Почти два века назад, в 1838 году, академики живописи братья Чернецовы проплыли по великой русской реке от Рыбинска до Астрахани, запечатлев волжскую панораму в двух тысячах картин. Вдохновившись этим примером, руководитель выставки «АРХ Москва» Василий Бычков, предприниматель Максим Масленников и архитектор Владимир Кузьмин задумали повторить вояж в компании архитекторов и дизайнеров. Проект «АРХ Пароход» должен был стать не просто развлечением с погружением в жизнь российских городов, но и пространством для дискуссий, форсайт-сессий, лекций и профессионального общения. Идея плавучей конференции оказалась весьма удачной, и мероприятие стало ежегодным.
В августе очередной «АРХ Пароход», собравший более сотни архитекторов, девелоперов, дизайнеров и производителей материалов, проплыл из Москвы в Рыбинск через Углич, Мышкин и Тутаев. Главными темами дискуссии на борту стали цифровизация и применение искусственного интеллекта в строительстве, а также архитектура будущего.
Ускользающая архитектура
Особенность «АРХ Парохода» — стремление обсуждать сложные и острые вопросы. Например, в первом походе по Волге центральной темой стала этика архитектора — проблема мало дискутируемая, но злободневная. Архитекторы многие десятилетия выступали адвокатами общества по вопросам городского развития. Обладая профессиональными знаниями, они защищали город, компетентно оппонируя властям. Однако в последние четверть века эта практика практически прекратилась: никто не хочет ссориться с властями и девелоперами, теряя заказы. Голос архитекторов и сообщества в целом сейчас практически не слышен, а люди берутся за любые проекты, даже понимая их вред для города. Стандартное самооправдание в таких случаях: «Да, постановка задачи ошибочна. Но лучше я построю это качественно, чем кто-то другой сделает откровенно плохо». Дискуссии на «АРХ Пароходе» вылились в «Хартию нормальной архитектуры».
Темой вояжа 2017 года стала реновация, объявленная мэром Москвы Сергеем Собяниным. Итог нескольких дней жарких споров — совместно принятый документ, разбирающий принципы, практику и риск реновации. Однако даже умеренно критичная позиция архитекторов вызвала тогда сильное неодобрение властей (по иронии судьбы самые эмоциональные критики реновации позднее получили прямые заказы по этой программе от Москомархитектуры).
Один из главных вопросов этого года — архитектура будущего. Проекты на эту тему были очень популярны в мире во второй половине прошлого столетия, а в России в 1980-х сложилось сообщество «бумажных архитекторов» (Александр Бродский, Тотан Кузембаев, Михаил Белов, Юрий Авакумов и другие), которые выиграли множество международных конкурсов. Явление было настолько яркое, что известный исследователь и теоретик архитектуры Селим Хан-Магомедов назвал «бумажников» в числе трех самых ярких явлений в отечественной архитектуре XX века — наряду с конструктивизмом 1930-х и сталинским ампиром.
В последние годы размышления об архитектуре городов будущего стали редкими: достаточно посмотреть, что сейчас строится в Китае и на Ближнем Востоке. Например, в Саудовской Аравии к 2040 году планируется возвести в пустыне город NEOM — линию небоскребов длиной 120 км, где будут жить 9 млн человек; проект оценивается в триллион долларов.
Руководитель UNK project Юлий Борисов задал дискуссию об архитектуре будущего двумя картинками: на одной была изображена пирамида Хеопса, на другой — современный дверной замок с системой видеодоступа. Парадоксально, но в гигантской пирамиде и маленьком замке было одинаковое число элементов — порядка 2,5 млн. Таким образом, нынешний тренд, который можно распространить и на будущее, — это резкое усложнение зданий, радикальное увеличение количества деталей и конструкций. И миниатюризация отдельных элементов лишь ускоряет этот процесс.
«Здания становятся сложнее, но их эстетика проще», — развивает идею архитектор Николай Шмук. В этом направлении и двигалась столичная архитектура в последние пятнадцать лет. Сегодня московский градоначальник пытается развернуть тренд, требуя от застройщиков оригинальные фасады для каждого нового дома.
История архитектуры — это периодическая смена стилей. Но последний большой стиль, связанный с бионическими, криволинейными формами, прогремел более десяти лет назад. Пока бионическая архитектура встречается весьма редко: так строят единичные, иконические здания, поскольку это очень дорого. «Вариант архитектуры будущего — природоподобие. Новая бионика, впрочем, потребует новых материалов», — считает архитектор Сергей Малахов. Если современные технологии строительства и материалы позволят кардинально удешевить стройку, то природоподобная архитектура может стать массовым явлением.
