— «Немосква», ха! — фыркает пассажир на вокзале, увидев надпись на высоко поднятой табличке в Екатеринбурге. В этом названии слышится привычное для россиян шутливое презрение к Москве, оно же — гордость через отрицание.
Пять десятков иностранцев, вдоволь пообнимавшись со знакомыми им уральскими арт-менеджерами, едут в Сысерть — на выездную выставку в заброшенном заводском здании. Позади Нижний Новгород и Пермь, впереди вся Сибирь и Дальний Восток.
Куратор проекта Алиса Прудникова говорит, что ей так надоело слышать «Екатеринбург? Это так далеко!» от всех, кого она звала на Уральскую индустриальную биеннале предыдущие годы, что она решила: сейчас я вам покажу, что такое настоящее далеко. И показала.
Немосква: страна советов
Один из пассажиров — специалист по «медленному времени» Карл Оноре (миллион просмотров на TED), наткнувшись на меня в аптеке где-то в Тюмени, устало спросил, все ли дезодоранты в России стоят 900 рублей. Изначально Прудникова представляла себе неспешные разговоры в поезде и безграничные просторы, поэтому журналист Карл Оноре и появился в числе путешественников, но затея с медленным временем провалилась: слишком скорые в России поезда, слишком много нужно успеть в каждом городе. Экскурсия, поездка в загородную галерею, обед, встреча с местным сообществом, ревю идей, дискуссия и деловая вечеринка перед сном — примерно так выглядит типичный день путешествия. Карл Оноре, естественно, не успел прочитать свою лекцию, но внес вклад в проект фразой Anything worth doing is worth doing slowly («Все, чем стоит заниматься, стоит того, чтобы заниматься этим медленно»). И сразу после этого уехал. Буржуйский вариант знаменитой фразы Венички: «Все на свете должно происходить медленно и неправильно».
Кураторы одалживали друг у друга шампуни, забывали в автобусах ноутбуки и отбивались (по рассказам) от встреченных в караоке-баре гомофобов. Кураторы сменяли друг друга: каждые семь дней одна группа улетала, прилетала другая. Весь путь от Нижнего Новгорода до Владивостока осилила только романтическая пара двух философов из Берлина — Надим Самман и Делия Ханна. Надим известен в России как куратор Московской молодежной биеннале в 2016 году, которая проходила на Трехгорке; также он был куратором Антарктической биеннале, где художники показывали с ледохода свое искусство пингвинам и китам, а также выкладывали на снегу остатки запасов еды в качестве арт-проекта. Делия занимается историей катастроф и антропоценом. Наверное, в этой поездке их интересовала Земля как таковая. Надим, например, очень удивлялся, что Новосибирск находится на широте Непала, а в Омске, in the middle of nowhere, он может сходить в приличный барбершоп.
Главная культуртрегерская задача экспертов — проводить ревю идей в городах, чтобы найти проекты для итоговой выставки невоплощенных идей. Как это может выглядеть, показывала выставка «Большая страна — большие идеи», которая ехала за поездом в фургоне и монтировалась в каждом городе, где проходило ревю. Эскизы отобранных «больших идей», например, такие: микроарт ижевской группы «Город Устинов» — крошечные кусочки перьев, стружек, камушков и ниточек, разложенные в строгие ряды, и пинцет, которым зритель может их перекладывать, отвечая художникам на их языке. Или — «пост-интернет»-проект екатеринбургской художницы Люды Калиниченко, которая документировала мусор, производимый ею во время сидения в интернете; фотографии мусора на 500-метровой полоске ткани должны быть размещены на полях Свердловской области. Проект Глафиры Северьяновой и Ивана Галузина из Мурманска — сравнение книг отзывов на выставки современного искусства норвежцев и русских (русские дают художникам гораздо больше советов). Кто знает — если бы автору этой статьи дали больше места в книге отзывов, то, возможно, этого материала, полного полезных советов, и не было бы.
Оказалось, кстати, что приграничные регионы типа Мурманска — с точки зрения совриска скорее ЕС, чем Россия: Александр Буренков в своей кураторской экскурсии по выставке говорит, что они в ГЦСИ «открыли» для себя мурманских художников, хотя те давно успешно работают в Норвегии. Совет: будьте внимательны друг к другу!
