Говорят, давным-давно жили на небе четыре дракона. Однажды они поссорились. Почему? Да кто их знает. Один из них упал на землю. И там, где он прополз, потекла река Амур. Эта легенда очень походит на правду, когда смотришь на Амур сверху вниз из самолета: русло реки изгибается так, будто она течет по следу от змеиного хвоста.
Так вот, на одном из таких крутых берегов и стоит город Амурск. Появился он не на пустом месте. Когда-то в низовьях реки было стойбище рыболовов нанайцев, село Падали-Восточное. В 58-м место приметили советские власти — по всем параметрам оно подходило для целлюлозно-картонного комбината. Нанайцев переселили, а на их место приехали со всех концов страны строители нового советского будущего и города Амурска.
Город, который построил…
— Только я закончил 7 класс — поехал в Комсомольск-на-Амуре в судостроительный техникум поступать, — рассказывает Вячеслав Михайлович и крутит баранку. — Там мне влепили трояк, ну, в общем, провалил я экзамен… Что делать? А тут на месте моего поселка решили город строить, я и пошел учеником каменщика.
— Сколько же вам лет было? Тринадцать? — пытаюсь прикинуть я.
— Четырнадцать, самый молодой я тогда был в бригаде. Смотри, вот здесь стоял палаточный городок, — машет он рукой куда-то в заросли. Это место он хорошо помнит. Во-первых, потому что сам тут ставил палатки. А во-вторых, здесь жила студентка, которая ему очень нравилась и стала потом его женой… Кстати, вон она сидит на заднем сиденье в веселой панамке. Наша машина неспешно тарахтит и подпрыгивает на кочках; супруги Пономарь показывают мне город, который они строили своими руками. За окном мелькают дома-коробки, дикие кустарники, а вдалеке синеет Амур.
— Покажи, где твоя палатка была, — просит Вячеслав Михайлович.
— Наверх поднимись, — командует Зоя Федоровна. — Вот тут, рядом с этим большим камнем, она и была.
— Как же вы в палатках жили?
— Да так и жили, — пожимает она тоненькими плечами. — Все, что нужно для жизни, было: стол, из досок сколоченный, умывальник, зеркало, буржуйка обязательно. Знаешь, как нас парни гулять выманивали? Закроют трубу, а дым весь внутрь валит — хочешь не хочешь на улицу выбежишь.
— А зимой как, в минус сорок?
— Буржуйка спасала. А бывало, за день так набегаешься, что вечером падаешь на кровать без задних ног. Ночью просыпаешься от страшного мороза — огонь давно потух. Потом мы стали дежурного назначать, чтобы он дрова всю ночь подбрасывал. Но все равно холодно было, вода в умывальнике почти каждое утро замерзала. Так что прежде чем умыться, приходилось сначала воду вскипятить, чтобы растопить лед. У девчонок волосы прихватывало морозом то к кровати, то к одеялу… Случай был, это уже нам парень один рассказывал, — утром просыпается, дерг-дерг одеяло, а оно и не дергается. Первая мысль: подшутили, черти, одеяло прибили! А куда прибили? К парусине?
— Туалет у вас, наверное, на улице был?
— Где ж ему еще быть? — смеется она. — Но это нас не пугало, потому что мы строили город, мы строили наше будущее.
— Выложил четыре куба кладки кирпичной — завтра еще больше охота, послезавтра еще больше. Одним словом, романтика, — закатывает глаза Вячеслав Михайлович.
— Ты знаешь, как мы эти дома строили? — хлопает меня по плечу Зоя Федоровна. — Техники-то не было — все работали руками. Носили на носилках кирпичи на пятый этаж. Мужик несет 20 кирпичей, и девчонка столько же. Как иначе? И вот идешь и тужишься, лишь бы дотащить. А ты знаешь, как мы целлюлозный комбинат строили? И голодные были, и холодные были. Ладно, у Славки было что поесть, он местный, а мы? Сядут они с ребятами перекусить, а мы уходим, чтобы не видеть… А вот и наш комбинатик, смотри. Вот здесь, слева, была проходная. Эту лестничную клетку я сама строила до самого верха. Как это забыть?
Я высовываюсь из машины. От былой славы комбината — целлюлозу, картон, бумагу вывозили аж за рубеж — остались только груды развалин.
