— В чем актуальность проработки механизмов на этой стадии жизненного цикла разработки?

— В силу особенностей экономической модели «сырье в обмен на технологии», развиваемой в России с 1991 года, у нас между научным результатом и внедрением появился большой провал. В условиях глобализации бизнесу, особенно сырьевому и первых переделов, было проще покупать технологические решения в готовом виде, под ключ. Поэтому мы в большинстве направлений технологические компетенции практически не развивали. Наиболее сильно в этой ситуации пострадали станкостроение, микроэлектроника, приборостроение, сложная медицинская техника. Исключениями являются атомная энергетика и военная промышленность. Сейчас, в условиях санкционного давления и перестройки мировой экономики, нам приходится заниматься формированием технологического суверенитета. Это состояние независимости от зарубежных поставок критических и сквозных технологических решений, которое позволяет экономике даже в условиях неблагоприятных внешних факторов оставаться стабильной. Способы решения этой задачи и прописаны в концепции.

— Кто сейчас будет генерировать технологии?

— Часть из них может предложить система науки и высшего образования, в том числе в рамках механизмов технологического предпринимательства. Какие-то решения найдут крупные компании в своих научно-исследовательских центрах.

— Эти два источника инноваций в России до сих пор развивались параллельно. Удастся ли выстроить цепочки кооперации?

— Бизнес и классическая наука исходят из разных управленческих и стратегических посылок. Наука выдает интеллектуальный результат в форме общедоступного знания, а бизнесу нужен продукт с определенными свойствами. Задача кооперации — превратить научный результат в продукт. В Концепции и декларирован набор механизмов, которые позволят этому процессу состояться. Ученые увидят задачи бизнеса, а бизнес — возможности науки.

 — Для кооперации науки и бизнеса в последнее время уже запущено много механизмов. Как вы оцениваете их эффективность?

— Действительно, у нас созданы научно-образовательные центры (НОЦ), центры национальной технологической инициативы, передовые инженерные школы, инжиниринговые центры, инновационные научно-технологические центры (ИНТЦ). Но пока еще об эффективности говорить рано, прошло слишком мало времени.

Сергей Кортов:  «Мы выдержали первый удар санкционного давления благодаря параллельному импорту и перестройке рынков с участием дружественных стран»

В наилучшей степени, на мой взгляд, проявили себя инжиниринговые центры. Наш инжиниринговый Центр цифровых технологий машиностроения, например, одним из первых в России сфокусировал свои усилия на выполнении задач обратного инжиниринга на основе взаимодействия с Агентством технологического развития (АТР) в рамках постановления Правительства РФ № 208 в части изготовления расчетно-конструкторской документации и опытных образцов. В настоящее время АТР ставит задачу обеспечить серийное производство по законченным разработкам. Например, мы работаем над организацией производства элементов для сельхозтехники, которые раньше импортировались. Объем заказов нашего инжинирингового центра за 2022 год вырос в 10 раз. Из этого следует, что данный инструмент быстрого превращения разработки в серийный продукт бизнесом востребован.

Болезни зависимости

— Как изменился характер запросов на технологии со стороны бизнеса после введения санкций?

— Раньше разговор шел примерно так: «Попробуйте сделать лучше и дешевле, чем у зарубежных поставщиков, и обес­печьте высокий уровень сервиса, тогда мы, может быть, у вас готовый продукт и купим, за разработку платить не готовы». Сейчас запрос формируется по-другому: «Нужен аналог, причем быстро, недорого и не хуже, готовы заплатить за разработку». Безусловно, у нас есть отраслевые лидеры, которые уже давно выстраивали долгосрочные программы и вместе с учеными занимались собственными разработками.

К примеру, такой модели придерживается Росатом, который является мировым технологическим лидером в своей отрасли. Но, к сожалению, таких примеров очень мало. Большинство крупных производителей имеют в своих продуктах и используемых технологиях слабое звено в виде зарубежных комплектующих, материалов, особенно сильна зависимость от электронных компонентов. Это больное место российской промышленности. Второй критически важный блок — малотоннажная химия.

В сельском хозяйстве много проблем. Например, семена многих культур у нас в основном импортного происхождения, например сахарной свеклы. Продукт отечественный, но семена для этого продукта закупались за рубежом. В животноводстве есть много таких примеров в части импортозависимости от племенного материала. В спорте высоких достижений до 90% спортивного оборудования и инвентаря — импортные. То есть почти в каждой отрасли есть импортозавимая компонента, которая может поставить под угрозу стабильность производства. Волшебной палочки, чтобы вдруг появился взамен российский продукт, к сожалению, нет.  Это будет очень серьезный и длительный процесс перехода. Да, мы выдержали первый удар санкционного давления.

И у нас получилось, но получилось в основном благодаря параллельному импорту и перестройке рынков с участием дружественных стран. Без этих двух факторов мы бы были сейчас в совсем другой экономической реальности.

— Почему возник такой сильный масштаб зависимости?

— Это результат модели глобализации, которая в последние 40 лет реализовывалась в мире. Нас усердно встраивали в глобальные технологические цепочки, но встраивали в основном как потребителей технологий. И вот сейчас предстоит сделать переход к технологическому суверенитету, да еще в очень короткие сроки. Это беспрецедентный вызов. Похожую задачу по превращению в мирового технологического лидера решил Китай, но за несколько десятков лет и при благоприятной рыночной конъюнктуре, а нам это предстоит сделать за 8—10 лет в условиях санкций.