«Архитектура будущего — это мобильные дома. Люди сегодня много перемещаются, они не хотят жить на одном месте», — делится своим видением архитектор Тотан Кузембаев. Создание модульных, быстровозводимых и перемещаемых домов — явный тренд: в одних только США десятки стартапов заняты решением этой проблемы. В России есть крайне интересная компания «СкороДа», ее основатель Андрей Алисов разработал и производит автономные мобильные дома, не требующие подключения к инженерным системам. Пока развитие сегмента сдерживается достаточно высокой ценой и сложностью перемещения конструкций. «Все изменится, как только появятся дроны, способные нести серьезные грузы. Тогда можно будет сначала пожить в Подмосковье, потом переместить свой дом на несколько месяцев на Алтай, а затем отправиться еще куда-нибудь. Это сделает рынок мобильных домов неограниченным», — фантазирует Андрей Алисов.
«Здания должны становиться меньше. В мои тридцатиметровые дома на курорте Пирогово иногда приезжают владельцы вилл площадью несколько тысяч “квадратов”. Они потом удивляются: “Нам хватает здесь места!” Большие дома, в общем-то, и не нужны», — уверен Тотан Кузембаев.
Архитектура будущего — это:
сложные здания и сооружения
природоподобная архитектура
экологичность жилья
мобильные дома
Другой тренд, подмеченный архитектором, — уменьшение срока жизни зданий. «Дома, которые я построил, кажется, совсем недавно, иногда уже сносятся. У людей поменялась ситуация: например, у детей, получивших дом в наследство, другое представление, иные запросы. Это заставляет задуматься о временной, одноразовой архитектуре», — говорит Кузембаев.
Впрочем, существует и противоположный подход. «Есть архитектура, которая не устаревает. Кирпичные стены, большое остекление, скатная крыша. Зимний дворец — вот архитектура будущего», — провокативно заявила директор Пушкинского музея Елизавета Лихачева. Эту мысль поддержал Юлий Борисов: «Дома будущего — это сталинские высотки. Они до сих пор морально не устарели и простоят еще сто лет».
«Архитектура будущего должна быть связана со здоровьем людей. Хорошие здания и города смогут увеличивать продолжительность жизни человека, а не сокращать ее», — выдвинул свою версию основатель ландшафтной компании «Илья Мочалов и партнеры» Илья Мочалов. Симптоматично, что о такой связи заговорил не архитектор, а специалист по ландшафту: в российском архитектурном и девелоперском мире тема здоровья почти не звучит. А ведь экотренд поменял вектор уже десяток лет назад. Если раньше акцент делался на энергоэффективность зданий, то теперь — на их способность сохранять здоровье жильцов. В 2014 году в США была введена система сертификации зданий Well Building Standard, которая учитывает сотни параметров, от качества воздуха до цвета стен и количества зеленых насаждений. В России же есть только один жилой комплекс, который планировал получить такой сертификат, — «Сидней Сити» от компании ФСК. В целом связь среды жизни с физическим и психическим здоровьем человека пока явно недооценивается.
Должна в будущем измениться и роль архитектора. «Мы привыкли, что архитектор — это демиург, который старается изменить мир. Но надо смириться с тем, что архитектор сейчас не формирует общество. Более того, даже общественный заказ сегодня неясен. Наверное, нужно вернуться к старому пониманию: архитектор — это посредник между потребностями заказчика и материальным миром. Он помогает строить дома», — считает профессор Международной академии архитектуры урбанист Андрей Иванов.
Несмотря на интересные мнения, неопределенность после дискуссии не исчезла. Порой разнообразные тренды и гипотезы усиливали друг друга, порой контрастировали, но не складывались в целостную систему. «Архитектура будущего» ускользала. И дело здесь не в архитектуре, а в неопределенности самого будущего. Мир поляризуется, и перспективы для людей из разных уголков мира оказываются совершенно разными. Если брать концепцию писателя Виктора Пелевина из книги «S.N.U.F.F.» (в которой он, кстати, еще в 2011 году предсказал войну на Украине, которая ведется при массовом использовании дронов), то в «верхнем мире» и архитектура будет соответствующая — высокотехнологичная, сложная, дорогая. В «нижнем мире» свои нужды: надо строить из чего придется, латать инфраструктуру, бороться с катастрофами. В силу роста неопределенности как-то описать единую архитектуру будущего невозможно. Она будет разной в зависимости от множества факторов и сценариев.
Архитектор на службе у нейросети
Искусственный интеллект — одна из самых «хайповых» тем последнего года. Нет архитектора, который не хотел бы порассуждать о применении нейросетей в своей сфере и о том, что в перспективе ИИ способен уничтожить профессию. «Цифра может победить человека. Нейросеть в перспективе может заменить “белкового” архитектора», — шутили на «АРХ Пароходе». Этот риск всерьез рассматривается и учеными: в частности, профессор Международного университета Флориды Нил Лич считает, что нейросеть способна самостоятельно генерировать дизайн здания. На уровне фантазии это выглядит так: человек вводит исходные данные участка и техническое задание, загружает базу данных по законодательству, задает стилистические рамки — и через какое-то время получает проект, по которому можно строить.
Сразу скажем: до таких возможностей искусственному интеллекту еще очень далеко. Но как архитекторы сегодня применяют нейросети? Что уже может ИИ? Если углубиться в тему, то функций используется не так уж много: прогнать через нейросеть тексты, проследить за расходами компании, написать короткую программу для больших проектов — все это никак не связано с архитектурой.