— Почему вы из города не уехали, как многие?
— Так душа прикипела, — смотрит удивленно Зоя Федоровна: мол, чего тут непонятного. Каждый дом, каждый куст знаешь. Вот два тополя стоят — здесь мы свадьбу нашу играли. А недалеко отсюда на танцы ходили. Возвращаемся однажды с дискотеки, я говорю: «Славка, ты 10 класс закончишь, что будешь делать? Я вот хочу по направлению в Ленинграде учиться. Поехали вместе». Он мне отвечает: «Нет, если я начал строить город, то и закончить должен!» Так вместе город и достроили. Красивый Амурск получился, жалко только, что его не сохранить таким, каким он раньше был, — немного обиженным тоном говорит она и быстро смахивает слезу, так чтобы я не заметила. Мы проезжаем центр города, где между современными многоэтажками мелькают дома с черными провалами вместо окон.
Раскрутиться на деньги
Когда-то в Амурске было аж пять предприятий. А в 90-е все они рухнули — остался только один завод. Тогда люди бежали отсюда толпами и даже бросали свои квартиры. С тех пор дома стоят пустыми. Снести их нельзя, не положено — срок годности еще не вышел. Многие бы хотели дома отремонтировать и справить здесь новоселье. Дело в том, что очередь на квартиры растет, в город снова едут люди: и свои возвращаются, и чужие подтягиваются.
Больше десяти лет назад в город пришла золотодобывающая компания и, что удивительно, сама предложила городу помощь. Давайте, говорят, только спросим жителей.
Так компания раскрутилась на деньги, а Амурск сам стал решать свою судьбу: амурчане пишут проекты и предлагают идеи, что в городе восстанавливать, что заново строить. Так, общими усилиями, по просьбе жителей отремонтировали два стадиона — теперь там местные по утрам бегают, а по вечерам после работы собираются погонять футбол. Еще вложили деньги в Дом культуры. Раньше артисты сюда даже не приезжали — не было нормальной аппаратуры, да и зрители не ходили, денег-то на это не было. Теперь почти каждую неделю здесь какие-нибудь концерты.
А на днях открылся роллердром. Пока в школе каникулы, здесь с самого утра гоняют роллеры и скейтеры. Выделывают такие трюки — олли, флипы, слайды, грэбы — что мамы на скамеечках не успевают головами крутить. Вон один виляет вверх по горке, а потом стремительно несется вниз, подпрыгивает на подъеме и поворачивается на 180 градусов.
— Ну и как тебе? Заценил уже площадку? — спрашиваю взъерошенного парня в растянутой футболке.
— Да уж, конечно! Раньше-то мы там за горой катались, — машет он куда-то неопределенно в сторону. — Иногда неудачно подпрыгнешь, потом кочки копчиком пересчитываешь, а тут ровная площадка — красота.
— И как ты раньше без роллердрома жил?
— Да не только без роллердрома, а вообще много без чего. У нас в городе раньше все как-то так было…
— Как так?
— Немного уныло.
Сила в плавках
Вообще-то, когда местные узнали, что у них тут открывается свой гидрометаллургический комбинат, точнее, целый хаб по переработке концентратов золотосодержащих руд, — охнули, ахнули, ухнули и схватились за головы. Что делать? Всех тут отравят металлурги своими переработками! Когда комбинат начал работать, самые активные амурчане делали замеры в ручьях и писали жалобы в администрацию. Тогда компания собрала жителей и объяснила, что комбинат построен по самым современным стандартам, поэтому не портит реку и воздух. А еще для детей, стариков и самых активных недоброжелателей организовали экскурсии по комбинату. После этого местные успокоились и даже начали радоваться тому, что наконец в городе появилась работа.
— В свое время работал я преподавателем в техническом университете Комсомольска-на-Амуре. Однажды на двери деканата увидел объявление: комбинат набирает людей. Быстро написал заявление на увольнение — и сюда. Сам-то я, кстати сказать, местный, амурский. Тут устроился металлургом, потом мне предложили новеньких обучать. Не у всех желающих работать на комбинате было металлургическое образование, поэтому пришлось их сначала принимать на работу пробоотборщиками, учить, а потом уже переводить на более ответственную работу.