— У каких компаний сейчас будет больше всего проблем с инновациями?

— Крупные компании давно и плотно сотрудничают с наукой и университетами, сейчас время «переупаковки» этих отношений под новые задачи и вызовы. Мне кажется, что огромный неиспользованный ресурс — средний и малый бизнес, который должен быть включен в цепочки создания и использования технологий. Собственных исследовательских сил и ресурсов у среднего бизнеса нет, следовательно, здесь ключевую роль должно сыграть государство. И средний бизнес, с моей точки зрения, должен воспользоваться по максимуму предложенными механизмами поддержки, но под конкретные продуктовые и технологические задачи. А эти задачи надо сформулировать.

Три принципа техальянса

— Поможет ли нам кооперация с дружественными странами?

— Кооперация неизбежна. В одиночку стать лидером или полностью технологически независимой страной по всем направлениям в нынешнем сложном технологическом мире невозможно. Но относиться к этому нужно без прежнего романтизма. Когда в экономику вмешивается политика, ни о каких классических законах конкуренции никто не вспоминает. Поэтому надо очень тщательно относиться к набору технологий, которые называются критическими. В этом направлении мы всегда должны иметь собственные компетенции, пусть даже где-то в мире и можно найти дешевле. Почему мы потеряли электронную промышленность? Потому что на Тайване это делается эффективнее. Почему мы потеряли сектор гражданского авиапрома и сейчас вынуждены его восстанавливать? Потому что казалось, что покупать у «Боинга» и «Эйрбаса» выгоднее. Теперь такой подход неприемлем. Даже если у нас в текущем моменте дороже и хуже, эту компетенцию надо развивать. Если не получается быстро, это не повод прекращать деятельность в этой области. И тогда с нами будут разговаривать по-другому. Это первый важный элемент стратегического видения. Во-вторых, должен быть определенный набор технологий, в которых мы будем стремиться к мировому лидерству. Мы должны определить сферы, где без нас не смогут обойтись. Третье правило — в секторах, где мы делаем ставку на международную кооперацию, нужно всегда иметь альтернативные варианты. Нельзя допускать технологического монополизма и ставить на единственное используемое технологическое решение. И вот на этой базе из трех пунктов вполне можно кооперироваться хоть с кем.

— С Китаем можно?

— Количество патентов в Китае в 10 раз больше, чем у нас. То есть по этому признаку они технологически в 10 раз нас мощнее, особенно в области электроники. Но если мы и дальше будем романтизировать наши отношения, мы получим все ту же экономическую модель, что и прежде, — сырье в обмен на технологии. Только уже с Китаем, а не с Европой. Я считаю, что эта модель ничем не лучше, чем та, которая была с Европой. Поэтому надо быть рациональными и сильными. Никто нас не спасет в трудную минуту и не будет заботиться, как о младшем брате.

— В чем риск модели «сырье в обмен на технологии»?

— Почему Европа идет на разрыв экономических связей с Россией? Потому что нам технологическую зависимость преодолеть сложнее, чем ей сырьевую. Как только ЕС с помощью США перерубил экономическую связь в области сырья, а санкционная политика поставила барьеры по технологическому взаимодействию, мы стали непересекающимися экономическими сущностями. Можно сколько угодно говорить о единстве культуры. Но то все просто разговоры. Нам бы не повторить эту же схему с потенциально новыми партнерами. А для этого надо выстраивать цепочки взаимозависимости и лидерства.

— С какими странами мы можем сформировать такой альянс?

— Как минимум это Китай и Иран. Возможно, Турция. Пока я вижу, что эти страны намерены формировать технологическое, а не только ресурсное взаимодействие. Может подключиться еще Бразилия, кто-то из Африки, например Египет.

— Есть основания полагать, что вузы будут активно участвовать в технологической повестке. У каждого университета есть сильные компетенции. В чем себя позиционирует УрФУ?

— Материаловедение — наш конек.

У нас сильные компетенции как в области конструкционных классических материалов, так и функциональных. Кроме того, мы довольно хорошо развиваем направление «умных материалов», магнитных, композитных. Второе — цифровой инжиниринг, технологии цифровых двойников сейчас очень востребованы. И это является мостиком между научными исследованиями и производством. Третье направление — энергетика, причем цифровая энергетика. Сейчас идет цифровая трансформация энергетической отрасли, и здесь, мне кажется, мы могли бы занять серьезную нишу. Кроме того, начинаем развивать лекарственное направление. Это и классические лекарственные препараты химического происхождения, и радиофармпрепараты. Надеюсь, что удастся запустить проект в сфере микроэлектроники.

— Какие темы университет предложит для обсуждения на форуме «Иннопром» в этом году?

— У нас три мероприятия в повестке форума «Иннопром» и два мероприятия на стенде Свердловской области. Первая дискуссия будет посвящена тенденциям взаимодействия бизнеса и университетов, как раз в контексте технологического суверенитета. На второй площадке будет обсуждаться развитие научно-образовательных центров, в том числе представлять результаты Уральского НОЦ. И, наконец, будет мероприятие с представителями белорусских университетов, с которыми УрФУ сейчас активно развивает связи. На стенде Свердловской области у нас пройдет мероприятие по развитию электротранспорта, кроме того, мы представим проекты и возможности нашей передовой инженерной школы. Также на стенде Свердловской области представлен Инжиниринговый центр цифровых технологий машиностроения УрФУ, на цифровых мониторах можно будет ознакомиться с результатами деятельности Уральского НОЦ.