь частные. Бизнес тоже любит четкие цели и планы, которые гарантируют ему понятные и прозрачные «правила игры», долговременную загруженность и доходы.

В подготовке статьи принимал участие Александр Механик