Роман Кургачев сегодня уже не просто преподаватель, а начальник производственно-технического отдела Амурского гидрометаллургического комбината. Здоровый, высокий, косая сажень в плечах — в общем, самый настоящий металлург. Роман Викторович ведет меня по длинным коридорам, чтобы показать, как амурские мужики превращают «грязь» в золото.
— Вот здесь все начинается, — останавливается он вдруг посередине огромного ангара с серыми тюками (их тут по-простому называют авоськами). — Это золотосодержащий концентрат руды, который нам привозят не только с соседнего Албазина, но и с далеких Казахстана и Чукотки. В одной тонне такого концентрата всего-то 50 граммов золота. А ты его еще попробуй достань оттуда! Для этого первым делом концентрат смешивают с водой и делают пульпу, а уж с ней начинают вытворять тако-о-ое, — округляет он глаза и смеется.
— Какое?
— Пойдем покажу, — машет он мне рукой, и я послушно иду следом. Все вокруг надсадно шумит и грохочет. Мы лавируем между агрегатами огромных размеров, и мне все больше кажется, что мы попали на какую-то космическую станцию.
— Вообще я думала, что золото намывают в горных речках.
— Да уж, — хмыкает он. — Того намывного золота в мире осталось мало, и сейчас в серьезных промышленных масштабах золото добывают из руды. И не с помощью магии, а с помощью знаний по химии. Мы извлекаем его вот в этом цеху. Представь, что золото как бы одето в некую рубашку, и ее нужно снять. Поэтому мы загоняем частицы в такую штуку под названием автоклав, где под высокой температурой и давлением частица как бы «раздевается».
— А дорого стоит одна частица?
— Еще бы! Одна тройская унция — 31,104 грамма — стоит сейчас 1 500 долларов. Поэтому при переработке нельзя потерять ни одного миллиграмма.
— Это сколько же вы за год золота добываете?
— 10 тонн.
— Э-э-э, сколько это денег? — пытаюсь посчитать в уме и чувствую, как мозг завязывается бантиком.
— Очень много! — Роман Викторович смотрит на меня с прищуром. — А построим сейчас второй автоклавный цех — будем производить в два раза больше.
— У вас золотая лихорадка случайно здесь не бушует? — с подозрением смотрю на него.
— Знаешь, что такое золотая лихорадка? Стремление быстро обогатиться, а мы работаем планомерно, с чувством, толком, расстановкой. В этом смысле мы психически устойчивые ребята… Ладно, пойдем на следующий участок.
Кургачев широко шагает, поэтому мне приходится за ним бежать легкой трусцой.
— После того как мы золото «раздели», нам нужно частицы вместе собрать. Мы их, грубо говоря, притягиваем на активированный уголь. А то, что собралось, отправляем на плавку. На плавку-то будешь смотреть?
— Конечно, буду.
Если металлурга спросить: «В чем сила, брат?», он сразу ответит: «В плавках». Да не в тех, не в семейных трусах, конечно, а в плавках золотосодержащих концентратов! Наплавишь золота — деньги будут, жизнь будет, все будет. На плавильном участке рабочие в очках, касках и серебряных костюмах больше походят на космонавтов, чем на металлургов. Они проделывают неведомые мне манипуляции, и из печи начинается литься раскаленный докрасна металл. Я завороженно наблюдаю, как он заполняет форму, одну, другую, а ребята и глазом не ведут — делают свою работу и делают.
Кайфово
После плавки рабочие приглашают меня на обед. В столовой уже многолюдно и шумно. В меню сегодня гречотто и курица бешамель — простыми словами, гречка с подливой. Беру то и другое, а еще огурец по-корейски, и подсаживаюсь к блондинке с голубыми глазами, облаченной в серый комбинезон, как и все рабочие комбината.
— Вот уж не думала, что здесь девушки тоже работают! Плавите золото? — по-деловому спрашиваю ее.
— Нет, но люблю смотреть, как это происходит, — заговорщицки шепчет Татьяна Пилипич. — Я когда первый раз увидела плавку, знаешь, какая у меня ассоциация была? Смотрела «Весну на Заречной улице»? Так вот, там есть эпизод, когда в тишине сталевар пробку выбивает — бум-бум-бум — и наконец начинает литься сталь. Тут все мужики замирают и восхищенно на это смотрят. Так вот у меня был такой же восторг: великое дело — льется золотище! А сама я на комбинате отвечаю за логистику, организовываю перевозки концентрата, щебня и извести.
