Как вы восприняли известие о том, что будете играть Виктора Цоя?
Это была очень стрессовая ситуация. После того как мне позвонили и сказали, что роль досталась мне, у меня было всего три недели, чтобы к ней подготовиться. Сценарий я получил целиком на русском, и авторы хотели, чтобы я говорил в кадре по-русски, а языка я не знаю. Так что мне пришлось выучить сценарий фонетически, по звукам: я разбил сцены на отдельные реплики, реплики — на слова, слова — на звуки и затем выучил их один за одним. Таким образом я и сам язык начал осваивать. Кроме того, у меня были тренеры, которые учили меня, как правильно говорить и двигаться. От них я многое узнал о своем персонаже: в каких позах он стоял, как ходил, мимика, жесты, как двигался на сцене... И я пытался все это скопировать.
С другой стороны, у нас было много творческой свободы. Мы хотели показать Виктора Цоя в тот период его жизни, когда никто его особо не знал. Так что — да, в какой-то степени мы создали своего Виктора Цоя.
Что вы можете сказать о Цое — не о том, всем знакомом, а о «вашем личном»?
Думаю, что он на самом деле не собирался становиться иконой рок-музыки, знаком свободы и перемен. Он был очень чувствительным человеком.
Я родился и вырос в Германии, то есть я европейский кореец, работаю на сцене, в кино, как и Виктор Цой. Это такая уникальная позиция, где-то посередине, на границе: одновременно и Восток, и Запад, и актерство, и музыка. Думаю, мы с ним в этом совпали.
Для меня Цой — это символ встречи культур: юноша, вдохновленный американским роком, который добавил в него русскую поэзию, свой корейский шарм и некий стоицизм, что ли. По моему ощущению, наше кино — о юности и восторженности, идущей от острого ощущения самой жизни, но в то же время и о разных культурах.
В конкурсе Берлинского фестиваля в этом году демонстрировали фильм «Довлатов», и там российского писателя также сыграл зарубежный артист, серб Милан Марич. Мне кажется, что в этом есть некое режиссерское решение: поместить иностранца в советскую среду, чтобы показать изгоя в своем отечестве. Обсуждали ли вы что-то подобное с Серебренниковым?
Детально — нет. Нам нужно было сосредоточиться на работе, было очень мало времени. Но я слышал от продюсера нашего фильма Ильи Стюарта, что Кирилл хотел именно актера корейского происхождения; он мог быть и российским, и из Кореи, откуда угодно.
Думаю, режиссеру было важно и портретное сходство. Мне говорили, что в процессе кастинга перебрали примерно две тысячи актеров, прежде чем нашли меня.
Какая ваша любимая песня Цоя?
«Каждую ночь», «Мое настроение», «Дерево». Мне нравятся песни, в которых больше поэзии и меланхолии — в общем, мне нравится более нежный Цой.
Если говорить о Серебренникове, каков его творческий метод, по-вашему?
У нас с Кириллом одинаковый бэкграунд: мы оба начинали с театра. Поэтому мне понравилось, как тонко он работает с миром, который сам и создает, со всеми артистами на площадке. Если у него что-то спрашивали — неважно, что именно, например, как сыграть сцену, — то он всегда отвечал (произносит по-русски): «Я не знаю». Но это не значило, что он действительно не знает, это значило, что он хочет вдохновиться тем, что увидит на площадке, чтобы уже оттуда получить ответ, а затем принять решение.
Кроме того, было заметно, что он доверяет всем, кто с ним работает — всем актерам с собственными идеями, которые он органично использовал. Вообще обстановка на площадке была очень комфортной.
Как вы отреагировали, когда узнали, что Кирилла не будет с вами в Каннах?
В России я лишь гость, меня наняли сделать работу, так что политика — не та область, куда мне следовало бы лезть. Но я надеюсь на счастливый финал этой истории, надеюсь, что мы сможем встретиться с Кириллом и посмотреть фильм вместе. Я по нему очень скучаю.
«Лето» не могло обойтись без Бориса Гребенщикова — его роль исполняет Никита Ефремов. Настоящий же БГ в интервью неоднократно заявлял, что его не устроил сценарий, что все было не так. Как вы к этому относитесь?
Если честно, я не слышал, что там говорят другие. Да, я знаю, что не выгляжу, как Цой, на сто процентов. Но вот вам такая деталь: на съемочную площадку пришла Наташа Науменко и, увидев меня, сказала: «У него душа Виктора». И это очень много для меня значит, ведь фильм основан на ее мемуарах, на ее истории.
После всего этого, после того как вы посмотрели фильм в главном зале Дворца фестивалей в Каннах — какая ваша любимая сцена в «Лете»?
Первая сцена, на которой я заплакал, — когда Майк Науменко остается один (в этот момент его жена встречается с Цоем. — «РР») и идет под дождем по городу под песню Perfect Day Лу Рида. И еще в финале я тоже не смог сдержать слез: там Цой поет на сцене «Дерево».
Фильм выйдет в российский прокат 7 июня.