Художества на грани сдвига
На ревю было много и откровенного трэша. Причина — отсутствие фильтра и свободный формат. Выглядит это так: за дугообразными столиками сидят по два-три эксперта, и к ним подсаживаются художники с проектами. Никакой регламентации у разговоров нет, правила рождаются на месте. Бейджиков тоже ни у кого нет.
В Екатеринбурге девушка по имени Малина садится за стол к Надиму Самману и Дарье Бочарниковой, представляющей бельгийский центр BOZAR. Работа Малины называется «Против интерпретации» и посвящена одноименному эссе Сьюзен Сонтаг. Малина начинает говорить на английском очень тихо, Надим просит ее говорить громче, но в шуме голосов все равно мало что слышно.
— Значит, вы вдохновились Сьюзен Сонтаг и решили делать иллюстрации к ее тексту? — Надим и Дарья смотрят на яркие цифровые коллажи в руках художницы.
— Я бы не назвала это иллюстрациями.
— Почему вы читали Сьюзен Сонтаг?
Я не слышу ответа. Кажется, Надим и Дарья тоже.
— Выглядит как обложки. Куда вы хотите дальше пустить эти цифровые коллажи? Какое у них назначение?
— …
— Я не слышу, — говорит Надим.
— ...museum space.
— Вы хотите их напечатать на холстах?
— Да.
— Каков ваш бэкграунд?
— Я изучала дизайн и работала иллюстратором.
— Если вас интересуют отношения текста и образов, то, возможно, вам близки московские концептуалисты? — задает вопрос Дарья Бочарникова.
— Да, я видела их. Я думаю, каллиграммы — это интересно. Но мне хочется работать с текстом более значительным.
— Вы сказали, что вы хотите быть художником. Почему вы хотите быть художником? — тоже вопрос Бочарниковой.
— Я этого не говорила.
— Я вам предложу вот какой метод, — говорит Надим. — Найдите эссе Сьюзен Сонтаг, которое вам нравится, и сделайте по одному изображению для каждой страницы эссе. А затем сделайте книгу. Так вы создадите грамматику, язык.
За другим столом стильная блондинка в плюшевом свитере показывает экспертам коллажи с обнаженным телом; название проекта «Тело на границе эволюционного сдвига». Кураторов привлекает одна распечатка: огромные бумажные стикеры на городской мраморной стене.
— Вы сделали это в городе на стене, это скетч для стены?
— Да. И еще я сделала видео, — кураторы смотрят видео, похожее на калейдоскоп.
— Где вы брали моделей? — спрашивает Габи Нгкобо, куратор X Берлинской биеннале.
— Это мое тело.
— Вы обращались к традиции, мандале? — комментирует Габи видео.
— Я не совсем поняла, — отвечает девушка по-русски; переводчик помогает, упуская мандалу.
— Нет, я сама. Возможно, мне не хватает технических навыков…
— Интересно ли вам думать об альтернативном теле, не о технологиях? — спрашивает Габи.
Переводчик упускает альтернативное тело при переводе: «интересно ли вам думать об изменениях тела без технологий»? Художница говорит об эволюционных изменениях зрения и походки.
— Это напоминает гиперреалистические скульптуры Патриции Пиччинини, посмотрите ее работы, — говорит художница Моника Нарула.
Девушка кивает, но не записывает. Переводчик молчит.
— Посмотрите еще работы русской художницы Елены Артеменко, она тоже работает с телом, — говорит Елена Ищенко, основательница журнала об искусстве aroundart.org.
Художница не записывает. От их диалога возникает ощущение обидной дискоммуникации, в которой проявляется сразу все: невозможность объяснить что-то за пять минут про волнующие западных кураторов тренды типа «альтернативного тела»; в среднем плохой английский наших соотечественников (которого они к тому же стыдятся); неумение усваивать информацию.
Совет: художники, не стыдитесь!
Думай глобально, действуй глокально
Землепроходный характер проекта стал приманкой для международного арт-сообщества: когда еще прокатишься в поезде по Транссибу!.. Однако эдакий «колониальный взгляд» на страну — со стороны более образованных западных кураторов и более могущественных московских организаторов — стал причиной критики NEMOSKVы. Во-первых, само название. Лишенные привилегий условного студента Британки или Школы Родченко, живущие в шести часах лета от главных выставок Гаража и ММОМА, художники из регионов действительно переживают по поводу своей провинциальности, и название их троллит. А им, может, хотелось бы самоопределяться вообще не через Москву.