— Как ты сюда попала?
— Я же девочка, я золото и цацки люблю… Шутка, конечно.
— А если серьезно? Мне сказали, что вся амурская молодежь уезжает в Хабаровск.
— И я тоже туда поехала учиться — думала, там и останусь. Но однажды на центральной площади увидела баннер, на котором огромными буквами было написано «Полиметалл». И, может, это было наивно, но я подумала: надо попасть туда любыми способами. Так после учебы вернулась в Амурск.
— Много таких, которые возвращаются?
— У нас ведь какая проблема: в Амурске ни одного универа или техникума нет, поэтому все выпускники, хотят или не хотят, едут учиться в Хабаровск. Ну а после жизни в большом городе кто захочет обратно? Вот и остаются. Но сейчас все больше ребят подтягивается, как и я, работать на производство. После Хабаровска им, конечно, непросто привыкнуть к Амурску. Первое время я тоже думала: что я здесь забыла? Но потом приоритеты сменились. Я просто смотрела, как живут мои друзья в больших городах и как живу я в моем Амурске. Они снимают жилье, крутятся круглые сутки на работе и не видят своих близких, а я уже купила квартиру, работаю по нормальному графику, езжу с семьей отдыхать на море… И ты знаешь, в последнее время в Амурске кайфово жить.
Дует ветер
Вдалеке синеют сопки, о берег бьются волны Амура — красота! На смотровой площадке девчонка со смешными косичками вытягивает вперед шею и пытается разглядеть проносящихся над водой чаек. На берегу бабули чешут языками и щелкают семечки. Мимо них проносится парень на скутере.
— Вот егоза! — вслед ему кричит бабуля в платочке, но как-то совсем не зло, по-доброму.
Недавно набережную закатали в асфальт, расставили скамеечки, и сюда снова повалил народ. А то ведь раньше как было? По длинной убитой лестнице не каждый осмелится спускаться — да и куда спускаться? Ни тебе скамеек, ни аттракционов — только крутой берег, искореженный жизнью асфальт, вот, пожалуй, и все. А еще мусор на берегу.
Однажды Машу Карпову достал трэш вокруг, она вместе с активистами комбината созвала, по ее собственному выражению, экологический десант, и они собрали фантики, бутылки вдоль реки, потом вышли снова и убрались во дворах, потом еще и еще… Так до сих пор волонтеры делают экологические вылазки. Вон пара человек с пакетами снова ходит по берегу — раздвигают кусты руками, ищут завалявшийся мусор, но ничего не находят и двигаются дальше.
— Раньше только уберешь обертки, как снова накидают, — жалуется Маша, девушка с пышным хвостом и мягкой улыбкой. На воинствующую экологиню она не походит, но под этим спокойным обликом скрывается яростный борец за чистоту улиц.
— Долгое время Амурск был запущенным и забытым. Мы же живем где-то на краю земли! И мне кажется, что люди наши мусорили не со злости, не от лени, не от невоспитанности даже, а оттого, что им было все равно. Что это изменит, если бумажку выкинуть в урну, когда вокруг разруха и заросли крапивы? Настолько им было пофиг. А сейчас они хоть и продолжают мусорить, но сами же выходят убираться. Поняли, что приятнее гулять по чистому проспекту, а загорать — на песке, чем на куче мусора.
Сегодня на небе ни облачка, все бегут к Амуру греться: подставляют солнцу белые лица, спины, животы. Кто-то лениво валяется на песке, кто-то поднимает паруса на яхте. И вот уже вдалеке, по классике, белеет парус одинокий. Хотя какой он одинокий — вон на берегу еще пара тройка таких же. Их могло бы и не быть, если бы несколько лет назад Наталья Малеонок с тоской в голосе не рассказала знакомой о парусном прошлом Амурска. Когда-то в городе было несколько водно-спортивных школ, куда однажды Наталью и привел знакомый парень. Она там быстро освоилась и стала ходить под парусами в дальние путешествия по рекам и озерам. В годы перестройки клуб закрыли, лодки продали, снаряжение закинули на дачи, где оно и дожило свой век.
