Как появился психотерапевтический театр? И кто такие «мы»?
«Мы» — это ребята с инвалидностью, пациенты психиатрической больницы, их родители, врачи и волонтеры, нам помогают Тамбовский драматический театр и студенты колледжа искусств. Мы занимаемся с инвалидами детства; есть и те, кто получил высшее образование, успел поработать, но потом случилось психическое расстройство. Но театр — это только часть реабилитации. У нас есть творческая мастерская, есть уроки танцевальной терапии, есть радио «Отражение» (создаем репортажи и выкладываем в сеть), проводим выставки в картинной галерее.
Как проходят занятия?
Пациенты больницы обычно приходят к нам на занятия после длительного лечения, когда начинают выздоравливать. На занятиях они учатся выражать свои эмоции, отходят от препаратов — мы не даем им остаться наедине со своими проблемами после выписки. Театральным искусством занимаемся три раза в неделю, тренируем речь, учимся сценическому движению, но главное — коммуникация между артистами: они привыкают выражать эмоции, передавать их через мимику.
О чем получилась «Муха-Цокотуха», ваш премьерный спектакль?
Мы взяли из Чуковского только несколько фраз и ключевых героев, а сам сценарий обсуждали и писали ребята, это важная часть терапии. Спектакль получился о том, что излишества, любовь к красивой жизни, развлечениям и деньгам приводит к переживаниям и депрессиям, а вылечиться можно благодаря творчеству. Образ паука — болезнь, образ комара — искусство.
Первый показ вы сделали только для сообщества — для врачей, психологов, родителей пациентов. Можно ли по спектаклю оценить эффективность терапии?
Естественно. Сцена сценой, но для нас главное — процесс реабилитации. В начале работы артисты заполняли анкеты, по которым можно было определить их когнитивные функции. Таких «тестирований» несколько: мы будем регулярно отслеживать, в чем артисты становятся лучше.
По каким видимым признакам можно понять, что человек действительно стал лучше себя чувствовать?
Люди с особенностями ментального развития постоянно принимают лекарства, иногда тяжелые. То, с чем они сталкиваются постоянно, — это стигма, подавление эмоций, скованность в действиях. Когда начинают заниматься театром, заметно меняются мимика и движения. И потихоньку даже врачи корректируют дозу препаратов, которые принимают их пациенты.
Бывают сложные ситуации во время репетиции?
Бывает, говорят: «Я не хочу». Артист собрался и ушел. Но раз человек так решил, значит, у него есть свои причины. Нельзя ведь влезть в голову другого человека, поэтому мы просто отпускаем. Любой конфликт может превратиться в срыв, так что у нас очень спокойно на занятиях.
В нашей труппе есть также инвалиды детства. Иногда это люди, которые не умеют читать и писать, но мы их учим, и они во взрослом возрасте начинают это делать. И говорить! Потому что они в основном молчали, а сейчас эмоции зашкаливают. Они все очень красивые и очень адекватные, никто не верит, что они с особенностями ментального развития. А нам очень повезло, что мы с ними работаем. Иногда хочется выйти из себя, но ты смотришь в их глаза, видишь боль и испуг и сразу успокаиваешься.
Привыкли молчать от недостатка коммуникации?
Конечно. От страха, что их не так поймут, от стеснения, что не могут выразить свои мысли, от недостатка знаний… Многих из них постоянно унижали в школе, и они привыкли к такому отношению — они боятся общества, а общество просто накручивает себя. У нас в студии вдруг все стало по-другому.
Могут ли ваши спектакли стать открытыми?
Могут, но для подготовленного зрителя, которому интересна арт-терапия. Перед международным фестивалем творчества людей с особенностями психического развития, на который мы скоро поедем, хотим сделать открытый показ в одном из тамбовских вузов. Пациенты-то идею нашего спектакля поняли, а как молодежь воспримет — интересно проверить.