Странная роль объектов для изучения тоже коробила. Художники Анна и Виталий Черепановы, бывшие участники арт-группы ЖКП из Екатеринбурга, решили перевернуть оптику: это мы будем спрашивать экспертов, кто они такие. Нацепив самодельные бейджики, они поехали автостопом за экспертами по городам. Отличная рекурсивная акция — ее бы хорошо задокументировать и в Брюссель на выставку. Но уже в Омске ребята развернулись домой, так как надо было кормить кошку.
В соцсетях многие художники обвиняли проект в колониальном отношении к регионам, в том, что он сливает все города в одну недифференцированную «немоскву», отвлекает внимание от тихих инициатив на местах и создает ощущение, что искусство — это то, что происходит с официозной помпой. Отдельным пунктом критики были ревю идей, в которых критики усмотрели не эгалитарность, а хаос.
Эксперты всю эту критику, конечно, предвидели и много разговаривали на темы колониализма, самоорганизации и методов отбора работ. Куратор из Греции Марина Фокидис, например, рассказала, что когда престижная масштабная выставка «documenta 14» приехала в Афины, то организаторов там встретили трафаретные надписи на стенах «Дорогая documenta, я отказываюсь экзотизировать себя ради того, чтобы вы увеличивали свой культурный капитал».
Младший куратор Музея Гуггенхайма Сяоюй Вэн говорит, что отрицать проблему бессмысленно — надо ее признавать и, если уж пишешь историю искусства страны, будь то Китай или Россия, стараться уходить от стереотипизирования. А для этого «усложнять повествование», оценивать предмет с разных точек зрения, знать социально-политический контекст.
Моника Шевчик из Чикаго соглашается с ней: история — сложная вещь, ее могут писать все, с разных позиций. И даже из незначительного положения (from minor position) можно написать «Войну и мир», которая станет глобальной, как классическая русская проблема «маленького человека». Кроме того, Шевчик отметила, что самые важные вещи в современном искусстве начинались в малых группах, поэтому важно влиять на тех, кто рядом.
Антонио Джеуза, куратор из ГЦСИ, на конференции в Тюмени заявил, что регионального современного искусства не существует в принципе: есть национальное — спонсируемое государством или возникающее под воздействием понятия «национальное» — и локальное, рождающееся на маленькой территории и способное разрастись до глобального, как ливерпульская четверка The Beatles.
Есть слово glocal — это сплав local и global. Глокальным называется такое местное искусство, в котором проявляются глобальные тренды. Например, работа Наташи Юдиной из Томска — скульптурная голова Ленина, полностью обшитая белым кроличьим мехом, называется «Ленин в зимнем уборе». Язык этой работы — современный, диссенсуальный, то есть не предлагающий однозначной трактовки, не содержащий в себе лобовую метафору — а значит, симпатичный для многих ценителей современного искусства в мире глобальный язык. Содержание при этом и локальное (бюсты Ленина, кроличий мех), и глобальное (Ленин). Таких работ не очень много, и Наташа Юдина уже известная художница, ее не надо «открывать»; в Томске ее скульптуры представляли экскурсии как работы местной знаменитости.
Два совета: не забудьте покормить кошку и не экзотизируйте себя.
Регионов больше нет
— Думаю, здесь предстоит переосмыслить, как преподается визуальный язык, как он передается, — говорит кураторка Берлинской биеннале Габи Нгкоба. — Мне показалось, что люди черпают свои знания из интернета и арт-центров, но сама система образования не оборудована для них.
Художник должен понимать, как его работа соотносится с мировым искусством. Заниматься современным искусством, не общаясь со своими коллегами, невозможно. Интернет здесь помогает мало. «Мы это поняли еще 20 лет назад», — говорит Кристиана Пол, специалистка по самому технологичному виду современного искусства — цифровому. Важна мобильность и личное общение. Почему на Западе не говорят про «региональное искусство»? Потому что художник из Берлина может иметь мастерскую в США, и уже непонятно, кого он представляет.
Александр Буренков, проводя экскурсии по выставке «больших идей», любит приводить в пример Люду Калиниченко из Екатеринбурга, которая определяет себя через «пост-интернет», потому что училась в Берлине и там попала под влияние главных фигур этого направления. «Хотя казалось бы — где Екатеринбург и где пост-интернет?» — говорит Буренков (хотя мы уже знаем, что Ебург недалеко).