Главное, что умеют нейросети сегодня, — выдавать эскизы на основе заложенных в текстовом варианте заданий. ИИ умеет рисовать очень быстро: может за несколько минут сгенерировать сотню вариантов. Некоторые могут быть весьма интересными — это зависит от мастерства промт-инженера. «Мы целый месяц делали проектное предложение для одного маленького музея. А потом за несколько часов с помощью нейросети создали еще один вариант. Заказчик выбрал то, что нарисовал ИИ, — рассказывает руководитель Архитектурного бюро Маликова Никита Маликов. — Нейросети уже сегодня способны сделать массу набросков, из которых можно выбрать лучший». Однако для того, чтобы ИИ сгенерировал адекватные эскизы, архитекторы должны предварительно провести анализ проекта и написать правильные промты — текстовые запросы. Ну и конечно, графически обработать предложенные машиной варианты.
«Используя нейросети, мы делаем эскизы для разных типов задач: архитектура, ландшафт, интерьеры, элементы дизайна. ИИ отличается большой вариативностью предложений, иногда бывают нетривиальные решения, — говорит сооснователь архитектурного бюро Atrium Антон Надточий. — Но есть и минусы. Один из них — трудность внесения правок. Представьте, что вам понравилась картинка, но не устраивает пара линий. Вы не сможете исправить только их: нейросеть заново перерисует все изображение. К примеру, с помощью ИИ мы сделали эскизы для интерьера офиса крупного банка. Все сделали очень быстро, заказчик утвердил, мы были довольны. Но затем заказчик предложил несколько правок, и процесс их внесения свел на нет всю экономию времени, которую мы получили за счет нейросети», — вспоминает руководитель студии диджитал-продакшена Sintez.Space Андрей Киселев.
Другое ограничение связано с человеком. «Нейросеть может за пять минут выдать пару сотен вариантов. Оператору вроде бы надо просто выбрать самые удачные. Но просмотр такого количества изображений сам по себе может быть весьма утомительным», — продолжает Андрей Киселев. В скорости работы тоже есть подвох. Да, ИИ генерирует эскизы за считаные минуты — на заказчиков это производит сильное впечатление. Но чтобы получить такой результат, порой нужно потратить день-два на написание правильного промта.
Итак, большинство архитекторов с помощью нейросетей сегодня делают эскизы, ищут новые идеи. И в этом есть парадокс. «Удивительно: искусственный интеллект должен был стать помощником творца, делающим за него рутинную работу. Человек придумывает, а нейросеть берет идею и технически реализует. Но получилось наоборот: искусственный интеллект быстро генерит красивые картинки на заданную тему, а человек после него долго занимается адаптацией и реализацией», — делится сооснователь архитектурного бюро Atrium Вера Бутко.
Сможет ли ИИ вытеснить живого архитектора? Если учитывать сложность отрасли и процесса проектирования, пока это выглядит фантастикой. Есть несколько сдерживающих моментов. Во-первых, нейросети успешно работают с изображениями, текстами и кодами. Архитектурный проект представляет собой слишком сложный продукт, чтобы ИИ смог его вести. Во-вторых, сам процесс архитектурного проектирования включает в себя много фаз, принципиально разных стадий: концепция, проект, рабочая документация. На каждой стадии свои правила игры, свои ограничения и нормативы — трудно представить, что нейросеть сможет провести проект от начала до конца. В-третьих, нейросети допускают много ошибок, а при строительстве они могут оказаться критичными. Кто ответит за обрушившееся здание, спроектированное ИИ?
«Нейросети очень быстро развиваются, их потенциал кажется огромным. Уже сейчас это интересный инструмент в руках архитектора. Но мне кажется, что в ближайшие лет двадцать они не смогут заменить человека, — уверен Никита Маликов. — Впрочем, в одной области — в сегменте типового проектирования — существенные результаты могут быть достигнуты в течение десятилетия».
Крупнейшие российские застройщики сегодня активно инвестируют в проекты, связанные с нейросетями. В их IT-отделах работают сотни специалистов. В компаниях уже есть собственные алгоритмы для отдельных этапов. Например, «Брусника» уже лет семь назад автоматизировала процесс создания генпланов. Для нового земельного участка программа выдавала множество вариантов размещения зданий — с учетом всех градостроительных ограничений, инсоляции, пожарных норм и т. д. Число таких предложений было в десятки раз больше, чем у коллектива людей. А у компании ПИК есть программа, позволяющая «заполнить» здания квартирами разных планировок из внутреннего каталога согласно техзаданию. Компании обучают собственные сети в обстановке информационной закрытости. Следующим шагом могло бы стать объединение таких программ под управлением нейросети. Для проектов, связанных с типовыми зданиями и секциями, подобная задача кажется сложной, но возможной. Для индивидуальной архитектуры это пока видится фантастическим.