Выслушав эту грустную историю, знакомая посоветовала Наталье написать проект, отправить его на комбинат и ждать ответа. Уже через несколько месяцев в Амурске появился свой яхт-клуб.
— Можно подумать, что городу от клуба ни жарко ни холодно — но это как посмотреть, — Наталья швартует яхту на берегу; в волосах гуляет ветер, а по коже стекают капли воды. — Наша молодежь не болтается по улицам, а пропадает на тренировках.
Кроме водного спорта в Амурске есть и самбо, и бокс, и многоборье. Недавно отремонтировали и укомплектовали спортивную школу так, что даже во время каникул дети рвутся на тренировки.
— Слева заходи, делай захват, — кричит со скамейки тренер. На ковре идет горячая схватка, один борец другому не уступает.
— Вот эти братья-близнецы с большим будущим. Скоро их заберут в школу олимпийского резерва.
— Не жалко отдавать?
— Нет, так и должно быть.
В химической лаборатории в детском эколого-биологическом центре «Натуралист» ребята теперь могут экспериментировать, а не только узнавать химию по книжкам, рассказывает директор центра Татьяна Царева. Еще год назад она была чиновником, заведовала сектором по молодежной политике, а потом бросила все и пошла заниматься с детьми изучением растений, животных, экологии, биологии, химии. Но не только чтобы передать им высокие чувства к окружающему миру…
— Повлиять на сознание взрослого человека сложно, а вот на детей — можно. Здесь мы воспитываем активную молодежь.
Директор гладит по шелковой спинке кролика. В центре есть не только залы биологии, химии, но и свой звериный уголок. В руках Татьяны кролик быстро успокаивается и закрывает глаза от удовольствия — если бы кролики умели мурчать, этот бы точно замурчал.
— Пока я работала в молодежной политике, я всегда пропагандировала такую идею: не нужно уезжать, нужно оставаться. И, думаю, за десять лет нам удалось вырастить ребят, которые хотят здесь что-то менять. Жду момента, когда эти молодые люди займут свои места в администрации и в собрании депутатов!
— Почему этих перемен не случилось раньше?
— Среднестатистическому амурчанину с зарплатой в 16–20 тысяч рублей очень сложно куда-то выехать и увидеть, как живут другие люди. Все сидят в своих домиках и видят красивую картинку только по телевизору. Но эта картинка — как будто другая реальность, которая находится где-то за гранью, не касается твоей жизни. Понимаете, ничего нового не произойдет, пока наши дети сидят за партами, видят в окне привычный пейзаж, а в спину им из щелей дует холодный ветер. Поэтому мы все сейчас научились писать проекты, что хотели бы изменить в нашем городе, чтобы нашим детям дул в спину другой ветер — ветер перемен.
Икар летит в будущее
«Мыслью и молотом к золоту, к золоту в недра проложим пу-у-уть», — поет на сцене какая-то местная группа. Толпа подпевает как может. На горожан сверху вниз с советской стелы смотрит Икар, который летит куда-то в будущее. Амурск отмечает День металлурга. Местные шутят, что скоро этот праздник станет «самым красным» в календаре, потому что не сегодня-завтра в городе все станут металлургами.
— За это время изменились не только город, но и люди, — старается перекричать музыку девушка с фиолетовыми волосами. — Раньше я, например, боялась поздно возвращаться домой. В городе было негласное правило — после девяти на улицу не ходить. Однажды припозднилась в кино — вечерний сеанс был — так ко мне сразу подскочили пацанчики: дай денег, дай сигарет… Думала, не дойду до дома. А сейчас спокойно гуляю после работы — и в 10, и в 11 часов. Еще пример: раньше, только у нас появится в городе что-то новое, обязательно кто-нибудь все испортит. Сейчас тоже вандалят, но уже не в таких масштабах, как прежде. Недавно отремонтировали автовокзал, и люди написали скабрезные слова… но не на стенах, а на доске объявлений, не краской, а тонким маркером.
Знаешь, восстановление этого города напоминает мне выплавку золота. Как будто мы все вместе выплавляем нечто новое — даже не золотой город, а город, который будет нам дороже золота.