Любопытно, что в сознании москвичей и иностранцев Сибирь отстоит от мировых процессов дальше, чем в ощущениях самих сибиряков. Каждый раз, разговаривая с художниками из Омска, Новосибирска или Красноярска, эксперты удивляются их чувству расстояния. Четыре часа езды из одного города в другой — ерунда, ночь в поезде — не проблема! Расстояние между Новосибирском и Красноярском — как между Москвой и Петербургом, но кажется, что города связаны гораздо теснее.
Пара местных арт-активистов — Ангелина Бурлюк и Петр Жеребцов просто запрыгнули в поезд с экспертами в Новосибирске и наутро вышли в Красноярске. Здесь они раньше работали, в апреле вернулись на родину Пети в Новосибирск, чтобы поднимать местный филиал ГЦИИ. В поезде Петя и Ангелина, которая, кроме прочего, еще и топовый инстаграм-блогер, посоветовали журналистам пару модных клубов в Москве. Петр учился в Германии. В общем, этим людям явно не мешают ни расстояния, ни недостаток арт-институтов.
— А что мы продуктивного можем сказать, обозвав подобный проект колонизирующим? — отвечает Жеребцов на претензии своих коллег — новосибирских художников. — Мы можем сформулировать критическую программу, заявить: «Мы не участвуем, зачем нам встречаться с кураторами, которых со всего мира собрали, мы дальше будем вариться в своей кастрюльке, искать свои пути, чтобы становиться интернациональными». Можно сказать: мы умные, мы доедем до Венеции сами. Но если ты хочешь влиять на среду, важно участвовать в проектах, которые реализуют твои друзья, кураторы, активисты.
Ну, сойдет за совет.
Что дальше
— Я поняла, что институции ни черта не работают — работают просто люди, и в них главная энергия и сила, — говорит комиссар проекта Алиса Прудникова.
ГЦСИ столкнулся с тем, что от него хотят не экспертизы, а помощи в создании среды для современного искусства.
Когда я задаю вопрос Александру Буренкову, представителю ГЦСИ, о том, почему русское искусство в таком незавидном положении, он отвечает: дело не столько в бедности населения, сколько в незаинтересованности власти и бизнеса.
— В Индии люди живут гораздо беднее, чем россияне, но при этом у них есть современное искусство. Проблема в отсутствии образования, государственной поддержки. Весь китайский пузырь на рынке искусства возник, потому что местные олигархи стали покупать молодое искусство, стали в него инвестировать. А у нас до сих пор те олигархи, которые могут это делать, инвестируют в Герхарда Рихтера. У нас не появился рынок.
Когда в солнечном Красноярске молодые энтузиасты Оксана Будулак и Саша Санников ведут тебя за гаражи, чтобы показать уникальный холм с советской доской почета, которую они стали использовать как рамы для стрит-арта, и рассказывают, как начали проводить аукционы и даже установили ночное освещение, — всему этому, конечно, радуешься, но задаешься вопросом: а что будет с этими энтузиастами дальше? Допустим, в Красноярске их ждет работа с мощнейшим музеем совриска «Площадь Мира», который расположен на берегу Енисея в последнем в СССР громадном музее Ленина. Внутри много антисоветских экспозиций, отчего «Площадь Мира» чем-то напоминает модный Еврейский музей в Москве.
Но вообще быть художником или куратором в «немоскве» — незавидная карьера.
— У меня иногда возникает ощущение самоэксплуатации; если я назову свою зарплату в Краснодаре, вы будете смеяться, — говорит Елена Ищенко, куратор центра современного искусства «Типография» в Краснодаре и основательница журнала around.org. — Эта самоэксплуатация рождает ощущение усталости. Ты так много стараешься, твои друзья художники делают бесплатно проекты, их приглашают в Москву, им не платят гонорары, они вкладывают кучу своих денег… Зачем? Все большие проекты в локальной среде вырастают из невероятных усилий, самоорганизации, и если в какой-то момент эта самоорганизация не получит бюджет на большой проект, все просто схлопнется и исчезнет — никакого регионального искусства просто не будет.
Елене, которая выступила с этой речью на дискуссии в Екатеринбурге, аплодирует вся интернациональная аудитория.
Что тут посоветовать? Может, вы дадите совет?
